лимма в крови – на губе образовалась глубокая кровоточащая трещина.
Я покрутила головой по сторонам. Как назло, в поле видимости не было ни одного острова, даже малюсенького. Кругом бескрайнее море, восходящие солнца и волны с белыми барашками… Течение ещё несло нас, и я решила пока ничего не говорить Максу, деваться-то всё равно некуда.
Через несколько часов, когда я уже совсем не чувствовала рук и боялась случайно разжать пальцы, поток начал ослабевать и Макс, резко ударив хвостом, рванул в сторону.
– С-с-сворачивает! Оно с-с-сворачивает! – прокричал он, слегка обернувшись, и дальше мы поплыли уже своим ходом.
А еще через некоторое время объявились кархароны. Четыре высоких, острых плавника с длинными парными отростками по бокам показались позади. Они были ещё очень далеко, но я не сомневалась, что плывут они за нами. Я подёргала ремень:
– Кархароны, Макс! Кархароны!!!
Макс глянул вдаль, потом на меня и, конечно, всё заметил.
– Прости, Максик… – со слезами на глазах я кусала окровавленные губы.
Он ничего не ответил, а только резко рванул вперёд.
Эту гонку за жизнь я не забуду никогда. И хотя было очень страшно, в первую очередь думалось о том, как глупо и трагично всё закончится, что все усилия напрасны и что мой удивительный, любимый друг погибнет, спасая меня. Погода была великолепна, на небе ни облачка, светила почти в зените, лёгкое волнение и… несущаяся позади ужасная смерть.
Макс несколько раз оглянулся, а потом остановился. Я сползла с него и повисла в воде как поплавок. Он выхватил длинный меч из-за спины и грустно улыбнулся:
– Мы сделали вс-с-сё, что с-с-смогли…
Я бросилась к другу на шею:
– Макс! Макс! Уплывай! Оставь меня! Без меня ты выживешь! Мне уже не страшно! Не страшно…
Кархароны приближались, и я уже чётко различала их огромные, тёмные силуэты.
– Мы умрём вмес-с-сте, Кари! – его голос даже не дрогнул, а зелёные глаза сверкали решимостью. Так просто сдаваться он точно не собирался.
Глянув в сторону, я заметила на горизонте тень корабля и завопила как ненормальная:
– Шхуна!!! Там корабль!!!
Не мешкая ни секунды, мой друг вложил меч в ножны за спиной, а я схватилась за доспехи. Так быстро он не нёсся никогда, однако чёрные плавники неумолимо приближались. Когда я различила треугольный парус на носу, то чуть не потеряла сознание:
– Это «Медуза»!!! «Медуза», Макс!!!
Ангалин уже выбивался из сил и, задыхаясь, обернулся:
– З-з-зови их, Кари! Зови!!! Так, как можеш-ш-шь!
Подтянув колено, я упёрлась в его спину, привстав над водой и глубоко вдохнув, представила шхуну как спасительное дерево на краю райского поля:
– Да-а-а-а-айк!!! Да-а-а-а-йк!!!
Все остатки сил, всю любовь к своим друзьям я вложила в этот крик, а потом обернулась на догоняющих чудовищ:
– Про-о-очь!!! Убира-а-айтесь!!!
Бабахнуло так и ударная волна поднялась такая, что хищных тварей отбросило назад, а от моих криков мы с Максом временно оглохли, но он продолжал плыть навстречу шхуне, которая уже летела к нам на всех парусах.
Когда несколько толстых канатов упали рядом и Макс зубами ухватился за ближайший, я начала терять сознание, а дальнейшее происходило как в старом, немом кино. Рухнув на доски палубы, я видела всех, но то, что они кричали, а они именно кричали, не слышала. Взволнованные лица: Ают, Данко, Тиль, Найр, Кул и все остальные… Слёзы на глазах Дайка, который тряс меня, Бумер, суматошно вылизывающий лицо, и смертельно усталый оскал Макса, который наклоняется ко мне и цепляет передними зубами червя на щеке. Ангалин дёрнул так резко, что мне показалось, будто вместе с паразитом он содрал всю кожу с головы, словно скальп снял. От жуткого ощущения я завопила и последнее, что запомнила, так это летящий в море окровавленный ошмёток и горячую, как кипяток, кровь, заливающую руки и одежду моих друзей.
Волны… Бушующие волны, с грохотом бьющиеся об острые скалы… Голову наполнял такой шум, что хотелось оторвать её к чертям собачьим. Я открыла глаза и обнаружила себя лежащей в библиотеке. Вдоль стен качались книжные стеллажи, а письменный стол дёргался в стороны с жутким скрипом. «Ужас какой!» – успела я подумать и зажмурилась.
Снова разлепив веки, я увидела тренировочный зал: мечи, копья, боевые топоры на стенах. Пространство было уже более устойчиво, и я попыталась встать, но ничего не вышло: руки и ноги будто налились свинцом или намертво примагнитились к полу. «Может, я умираю или уже умерла…» – как ни странно, никакой паники или ужаса не было. Я просто лежала и тупо пялилась в высокий потолок, пока глаза не начали закрываться, а мерное покачивание в голове и уже не громкий, а тихий плеск волн не убаюкал окончательно.
Глава 25
Я очнулась через двое суток после нашего возвращения на «Чёрную медузу». Сначала ощутила тяжёлое, лохматое тело у бока и холодный, мокрый нос, тыкающийся в шею, потом лёгкие прикосновения к лицу и открыла глаза. Дайк сидел рядом и промакивал мою щёку какой-то лечебной бурдой.
– Дайк… – из горла вырвался хрип.
Он уставился на меня, но не сказал ни слова, только слезинка скатилась из уголка глаза. Просунув руки под мою спину, он крепко прижал меня к груди и зашептал:
– Кари-и-и…
Руки уже слушались, и я стиснула его в ответ. Попытки говорить успеха не принесли. Я не только немного оглохла, но и потеряла голос и на вопросы Няня о самочувствии могла лишь кивать да улыбаться одной половиной лица. Другая половина была уже зашита.
– Ну вот! Ты опять киваешь и улыбаешься, как тогда в лесу! – он засмеялся и рукавом рубашки утёр влажные глаза. – А я тебя штопаю, вернее уже заштопал…
Я хотела потрогать рану, но Дайк сжал мои пальцы:
– Не надо…
Тогда жестами я попыталась дать ему понять, что хочу глянуть в зеркало, но мой лекарь снял его с крюка на стене и спрятал за пазуху:
– Потом посмотришь…
Я не оставила попытки и продолжила жестикуляцию, показывая стилос и бумагу, но мой друг отклонил и эту просьбу:
– Тебе нужно есть, спать и восстанавливать силы, а не ерундой заниматься.
«Вот же зараза! Раскомандовался, пользуясь моим беспомощным состоянием!» Но всё-таки это приятно, когда друг может сказать твёрдое «нет!», проявляя таким образом любовь и заботу.
Через несколько дней я начала вставать, да и слух возвращался к норме. Голос тоже проявился, но был низким, хриплым и жутко скрипучим, как у старого, прокуренного алкоголика. Дайк смеялся и притворно морщился, когда я пыталась говорить, а Макс покатывался со смеху и
