Поясним сказанное примером; допустим, что какая-либо болезнь вызывается геном, требующим определенных условий среды для своего проявления. Допустим далее, что этот ген получил почему-либо возможность распространиться по всей данной популяции. Болеть в таком случае естественно будет, однако, лишь тот, кто попадет в соответствующие условия среды. Иначе говоря, болезнь эта будет казаться целиком паратипической. Допустим, с другой стороны, что рассматриваемый ген остается в данной популяции относительно редким и что, наоборот, среда изменилась так, что все население стало подвергаться тем ее воздействиям, которые способствуют проявлению этого гена. Ясно, что в этом случае болеть будут лишь носители гена, причем никаких проявляющих факторов на первый взгляд требоваться не будет вовсе. Та же самая болезнь будет, следовательно, казаться в этом случае строго генотипической.
Из сказанного ясно, во-первых, что если какое-либо клинико-генетическое исследование делается одновременно в разных местах, то на это не только не следует смотреть как на скучный, неинтересный, а тем более вредный параллелизм, а наоборот, такой «параллелизм» должен всячески приветствоваться. Ясно, во-вторых, что особенно в наших, советских условиях, условиях быстро меняющейся социальной среды (повышение жизненного уровня населения, улучшения условий труда и пр.), подобные исследования над одной и той же болезнью должны время от времени повторяться. Ясно, в-третьих, что эти исследования не должны затягиваться на очень долгий срок (многие годы) и что довольно рискованно, напр. (особенно в отношении явно изменчивых в смысле своего проявления болезней), суммировать данные старых архивов и лично собранный материал. Ясно, наконец, что если два автора, работая в разных местах (особенно с явно заметными различиями в условиях жизни населения), приходят к различным выводам, то это не обязательно результат ошибки одного из них: ошибкой, наоборот, будет утверждение, что эти результаты обязательно должны совпасть.
Если взять другой кардинальный раздел медицины – нозологию, resp. дифференциацию болезней, то и здесь много существенно нового вносит генетика своим ясным и четким указанием на то, что внешнее, фенотипическое сходство двух случаев какой-либо болезни отнюдь еще не гарантирует их генетического» единства: мы имеем уже теперь обилие примеров того, как то, что казалось сходным, оказалось различным (и наоборот). Разрешите на этом детально не останавливаться, поскольку С. Н. Давиденков, много поработавший по этому вопросу в нашем Союзе, в своем докладе, вероятно, подробно осветит эту сторону дела. Я же вернусь к этому вопросу ниже, в другой связи.
Много нового мы узнаем, пользуясь методами генетики, по весьма актуальному вопросу медицины, по вопросу о так называемых стертых формах болезней (formes frustes). Мы знаем теперь, что одни из этих форм являются результатом заторможенного действия гена, который уже в гетерозиготе нередко дает резко выраженное заболевание (N3! поскольку фенотипическая картина гомозиготы нам обычно для таких случаев неизвестна и поскольку, вероятно, во многих из них гомозигота летальна, постольку неправильно квалифицировать эти случаи как доминантные, что очень часто делается: я думаю, что термин «условно доминантные» был бы пока более подходящим). Явления подобного рода мы встречаем, напр., при базедовой болезни. С другой стороны, далеко не редкими являются такие гены, которые дают четко выраженный патологический эффект лишь в гомозиготе, в гетерозиготе же имеются легкие проявления этой болезни, сплошь и рядом незаметные для самого носителя гена (мраморная болезнь, болезнь Фридрейха и др.). Не исключена наконец возможность того, что третьи случаи formes frustes являются результатом расщепления нескольких генов, дающих лишь в совокупности выраженную болезнь. Говоря на эту тему, мне хотелось бы заострить ваше внимание на том обстоятельстве, что, производя клинико-генетическое исследование и обнаруживая эти стертые формы, мы не должны ограничиваться ни их простым констатированием (само по себе это тоже важно и в достаточной мере обогащает клинику соответствующей болезни), ни даже генетической их интерпретацией. Исследования Рывкина, Малковой и Кантоновой над гипертонией достаточно ясно доказали, что если углубиться в эту проблему и, в частности, проанализировать материал с точки зрения возраста, то изучение formes frustes может пролить свет на патогенез (механизм развития) соответствующей болезни. А это уж, по существу, новый и многообещающий метод патологического исследования. Мы можем таким образом сказать, что по сути дела мыслимы два типа стертых, невыраженных форм наследственной болезни: в одном случае это заторможенное действие гена, в другом – этап в его онтогенетическом осуществлении.
