необходимости и значении секуляризма для ислама. Он поддерживал свое существование не столько пищей и связями с людьми, сколько одной лишь силой воли. Появление Мана на пороге его дома удивило и обеспокоило его. Ман поразился, сколько седины появилось у него в волосах. Лицо Рашида осунулось, но в глазах горел огонь.
– Через час у меня урок, – сказал Рашид. – Давай пройдемся, а то здесь много мух. Тут неподалеку Кёрзон-парк, там можно посидеть и поговорить.
Они устроились на скамье под большим фикусом с небольшим количеством листвы. Пригревало теплое декабрьское солнце. Всякий раз, когда мимо них кто-то проходил, Рашид приглушал голос. Вид у него был крайне усталый, но говорил он почти безостановочно. Почти сразу Ману стало ясно, что Рашид не будет помогать его отцу. Он поддерживал Социалистическую партию и собирался, как он сказал, неутомимо агитировать в округе Салимпур-Байтар за нее и против Конгресса в течение всех университетских каникул. Он пространно говорил о феодальных порядках, предрассудках, деспотической структуре общества и особенно о роли, которую играл в этой системе наваб-сахиб Байтарский. Он сказал, что лидеры партии Конгресс – подразумевая, очевидно, и Махеша Капура – заодно с крупными землевладельцами и поэтому последние получат компенсацию за земли, перешедшие к государству.
– Но людей не одурачишь, – сказал Рашид, – они понимают, что к чему.
До сих пор он говорил с большим, может быть даже чуть преувеличенным, убеждением и враждебностью против крупного землевладельца своего округа, который был, как он знал, другом Мана, но ничего странного или нелогичного в рассуждениях Рашида не было. Однако слово «одурачить» прозвучало с особой силой. Повернувшись к Ману, Рашид бросил с подчеркнутой резкостью:
– Одураченные, обобранные люди умнее, чем ты думаешь.
– Разумеется, – дружески согласился Ман. Но он был разочарован. Рашид мог бы оказать Махешу Капуру большую помощь в Дебарии и, может быть, даже в Салимпуре. Именно Рашид познакомил его самого с этим местом.
– Если честно, – сказал Рашид, – я должен признаться, что возненавидел тебя и других, когда понял, ради чего вы стараетесь.
– Меня? – удивился Ман, не понимая, при чем тут он… разве что как сын своего отца. Но чтобы ненавидеть его за это?..
– Но это пройденный этап, – продолжал Рашид. – Ненависть ничего не дает. А теперь я должен попросить тебя об услуге. Поскольку ты отчасти виновен, ты не можешь мне отказать.
– О чем ты? – спросил Ман, ничего не понимая. Когда он был в деревне на Бакр-Ид, он почувствовал в людях какое-то напряжение, связанное с Рашидом, но при чем тут он сам?
– Не притворяйся, будто ничего не знаешь. Ты знаком с моей семьей, даже встречался с матерью Мехер. И при этом ты планировал эти события и поддерживал их. У тебя же связь со старшей сестрой.
Тут Ман вспомнил, что говорила ему Саида-бай.
– Ты говоришь о Саиде-бай и Тасним? – спросил он.
Лицо Рашида посуровело, словно Ман подтвердил свою вину.
– Если ты все знаешь, к чему называть ее имя?
– Да не знаю я ничего! – возразил Ман, удивляясь тому, какой оборот принял разговор.
Рашид старался говорить рассудительно:
– Я знаю, что ты и Саида-бай, а также другие, включая важных персон из правительства, стараетесь женить меня на ней. И она выбрала меня. Это видно из ее письма и из того, как она смотрела на меня. Как-то во время урока она сделала замечание, которое могло значить только одно. Меня это так тревожит, что я не могу уснуть, я уже три недели почти не спал. Я не хочу этого делать, но я боюсь за ее рассудок. Она сойдет с ума, если я не отвечу на ее любовь. Но даже если я сделаю это, исходя из гуманных соображений, моя жена и дети должны получить от государства защиту. Саида-бегум может все это подтвердить. Я соглашусь на это только при определенных условиях.
– Что ты несешь? – бросил Ман. – Я не участвую ни в каких заговорах…
– Пожалуйста, не говори так, – прервал его Рашид. Он был так возбужден, что даже дрожал, но старался держать себя в руках. – Я не могу слышать, как ты говоришь это прямо мне в лицо. Я знаю правду. Я уже сказал, что во мне больше нет ненависти к тебе. Я убедил себя, что ты, несмотря на ошибочные намерения, делаешь это для моего блага. Но подумал ли ты о моей жене и детях?
– Я не могу говорить за Саиду-бегум, но очень сомневаюсь, что она хочет женить тебя на Тасним. А что касается меня, я впервые слышу об этом.
Лицо Рашида приняло хитрое выражение:
– А почему же тогда ты назвал ее имя минуту назад?
Ман нахмурился, пытаясь вспомнить их разговор.
– Саида-бегум говорила что-то о письмах, которые ты посылал ее сестре. Я посоветовал бы тебе не писать их больше. Они будут ее только раздражать. И пожалуйста, – добавил он, стараясь и сам не раздражаться, так как говорил, в конце концов, со своим учителем, пусть и молодым, у которого к тому же он гостил в деревне, – пожалуйста, не воображай, что я участвую в каком-то заговоре.
– Хорошо, – твердо произнес Рашид. – Ладно. Я не буду об этом говорить. Я разве упрекнул тебя, когда ты ходил вместе с моей семьей к патвари? Давай поставим на этом точку. Я не буду обвинять тебя, а ты, будь добр, не протестуй и не отрицай ничего, ладно?
– Нет уж, разумеется, я буду отрицать это, – возразил Ман, оставив в стороне напрашивавшийся вопрос, при чем тут патвари. – Рашид, ты заблуждаешься. Я всегда очень уважал тебя, но я не понимаю, где ты набрался этих идей. Почему ты думаешь, что Тасним хоть как-то интересуется тобой?
– Не знаю… – задумчиво произнес Рашид. – Может быть, из-за моей внешности, или честности, или из-за того, что я уже столько сделал в жизни и стану когда-нибудь знаменитым. Она знает, что я многим помогал. – Он понизил голос: – Я не старался обратить на себя внимание, я человек религиозный. – Он вздохнул. – Но долг есть долг. Я должен поступить так, как нужно для сохранения ее психического здоровья. – Он, казалось, выдохся, опустил голову и наклонился вперед.
– Я думаю, – сказал Ман несколько обескураженно, похлопав его по спине, – тебе нужно лучше заботиться о себе, или пусть твоя семья позаботится. Поезжай в деревню, как только начнутся каникулы или даже раньше, – пусть о тебе позаботится мать Мехер. Отдыхай. Спи. Питайся как следует. Отложи в сторону занятия. И не изводи себя этой партийной суетой.
Рашид поднял голову и посмотрел на Мана с насмешкой:
– Так
