Эйзенхауэр был готов отправиться в Париж на поиск общего согласия. Никогда за весь период холодной войны это согласие не казалось таким близким. Президент Соединенных Штатов склонялся к тому, чтобы доверять русским в наиболее критической и опасной области — ядерных испытаний. Де Голль и Макмиллан поддерживали его, и, казалось, были все основания считать желание Хрущева осуществить разоружение искренним. Однако были люди, обладавшие большой властью, которые стремились воспрепятствовать прогрессу в этом деле.
Во-первых, политические деятели. Демократы, контролировавшие Объединенную комиссию по атомной энергии Конгресса, провели слушания по предложению Эйзенхауэра. Д-р Теллер и многие другие в своих выступлениях утверждали, что русские обманут, что предложенные системы контроля совершенно неадекватны и что вся эта затея представляет опасность для американских интересов с точки зрения безопасности. Джон Маккоун, которого считали главным организатором этих слушаний, заявил Кистяковскому, что предлагаемый запрет на ядерные испытания — "национальный риск" и эта может вынудить его "подать в отставку". Артур Крок считал, что демократы проводили так широко освещавшиеся в средствах массовой информации слушания специально, чтобы заранее бросить тень сомнения на любой договор, который удастся заключить Эйзенхауэру, и тем самым лишить республиканцев возможности записать в свой актив проблему мира во время выборов в ноябре. Сам Эйзенхауэр считал, что "эта проклятая Объединенная комиссия сделает все, чтобы помешать мне"*18.
Во-вторых, военные. Пентагон не хотел вообще никакого договора, он хотел возобновления испытаний и резкого наращивания количества межконтинентальных баллистических ракет. На заседании Совета национальной безопасности 1 апреля Эйзенхауэр "спрашивал с пристрастием" представителей Министерства обороны о темпах предложенного наращивания ракетных вооружений. В ответ прозвучало, что они рассчитывают на мощности, позволяющие производить четыреста ракет в год. Эйзенхауэр, по словам Кистяковского, "заметил с видимым негодованием: почему бы нам полностью не сойти с ума и не запланировать партию в 10 000?" *19.
В-третьих, ученые. Теллер и ученые из Комиссии по атомной энергии, а также их сторонники были полны решимости продолжать испытания. Их инструмент — взрывы "в мирных целях". Зная о большом желании Эйзенхауэра использовать ядерную энергию на благо человечества, они стали выдвигать самые невероятные идеи. На заседании Кабинета 26 апреля Теллер, например, предложил пробить туннель через территорию Мексики и другой туннель — параллельно Панамскому каналу. Он также считал, что с помощью взрыва можно образовать гавань в Северной Аляске с небольшим каналом и бассейном для маневра кораблей. Ему же принадлежит идея аккумулировать тепло в подземных пещерах — сначала взорвать бомбу, а затем использовать энергию. Он видел блестящие возможности для добычи ископаемых открытым способом через использование атомных взрывов. Если ему дадут возможность, сказал он, то он выжмет нефть из песка. И все эти заманчивые перспективы могут стать реальностью только в том случае, если ему разрешат проводить испытания. Когда министр обороны Гейтс спросил его, что могут дать эти испытания разработке вооружений, Теллер заверил: они позволят узнать много нового, добавив, что подписания предложенного меморандума "можно избежать без всяких потерь для нас... очень просто"*20.
В-четвертых, разведывательные структуры. ЦРУ и другие органы, занимающиеся сбором разведывательной информации, были решительно против любого запрета на испытания, не предусматривающего постоянного контроля на местах, и особенно настаивали на продолжении полетов У-2 над территорией СССР и даже увеличении числа этих полетов. Их очень волновали "белые пятна"— отсутствие снимков некоторых районов. На заседании Совета консультантов по разведывательной деятельности за границей 2 февраля генерал Дулиттл обратился к Эйзенхауэру с настоятельной просьбой разрешить максимально увеличить число полетов У-2. Эйзенхауэр, согласно записи Гудпейстера, "сказал, что это решение одного из самых сложных, рвущих душу вопросов, с какими ему приходится иметь дело как президенту". Он добавил, что в Кэмп-Дэвиде Хрущев привел данные о советских ракетах и "вся информация, которую я видел [на снимках, полученных с У-2], подтверждает то, что сказал мне Хрущев".
В записях Гудпейстера далее указывается: "Президент видел во встрече на высшем уровне один очень важный положительный аспект с точки зрения влияния на свободный мир. Это — его репутация честного человека. Если хотя бы один из самолетов [У-2] будет потерян в тот момент, когда мы будем заняты, по-видимому, откровенными переговорами, то его могут выставить на обозрение в Москве и полностью свести на нет эффективность действий Президента"*21.
Несмотря на такое важное признание, Эйзенхауэр одобрил дополнительные полеты, но не более одного в месяц. В числе причин такого решения — стандартное предположение разведывательных органов: если даже Советы и собьют У-2, они никогда этого не раскроют, поскольку иначе будут вынуждены признать, что облеты их территории совершаются уже несколько лет подряд, а они не могли помешать им. Логика подобного рассуждения была спорной, но достаточно реальным было сильное желание получить больше фотографий. В конце марта, когда Ричард Бисселл объяснял Эйзенхауэру, почему ЦРУ считает, что русские сооружают новые площадки для запуска ракет, Джон Эйзенхауэр и Гудпейстер показывали ему на громадной карте России предполагаемый маршрут полета.
Эйзенхауэр отбросил свои возражения и дал разрешение на один полет. Он состоялся 9 апреля. Русские засекли У-2 на своих радарах и сделали несколько попыток сбить самолет ракетами класса "земля — воздух" (САМ), но все же полет закончился успешно. Полученные снимки не подтвердили строительства новых площадок для запуска ракет. В апреле Бисселл запросил разрешения еще на один полет. Эйзенхауэр дал согласие: в любой день в течение ближайших двух недель. Но как раз в это самое время территория России закрылась облаками. А чтобы получить снимки, для У-2 нужна практически безоблачная погода.
Погода не улучшалась, и Бисселл попросил продлить срок. Эйзенхауэр поручил Гудпейстеру позвонить Бисселлу и сообщить о разрешении Президента использовать еще одну неделю. Гудпейстер сделал это официально, даже составил записку для подшивки в дело: "После обсуждения с Президентом я информировал г-на Бисселла, что может быть проведена дополнительно одна операция при условии, что она будет осуществлена до 1 мая. Ни одна операция не должна осуществляться после 1 мая". На этой дате настоял Эйзенхауэр, поскольку не хотел действовать в провокационной манере накануне встречи на высшем уровне*22.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
