О т е ц. Где вы были полтора года назад?
С ы н. Три года назад я был в Нормандии, я делал то, я делал это.
И еще одна красивая тирада со всеми деталями осады того времени, затем снова:
О т е ц. Где вы были полтора года назад?
С ы н. Два года назад я был в Провансе, я делал то-то и то-то и т. д.
Третья красивая тирада о конных состязаниях и любовных похождениях, в общем, весь возможный исторический колорит, и наконец:
О т е ц. Но где же вы были полтора года назад?
С ы н. Год назад я был в Пикардии, где я…
Здесь отец, как вы понимаете, прерывает его и говорит: «С меня довольно». С публики тоже, поскольку публика понимает, что восемнадцать месяцев назад произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Вы занимаетесь театром? — покровительственным тоном обратился поэт к собрату-рассказчику.
— Я изучаю современную драму, — скромно заявил Сатана.
— То, что вы только что предложили, очень хорошо. Сын, который рассказывает обо всем, но только не о том, о чем его спрашивают, и отец, который упорно задает один и тот же вопрос, — это придает странную таинственность пьесе.
— И тайна, возможно, раскроется в следующей сцене, — нетерпеливо добавил барон.
— Нет, но мы приподнимем краешек вуали, совсем чуть-чуть, и вот каким образом.
Эрмессинда, оставшись с сыном, спросила его:
«О! Скажи мне, что ты делал полтора года назад? Почему ты не ответил отцу? Что случилось?»
«Дело в том, что я был влюблен, и моя любовь должна остаться тайной. Я встретил женщину и любил ее со всей страстью сердца, которое еще никогда не любило».
«Она была красива?»
«О матушка! Как же она могла быть некрасивой для меня, если я любил ее! Она была красивой даже для тех, кто уговаривал меня бежать от нее, ибо она была ветрена и кокетлива. Она была так красива, матушка, так обольстительна, что те, кто ее ненавидел, старались не глядеть на нее и не слушать, ибо боялись полюбить ее».
«И она обманула тебя?»
«Да, она обманула меня, матушка, она ушла к другому».
«Ты сожалеешь о ней?»
«Я ее ненавижу!»
«Ты забыл ее?»
«Я проклинаю ее каждый день!»
«О! Значит, ты до сих пор ее любишь, дитя мое!»
«Нет, матушка, нет! Я больше не люблю ее, — с жаром возразил Лионель, — я без сожаления буду смотреть, как она умирает».
«Все потому, что ты ее любишь».
«Я? О матушка! — с яростью воскликнул юноша. — Я… я готов убить ее!»
«Тогда ты безумно любишь ее», — заключила Эрмессинда.
Лионель замолчал, мать обняла его и спросила:
«Как ее имя?»
«Год назад я поклялся, что никогда больше ее имя не сойдет из моих уст».
«Береги твою тайну, сынок, а главное, береги твою ненависть».
— На этом первое действие могло бы закончиться, — вставил свое слово поэт.
— К черту вашу драму и вашу трагедию! — вскричал барон. — Я слушаю рассказ, а вы мне все портите.
— Вот беда! Что поделаешь, этот господин — поэт, — вздохнул Дьявол.
— Господин Луицци, — литератор побледнел от обиды, — вы богаты, вы знатный синьор, как я полагаю, и только поэтому я прощаю вам ваше дурное настроение, поскольку мы по-разному слушаем эту историю.
Барон не счел нужным отвечать на эту бессильную попытку дерзить и сказал Дьяволу:
— Ну-с! Сударь, вы когда-нибудь закончите вашу историю?
— Прошу прощения, — ответил Сатана, — а почему, собственно, она вас так интересует?
Разозленный барон ущипнул бы Сатану до крови, но, понимая, что лишь сожжет себе пальцы, вновь забился в свой угол.
IV
Действие второе
— Когда Лионель и его мать заканчивали разговор, — продолжил Дьявол, — старый Гуго вернулся в большую залу замка. Там уже готовили столы для ужина, и все обитатели замка постепенно собирались в зале. Ночь уже опустилась на землю. Ждали только Жерара, но Жерар не возвращался. Все тихо дивились этому, кроме старика, который сухо сказал жене, беспокоившейся из-за отсутствия старшего сына:
«Тем, кто отправляется поскакать по полям, часто попадаются препятствия, которые могут их задержать. Возмутительно, что другие, которым надо преодолеть всего одну дверь, не являются вовремя на ужин. Где Аликс?»
«Пойдите позовите ее», — распорядилась Эрмессинда.
Старик опустил голову, но его дикий взгляд, затемненный длинными бровями, был прикован к Лионелю. Появилась Аликс, Лионель оставался неподвижен и бесстрастен. Старик заговорил любезнейшим тоном:
«Итак, дочь моя, вы избегаете нашего общества, и, когда Жерара нет в замке, никто здесь вас не привлекает? Вот, однако, красивый и бравый рыцарь, которого я вам представляю — мой сын Лионель».
