древняя книга по юриспруденции, «Ману-смрити»[195]. Держись за что-нибудь, чтобы не упасть.
«Днем и ночью женщины должны быть зависимы от членов семьи мужского пола. В детстве женщина должна подчиняться отцу, в молодом возрасте мужу, а в старости сыну. Женщина никогда не может быть независима, потому что она по природе нечиста и вероломна…Бог наделил женщину чувственностью, несдержанным нравом, лживостью, злобой и неумением себя вести» (а теперь, добавим, увы, еще и правом голоса).
Думаю, ты вернешься домой только к началу семестра, и я очень скучаю по тебе, хотя, как я уже писала, так занята, что не могу продумать ни одной мысли до конца.
Всего тебе наилучшего. Привет от меня ма, Прану, Савите и малышке – но, если ты не хочешь, чтобы они начали расспрашивать тебя о моем письме, можешь привет не передавать. Впрочем, Уме-то можно в любом случае.
Малати
P. S. В раю женщины будут в меньшинстве, а в аду в большинстве. Чтобы быть абсолютно беспристрастной, приведу тебе еще одну цитату из «Хадиса»[196]: «Удача или миф». Эти два слова обобщают отношение к женщине в любой религии.
P. P. S. Раз уж я ударилась в цитирование, вот еще одна из рассказа в женском журнале. В ней описываются симптомы, которых я желаю тебе избегать: «Она превратилась в инвалида, в иссохший цветок… Ее бледное лунообразное лицо было окутано облаком отчаяния… Она излучала яростный несдержанный гнев, который был вызван головной болью, выношенной в ее сердце… Она была словно низложенный правитель, который стоит, опустив голову, в облаке пыли, поднятой удаляющимся отнятым у него экипажем и отражающей его чувства».
P. P. P. S. Если ты решишь вычеркнуть его из своей жизни, то советую тебе забыть твои любимые глубокомысленные раги вроде «Шри», «Лалит», «Тоди», «Марва» и петь что-нибудь более мелодичное – «Бехаг», «Камод», «Кедар».
P. P. P. P. S. Это все, дорогая. Спокойной ночи.
16.25
Лата провела ночь беспокойно. Она долго лежала без сна, мучаясь от ревности, из-за которой было трудно дышать, чувствовала себя предельно несчастной и даже не могла поверить, что это она испытывает это чувство. Ей негде было уединиться – ни в доме, ни где-либо еще, – чтобы побыть в одиночестве хотя бы неделю и забыть Кабира, образ которого, вопреки ее желанию, хранился среди ее самых драгоценных воспоминаний. Малати не написала, кто была эта девушка, как она выглядела, о чем они говорили, кто их видел. Может быть, они встретились случайно, как и она сама с ним? Возил ли он ее на прогулку по реке до Барсат-Махала? Целовал ли он ее? Нет, это было невозможно, не мог он ее целовать, одна мысль об этом была невыносима.
Она не могла избавиться от мыслей о сексе, которыми Малати делилась с ней.
Было уже далеко за полночь, а сон все не шел. Она очень тихо, чтобы никого не разбудить, вышла в сад и села на скамейку, где летом сидела в окружении ликорисов и читала его письмо. Просидев так час, она стала дрожать от холода, но не обращала на это внимания.
«Как он мог?» – думала она, сознавая в то же время, что сама-то она практически никак не поощряла его и не отвечала на его чувство. А теперь было слишком поздно. Она испытывала слабость и внутреннее опустошение и в конце концов вернулась в спальню и легла. Она заснула, но и во сне к ней не пришел покой. Кабир держал ее в своих объятиях и страстно целовал; они занимались любовью, она была в экстазе. Но внезапно экстаз сменился ужасом, потому что его лицо превратилось в искаженную физиономию господина Сахгала, который тяжело дышал ей в лицо и тихо шептал: «Ты хорошая девочка, очень хорошая, я горжусь тобой».
Часть семнадцатая
17.1
Савита оказалась в Калькутте не случайно. Вопрос обсуждался заранее, и было решено, что она должна сыграть роль советчицы для Латы и противостоять Аруну в вопросе о ее замужестве.
Как-то утром в середине декабря Пран сказал Савите, лежа в постели:
– Думаю, дорогая, нам надо остаться в Брахмпуре. Баоджи занят по горло предвыборной кампанией и нуждается в помощи и поддержке.
Ума спала в своей кроватке, что навело Прана еще на одну мысль:
– К тому же полезно ли малышке путешествовать в таком возрасте?
Савита тоже еще не окончательно проснулась. С трудом осмыслив предложение Прана и возможные последствия, она сказала:
– Давай поговорим об этом позже.
Пран, успевший изучить все ее способы выразить несогласие, не спешил спорить. После того как спустя некоторое время Матин принес им чай, Савита спросила:
– Может быть, тебе тоже неполезно путешествовать?
– Конечно неполезно, – обрадованно подтвердил Пран. – И к тому же аммаджи чувствует себя неважно, я за нее беспокоюсь. Я знаю, ты тоже.
Савита кивнула. Однако она видела, что здоровье Прана быстро восстановилось и поездка ему не повредит. Ему надо было отдохнуть от работы и сменить обстановку. Общение с требовательным отцом было ему не на пользу. А о малышке в Калькутте будет кому позаботиться. Свекровь же действительно чувствовала себя не очень хорошо, но при этом вела предвыборную работу среди женщин так же неутомимо, как несколько лет назад помогала беженцам из Пенджаба.
– Ну так что ты скажешь? – спросил Пран. – Выборы бывают раз в пять лет, и баоджи наверняка хочет, чтобы я помогал ему.
– А Ман не может помочь?
– Разумеется, он тоже будет помогать.
– И еще есть Вина.
– Ты же знаешь, как к этому отнесется ее свекровь.
Оба приступили к чаю. «Брахмпурская хроника» лежала на постели нераскрытая.
– Но как ты можешь помочь отцу? – спросила Савита. – Тебе нельзя болтаться в джипах и поездах по диким местам вроде Байтара и Салимпура и наполнять легкие пылью и дымом. Ты хочешь рецидива?
Пран подумал, что он, скорее всего, действительно не сможет поехать в избирательный округ отца, но все равно какую-то пользу принесет.
– Останусь в Брахмпуре и буду помогать ему отсюда, – сказал он. – Кроме того, я боюсь, что в мое отсутствие Мишра придумает какую-нибудь гадость, которая помешает моему повышению. Через месяц будет квалификационная комиссия.
Было ясно, что Пран не хочет ехать в Калькутту. Однако он привел столько доводов против этого, что трудно было сказать, о чем и о ком он заботится больше: об отце, о дочке или о себе.
– А как насчет меня? – спросила Савита.
– Что насчет тебя?
– Что я
