В течение двух последующих дней чувство унижения уступило место испугу, поскольку газетные заголовки становились все более тревожными. "Хрущев предупреждает о ракетном нападении на базы, используемые американскими шпионскими самолетами" — так писала "Нью-Йорк Таймс" 10 мая. На следующий день в газетных заголовках можно было прочесть: "США дают клятву защитить союзников, если русские нападут на базы". Хрущев на импровизированной пресс-конференции в Москве заявил, что отдает Пауэрса под суд, и добавил: "Вы понимаете, что если такие агрессивные действия будут продолжаться, то это может привести к войне". Эйзенхауэр тоже провел пресс-конференцию, на которой зачитал заранее подготовленное заявление. Твердым, размеренным голосом, без тени намека на сожаление или извинение, Эйзенхауэр сказал, что хрущевские ужимки по поводу "полета невооруженного невоенного самолета могут только отражать фетиш секретности". Из-за природы советской системы шпионаж "является неприятной, но жизненной необходимостью". Когда его спросили, отменена ли его поездка в Россию, он ответил: "Я собираюсь поехать". На вопрос о том, не изменились ли перспективы на встречу в верхах, ответ его был: " Нет, совсем нет"*34.
Но, конечно, перспективы изменились. Никто в Вашингтоне ни на секунду не мог предположить, что Хрущев не использует с выгодой сам факт поимки американцев на месте преступления и их вранье по этому поводу. Некоторые из советников убеждали Эйзенхауэра использовать ход, который Хрущев предложил сам, — утверждать, что ему ничего не было известно о полетах, и наказать кого-нибудь, предположительно Аллена Даллеса, за организацию таких полетов. Такой поступок, убеждали советники, поможет сохранить шанс на проведение встречи в верхах. Эйзенхауэр отклонил этот совет, прежде всего, потому, что он не соответствовал истине, во-вторых, потому, что это было бы большой несправедливостью по отношению к Даллесу, и, в-третьих, потому, что из-за такого его поведения Хрущев может отказаться иметь с ним дело на встрече в верхах, мотивируя это неспособностью Эйзенхауэра контролировать свою собственную Администрацию.
До начала встречи оставалось всего несколько дней, а Хрущев все продолжал делать воинственные заявления, но в то же время выражал сомнения в причастности Эйзенхауэра к полетам. Однажды он даже сказал, что КГБ довольно часто предпринимал действия, о которых он ничего не знал. Выяснить истинные мотивы поведения Хрущева представляется безнадежной задачей. Он, казалось, был полон решимости сорвать встречу, прежде чем она началась, но в то же время он был тем самым человеком, который больше всех других настаивал на ее проведении. Он наверняка знал, что никогда не вынудит Эйзенхауэра признать: такая крупная операция, как полет У-2, могла быть предпринята без его согласия, он также должен был понимать, что Эйзенхауэр не принесет ему извинений личного характера, и все же он продолжал настаивать на том и на другом. Разыгрываемые им спектакли, дикие обвинения и напускной вид оскорбленного достоинства плохо вязались с действиями человека, по приказу которого спутники ежедневно облетали всю территорию Соединенных Штатов, что было, действительно, правдой, так как русские газеты опубликовали даже фотоснимки территории США, снятые камерами, расположенными на борту спутников.
Кризис сблизил западных союзников. Эйзенхауэр, Макмиллан и де Голль впервые встретились все вместе в Алжире в 1943 году, семнадцать лет назад. Их общим врагом тогда была нацистская диктатура. Их решимость бороться с тоталитаризмом и настойчивость в поддержке демократии и союза Запада оставались неизменными. Они близко знали друг друга. Они — эта троица — прошли вместе через очень многое.
"Не знаю, как остальные, — сказал Эйзенхауэр на первой их встрече в Париже, — но я сам чувствую, что старею". Де Голль улыбнулся: "Вы не выглядите постаревшим".
"Надеюсь, — сказал Эйзенхауэр, — никто не питает иллюзий, что я собираюсь ползти на коленях к Хрущеву". Де Голль опять улыбнулся: "Никто не питает таких иллюзий". Де Голль упомянул об угрозе Хрущева атаковать базы У-2 в Турции, Японии и в других странах. "Ракеты, — сказал Эйзенхауэр без улыбки, — могут лететь в обоих направлениях". Макмиллан кивком головы подтвердил свое согласие и обещал полную поддержку.
"Нам проще, — сказал де Голль Эйзенхауэру, — потому что вы и я связаны историей"*35. Во время кризиса НАТО занимала твердую позицию, и это было очень приятно знать Эйзенхауэру, поскольку тем самым оправдывались все его усилия и надежды, которые он вложил в западный союз после декабря 1950 года. К несчастью, усиление НАТО влекло за собой углубление раскола между Востоком и Западом, но не кто иной, как Хрущев, а не Эйзенхауэр, не Макмиллан или де Голль принял решение, что встречи на высшем уровне не будет.
14 мая Эйзенхауэр и сопровождавшие его лица прилетели в Париж. На следующий день он встретился с Гертером, послом США в СССР Чипом Боленом и Гудпейстером. Они информировали его, что Хрущев, прибывший в Париж раньше, сказал де Голлю, что готов участвовать во встрече, но одновременно представил заявление на шести страницах, в котором говорилось: если Эйзенхауэр не осудит такие действия, как полет У-2, не откажется от них в будущем и не накажет виновников, то Советы не будут принимать участия во встрече. Эйзенхауэр хотел знать, почему Хрущев не выдвинул эти конкретные требования пять дней назад, — тогда бы он не полетел в Париж. Болен заметил, что содержание этого заявления, к тому же в письменной форме, указывало на то, что Хрущев еще раньше решил развалить конференцию.
Де Голль, в качестве хозяина открывавший встречу, едва успел объявить о начале первого заседания, как Хрущев с красным лицом вскочил на ноги и потребовал слова. Де Голль лукаво посмотрел на Эйзенхауэра, который кивком головы подтвердил свое согласие, и предоставил слово Хрущеву. Хрущев начал тираду, направленную против Эйзенхауэра и Соединенных Штатов. Вскоре он перешел на крик. Де Голль прервал его, повернулся к советскому переводчику и сказал: "Акустика в этом помещении великолепная. Мы все можем слышать председателя. Ему нет необходимости повышать голос". Переводчик побледнел, повернулся к Хрущеву и стал переводить. Де Голль прервал его и подал знак рукой своему переводчику, который без приукрашивания перевел слова де Голля на русский. Хрущев бросил полный злости взгляд на де Голля, но продолжил чтение уже более тихим голосом.
Вскоре Хрущев довел себя до состояния еще большего возбуждения. Он провел рукой над своей головой и закричал: "Надо мной летали!" Де Голль снова прервал его и сказал, что и над ним тоже летали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
