Вскоре Хрущев довел себя до состояния еще большего возбуждения. Он провел рукой над своей головой и закричал: "Надо мной летали!" Де Голль снова прервал его и сказал, что и над ним тоже летали.
"Ваши американские союзники?" — спросил недоверчиво Хрущев. "Нет, — ответил де Голль. — Это вы. Вчера спутник, который был запущен вами перед вашим отлетом из Москвы, чтобы произвести на нас впечатление, восемнадцать раз пролетел над Францией без моего разрешения. Как я могу знать, что на его борту нет камер, которые фотографируют мою страну?" Эйзенхауэр поймал взгляд де Голля и улыбнулся ему.
Хрущев поднял обе руки над головой и выпалил: "Бог тому свидетель, мои руки чисты. Не думаете ли вы, что я могу сделать что-либо подобное?"
После того как Хрущев закончил свою обличительную речь, сказав, что Эйзенхауэр уже больше не является желанным гостем в Советском Союзе, слово взял Эйзенхауэр. Он сказал, что Хрущеву вряд ли нужно было говорить так долго, чтобы взять назад свое приглашение. Он прибыл в Париж в надежде вступить в серьезные переговоры, и его пожелание состоит в том, чтобы конференция перешла к обсуждению вопросов по существу. Хрущев и русская делегация покинули зал заседаний. Когда Эйзенхауэр поднялся, чтобы последовать за ними, де Голль взял его за локоть, отвел в сторону и проговорил: "Я не знаю, что Хрущев собирается делать и что может произойти, но независимо от того, что он сделает или что произойдет, я хочу, чтобы вы знали: я с вами до конца"*36.
Встреча на высшем уровне закончилась, не успев начаться; не осталось ничего и от надежд на разрядку и разоружение, которые были связаны с ней. Эйзенхауэру оставалось всего восемь месяцев до окончания срока президентства, и другого шанса добиться прогресса в деле достижения всеобщего мира ему не будет предоставлено. Он возвратился домой и, не жалея усилий, выступил с серией докладов перед различными группами, включая и представителей общественности. Он сделал официальное заявление, выступил по радио и по телевидению, встретился с лидерами Конгресса, с членами своего Кабинета и Совета национальной безопасности. На последней встрече Гертер сказал что-то о необходимости "вновь занять наше лидирующее положение". Кистяковский записал тогда: "Эти слова вызвали гнев Президента. Он вышел из себя и сказал, что мы не теряли нашего лидирующего положения, поэтому нет необходимости вновь занимать его. Он был бы благодарен, если бы это выражение больше никогда не использовали, особенно на заседаниях комитетов Конгресса"*37.
23 мая Гертер доложил ему о желании ЦРУ и Министерства обороны продолжать полеты У-2. Эйзенхауэр ответил, что "он вообще больше не намерен давать разрешения на эти полеты... что они должны также понять: эти полеты не могут быть возобновлены в ближайшие восемь месяцев"*38. К августу 1960 года Соединенные Штаты уже имели задействованные разведывательные спутники, хотя и по сей день У-2 находятся в эксплуатации и позволяют получать разведывательные фотоснимки исключительно высокого качества. Через некоторое время Пауэрса обменяли на советского шпиона, полковника Рудольфа Абеля (судьба самолета У-2 Пауэрса остается неизвестной).
В конце мая у Эйзенхауэра состоялась частная беседа с Кистяковским. Президент посетовал, что ученые подвели его. Кистяковский возразил: ученые постоянно предупреждали, что рано или поздно У-2 будет сбит. "Руководители проекта — вот виновники неудачи. Президент вспыхнул, очевидно, думая, что я обвиняю его, и произнес несколько жестких фраз совсем некомплиментарного свойства". После того как Кистяковский объяснил, что имел в виду бюрократов, а вовсе не его, Эйзенхауэр успокоился. Он "начал говорить с глубоким чувством о том, как много усилий затратил в последние несколько лет, чтобы покончить с холодной войной. Он видел, что находится на пути к достижению большого прогресса, а этот глупый инцидент с У-2 разрушил все его усилия. Под конец он с грустью сказал, что не видит ничего стоящего, над чем можно было бы поработать до конца своего президентского срока"*39.
Угнетенное состояние, в котором находился Эйзенхауэр, было глубоким, неподдельным и объяснимым. Из всех событий, в которых Эйзенхауэр участвовал за свою долгую жизнь, неудача с У-2 выделяется особо. Если бы Эйзенхауэр не дал разрешение на этот последний полет. Если бы Хрущев не поднял сильного шума из-за незначительного происшествия. Если бы оба лидера могли довериться своей собственной интуиции, а не техническим советникам и генералам.
Эйзенхауэр был очень близок к тому, чтобы согласиться на запрещение испытаний без инспекционных проверок. Хрущев был близок к тому, чтобы согласиться допустить инспекционные группы в Советский Союз. Никто не знает, как развивалась бы холодная война и что было бы с гонкой вооружений, если бы на них повлиял импульс, который мог бы зародиться от взаимодействия этих двух людей. Но оба старых человека позволили, чтобы их страхи пересилили их надежды, поэтому встреча в верхах окончилась ничем и был упущен наилучший шанс замедлить гонку вооружений в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы.
Эйзенхауэр возвратился в Вашингтон, где его ожидало немало проблем. Прежде всего — Куба. Хотя ни Эйзенхауэр, ни его советники все еще не могли понять, был Кастро коммунистом или нет, тем не менее они хотели избавиться от него и от той опасности, которую он представлял. По мнению Эйзенхауэра, наибольшая опасность заключалась в возможности использования Хрущевым, с разрешения Кастро, Кубы как базы для размещения советских стратегических сил. Однако он надеялся, что этого не произойдет. 29 июня на встрече с Гордоном Греем Эйзенхауэр сказал, что "не верит в заключение договора о взаимной безопасности между Хрущевым и Кастро", и добавил, что Чип Болен разделяет это мнение. Хрущев должен знать, продолжил Эйзенхауэр, что Соединенные Штаты "не могут допустить" военный союз между Кубой и Россией*40. 6 июля Эйзенхауэр подписал распоряжение, предусматривающее значительное сокращение квоты на импорт сахара из Кубы и ее полную отмену на 1961 год. Он признал, что "эта акция равносильна введению экономических санкций против Кубы"*41.
Наряду с дипломатическими и экономическими шагами, направленными против Кубы, Эйзенхауэр рассматривал также весь набор военных и полувоенных операций. На заседании Совета национальной безопасности 7 июля Гейтс доложил ему о возможных акциях, начиная с эвакуации американских граждан с Кубы и кончая широкомасштабным вторжением и оккупацией. Министр финансов Андерсон "произнес длинную и довольно кровожадную речь, призывая объявить чрезвычайное положение по всей стране... и утверждая: то, что происходит на Кубе, не что иное, как агрессивная акция СССР"*42.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