Много нового вносится генетикой в проблему пола и ее отношения к патологии. Кардинальный вопрос о преимущественной заболеваемости какой-нибудь болезнью одного пола в сравнении с другим получает в свете данных современной генетики значительные возможности для своего разрешения. Мы теперь знаем, что вопрос этот следует ставить дифференцированно для разных случаев. Мы знаем, напр., что преимущественная заболеваемость мужского пола может быть объяснена ограничением полом (следствие физиологических или социально-бытовых особенностей мужского пола) в одних случаях, действием рецессивных сцепленных с полом генов в других и наконец в крайне редких третьих случаях – локализацией гена в Y-xpoмосоме. С другой стороны, мы знаем, что наличие некоторых болезней преимущественно у женщин может быть объяснено опять-таки как ограничением полом (mutatis mutandis вследствие тех же факторов, которые только что указаны для пола мужского), так и действием доминантных сцепленных с полом генов. Трудность доказательства наличия последних вытекает из того, что для их констатирования остается лишь один достоверный критерий – непередача заболевания от отца к сыну. Если же мы имеем дело с вариабильным признаком, то обнаружение этого критерия в значительной мере затрудняется. Во всяком случае, на этот вопрос следует при дальнейших исследованиях обращать сугубое внимание.
Следует наконец помнить про очень редкие случаи наличия в какой-либо семье заболевания у всех женщин при полном отсутствии этого заболевания у всех мужчин данной семьи. Эти редкие случаи касаются болезней, обусловленных генами, локализованными в Х-хромосоме, при условии сцепления этих хромосом.
Из изложенного мы видим таким образом, что вместо голого эмпирического факта, констатирующего превалирование какой-либо болезни у того или иного пола, мы в состоянии теперь, пользуясь методами генетики, дифференцировать это явление, поднимая таким образом изучение его на уровень современной науки.
Не менее полезна роль генетики в изучении другой проблемы, имеющей отношение к полу, – проблемы интерсексуальности и гинандроморфизма. Совсем еще недавно мы не имели никаких путей к проникновению в сущность этих явлений у человека. А теперь эти пути намечаются. Напомню вам про исследование Андреса, доказавшего наличие зрелых диплоидных спермиев у человека. Это открытие позволяет думать о том, что, быть может (хотя бы для некоторых форм), человеческая интерсексуальность получит свое объяснение в хромосомном наборе соответствующего индивидуума. Точно так же можно думать, что успехи в деле культивирования тканей, открывающие возможность хромосомных исследований соматических клеток, позволят пролить свет на явления, напоминающие гинандроморфизм у человека. С другой стороны, недавно произведенное исследование д-ра Лихциера показало, что одна из форм гипосексуальности (евнухоидизм) обусловлена чрезвычайно вариабильным в своем появлении доминантным аутосомным геном. Для нас поэтому нет теперь сомнения в том, что дальнейшее применение генетических и цитологических метод в разъяснит все больше и больше темных сторон в этиологии и патогенезе указанных аномалий.
Наконец, еще один вопрос, относящийся к проблеме пола и интересующий врачей многих специальностей, есть старый вопрос о дифференциальной рождаемости и дифференциальной смертности (особенно в момент рождения и в первые годы жизни) мужского и женского полов. Последний вопрос (причины большей смертности мальчиков в сравнении с девочками), мне кажется, близок к своему разрешению: из двух конкурирующих в этом вопросе гипотез (роль летальных, сцепленных с полом генов, – с одной стороны, и ограничение полом, – в смысле каких-то физиологических особенностей мужского пола – с другой), мне кажется, вторая возьмет верх, и перед исследователем встанет тогда вопрос о том, в чем именно заключается сущность тех физиологических, resp. морфологических особенностей, которые приводят к большей смертности мужского пола.