Аликс и юноша холодно приветствовали друг друга. Старик внимательно следил за ними.
Эрмессинда, стоявшая рядом с сыном, тихо сказала ему:
«Не удивляйся холодности твоей невестки, она еще не освоилась здесь».
Лионель горько ухмыльнулся:
«Я ничему не удивляюсь, матушка».
То было, как вы заметили, странное возвращение, странный прием и странная встреча невестки с деверем, которые виделись в первый раз. Время шло, все молчали, старика, казалось, не раздражало и не волновало опоздание старшего сына, Аликс не задавала вопросов, Лионель, погруженный в свои мысли, смотрел на причудливый танец огня в очаге, Эрмессинда с тревогой поглядывала на мужа, как бы опасаясь бури.
Тут послышался новый шум у входа в замок, и вскоре появился Жерар. Аликс вскочила и бросилась навстречу мужу с поспешностью, которая казалась поразительной после равнодушия, которое она только что выказывала. Но, увидев Жерара, она резко отступила назад, покраснела и опустила глаза с явным гневом и отвращением.
Жерар был пьян и еле держался на ногах. Шатаясь, он приблизился к своей жене. Горбатый, хромой, уродливый, красноносый, перепачканный вином и грязью, поскольку он свалился с лошади, Жерар был таков, что любую дворовую девку стошнило бы от его вида. Аликс промолчала, несмотря на свое желание встретить мужа ласково. Что до Гуго, то, вопреки раздражению оттого, что его любимый сын так низко пал, он смотрел на всех, как бы говоря: «Ну, кто осмелится осудить моего любимца?» Эрмессинда потупила глаза, Аликс отвернулась, Лионель смотрел на нее с вызывающей ухмылкой. Все остальные делали вид, что не заметили прихода Жерара, и каждый оставался на своем месте.
«Э! Что я слышал? — вскричал Жерар. — Мой брат Лионель здесь?.. Ик!.. Э! Привет!.. Ик!.. Привет, Лионель!.. Ик! Дай я тебя обниму!»
Лионель стоял, скрестив руки.
«Ты не хочешь обнять брата!» — гневно воскликнул старик.
Под умоляющим взором матери Лионель послушался, но после объятия грязь и вино, которые испачкали одежды Жерара, оставили следы на кольчуге юного рыцаря, и он, позвав пажа, сказал пренебрежительно:
«Сотри эту грязь и это вино, самая чистая сталь ржавеет, если с нее сразу не смыть подобные пятна, и однажды благородные доспехи, разъеденные ржавчиной, уже не смогут защитить своего хозяина».
Невозможно было возразить против просьбы Лионеля, но Гуго сразу почуял, что горькие слова его предупреждают об опасности, которая грозит из-за поведения Жерара. Гуго бросил на младшего сына взгляд, полный ненависти, тогда как Эрмессинда принялась накрывать на стол, чтобы отвлечь внимание других, а Аликс украдкой смахнула слезу. Тем временем Жерар слонялся по зале, громким голосом отпуская сальные шуточки миловидным служанкам. Гуго молчал и терпеливо сносил наглость сына, лишь бы не делать ему замечаний перед Эрмессиндой и Лионелем.
Наконец стол был готов, каждый занял свое место. Жерар тоже сел к столу, хотя ему вовсе не хотелось есть, и через несколько минут заснул, уронив голову на стол. Во время ужина Лионель внимательно следил за матерью, тогда как Аликс, красная от стыда и возмущения, молча глотала слезы. Когда наконец настало время расходиться, Гуго поднялся и сделал знак, понятный трем или четырем слугам, для которых этот немой приказ не был в новинку: они взяли Жерара под руки и понесли его к выходу из залы. Гуго пальцем указал им на дверь, которая вела в спальню Аликс. Аликс же была до того унижена, что ничего не заметила, и только когда слуги уже собирались пройти через дверь, которая вела в ее покои, она резко встала и громко крикнула:
«Только не ко мне! Не ко мне! Несите его на конюшню!»
Старый Гуго пронзил ее взглядом:
«Вашего мужа? Вашего мужа?»
«Пьяницу», — ответила она с непреодолимым отвращением и бросилась вон.
Эрмессинда и Лионель оказались у нее на пути. Эрмессинда попыталась заговорить с ней, чтобы успокоить, но Аликс, оттолкнув ее, с яростью прошептала:
«Оставьте меня, оставьте, и вы, и ваш сын».
Возможно, Аликс имела в виду Лионеля, но Лионель, который даже не шевельнулся, решил, что речь идет о Жераре, и сказал:
