И тут Тесс увидела. Момент, когда до него вдруг дошло, как она одета, точнее не одета. Синевато-серые глаза пренебрежительно скользнули по ней. И что тут достойно пренебрежения? Мокрые спутанные волосы? Тело, набравшее больший, чем надо вес, от старания задушить себя едой? Или потрепанное нижнее белье? А может, просто, что Тесс имела наглость занимать место на его планете?
Кого она обманывала? С грудью, натянувшей мокрую ткань майки, она, должно быть, казалась гротескным клише — эдакая надравшаяся студентка колледжа на весенних каникулах в Канкуне. От приступа ярости у Тесс потемнело в глазах.
— Вам нужно было только вежливо попросить!
Он прожег ее взглядом и, понизив голос, хрипло пророкотал:
— Ага, наверняка это бы сработало.
Она явно была неправа, но наплевать.
— Кто вы?
— Тот, кто хочет немного покоя и тишины. Два слова, которые вы, похоже, не понимаете.
Никто ее не отчитывал с тех самых пор, как умер муж. Наоборот, все вели себя так, словно все еще стояли в похоронном бюро с его мягкой мебелью и тошнотворным запахом лилий. Возникшая вдруг цель, куда можно выплеснуть ярость, нездорово опьяняла.
— Вы что, со всеми такой грубиян? — воскликнула Тесс. — Потому что если вы…
В этот самый момент по узкому мостику, легко перепрыгивая через недостающие доски, лесная фея пролетела столь воздушной походкой, что шаткое сооружение едва шелохнулось.
— Иен!
Под большим красным зонтом позади эфемерного создания развевались длинные светлые волосы. Тонкое ситцевое платье длиной до лодыжек, более уместное в июле, чем в начале февраля, колыхалось вокруг ее икр. Она была высокой и гибкой, за исключением внушительного живота, свидетельствующего о беременности.
— Иен, прекрати на нее кричать, — строго заявило неземное существо. — Тебя слышно от самой школы.
Так вот откуда он явился — из отремонтированной белой деревянной школы на горе над хижиной. В январе, только переехав сюда, Тесс прогулялась по тропе, чтобы осмотреться. Когда она заглянула в окна, то сделала вывод, что здание превратили в жилой дом, но там, похоже, никто не обитал. До сих пор.
— Не обращайте на него внимания. — Голубоглазой диснеевской фее было, может, немногим больше тридцати, как Тесс. Уже миновавшая свою первую весну фея. Как ветерок она пролетела через подлесок, огораживающий хижину, не замечая влажной травы, хлеставшей по ногам. — Он всегда такой, когда не ладится с картиной.
Картиной. Не рисованием вообще. Горец, должно быть, художник. И весьма темпераментный художник.
Фея засмеялась, но улыбка не вполне отразилась в сказочных голубых глазах. Что-то в фее казалось знакомым, хотя Тесс понимала, что они никогда не встречались.
— Он лает, но не кусается, — заверила фея, — хотя и этим славится тоже. — Она протянула из-под красного зонта тонкую горячую руку: — Я Бьянка.
— Тесс Хартсонг.
— У вас ладони холодные, — заметила Бьянка. — Как приятно. Я совсем изжарилась.
В Тесс взяла верх профессиональная акушерка. Бьянке было трудно дышать, как и многим женщинам, когда те приближались к своему третьему триместру. Может, около семи месяцев. Живот высокий и выступает вперед. Вид у нее был бледный, но не настолько утомленный, чтобы вызывать беспокойство.
— Иен, ты уже достаточно набедокурил, — напомнила фея. — Идем домой.
Он держал колонку так, словно собирался забрать с собой. Однако наградил Тесс еще одним рыком и грохнул динамик на скамейку:
— Не заставляйте меня возвращаться сюда.
— Иен!
Игнорируя фею, горец решительно прошагал по узкому мостику, так бешено грохоча по мокрым доскам, что казалось, вся конструкция вот-вот рухнет в Пурхаус-Крик.
— Не обращайте на него внимания, — сказала Бьянка. — Он болван.
После бурного горца фея под красным зонтиком казалась росистой радугой, и Тесс отвернула защелку на своем внутреннем ящике Пандоры, где прятала чувства, когда ей требовалось прожить очередной день.
— Я сама виновата, — призналась она. — Я не знала, что там наверху кто-то живет.
— Мы переехали три дня назад. Вопреки моей воле. Просто муж решил, что горный воздух мне полезен. По крайней мере, он так сказал. — Бьянка вручила Тесс зонт и стянула через голову тонкое платье. Под ним ничего не оказалось, за исключением крошечных стрингов цвета шампанского. — О боже, я все утро хотела это сделать. У меня внутри как будто жарит печка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дождь перешел в морось, и Бьянка принялась созерцать мокрые деревья. Она была стройной, с узкими бедрами, маленькие фарфоровые груди испещряли голубые прожилки вен. Не стесняясь своей наготы, гостья потянулась, встав на носки сандалий, и длинные волосы шелковистым водопадом обрушились на спину.
— Здесь так спокойно. Но скукота. — Она посмотрела в сторону хижины. — У вас есть кофе? Иен с катушек слетает, стоит мне хотя бы посмотреть на кофейную кружку, а у меня впереди еще два месяца.
Тесс приехала сюда, в горы штата Теннесси, чтобы сбежать от людей, но было приятно поговорить с кем-то новеньким, кто не смотрел на нее, как на скорбящую вдову. Кроме того, у нее не имелось лучшего занятия, кроме как приплясывать или глазеть в окно.
— Конечно. — Она подобрала слетевшую балетку. — Честно предупреждаю. Там все еще беспорядок.
Бьянка пожала плечами и сложила зонтик.
— Организованные люди меня бесят.
Тесс умудрилась выдавить фальшивую улыбку, которую приберегала на случай, когда хотела убедить всех, что с ней все в порядке.
— Уж об этом не беспокойтесь.
В старые времена все было иначе. Она была организованной личностью. Верила в упорядоченность, логику, предсказуемость. В старые времена Тесс верила в соблюдение правил. Если делаешь домашнюю работу, останавливаешься на красный свет, платишь налоги, то все будет хорошо.
Хижина из грубо отесанных бревен была крепкой, но внешне уродливой. На крыше рос мох, навес над задней дверью поддерживали два тонких ствола деревьев, давно лишенных коры. Все еще голые вершины гикори, клена и черного ореха парили над старым домом, их ветви царапали крышу, точно ведьмины когти.
В главной комнате располагались кухня и гостиная с деревянной лестницей, ведущей в две спальни. Стены обшили сосной и побелили, но они пожелтели от старости. Пыльные шторы расползлись, когда Тесс попыталась снять их, чтобы постирать, поэтому пришлось заменить полотна на простую белую ткань. Из большого переднего окна открывался вид на долину внизу и небольшой городок Темпест. Задние окна выходили на Пурхаус-Крик.
Бьянка повесила свое платье на кресло и, опираясь на спинку, стащила сандалии, жавшие ноги. Выпрямившись, она перевела взгляд с почерневшего от копоти сложенного из камня камина в одном конце хижины на старомодную кухню в другом.
Настоящая чугунная раковина, как и газовая плита пятидесятых годов. Открытый стеллаж, теперь очищенный от прежде выстилавшей его истлевшей бумаги, содержал скудную коллекцию посуды и консервов, привезенных Тесс с собой из Милуоки.
— Мечта мастера-декоратора, — сделала вывод Бьянка.
Только когда начали стучать зубы, Тесс поняла, как же замерзла. Она сунула мокрые ноги в джинсы, которые прежде бросила рядом с задней дверью, и натянула на мокрую майку древнюю толстовку с логотипом университета Висконсина.
— Мастер из меня никакой.
Как и из Трева. Он был из тех, кто держал фонарик, пока она ползала под раковиной, чиня протекающую трубу.
«Я тебе когда-нибудь говорил, какая ты сексуальная с газовым ключом?» — говаривал он.
«Можешь повторить».
Тесс потерла палец, на котором когда-то носила обручальное кольцо. У нее чуть не разорвалось сердце, когда настало время снять символ супружества, но носи она его здесь, пришлось бы терпеть расспросы. Хуже того, пришлось бы выслушивать чужие истории о личных потерях.
«Я понимаю, что вы чувствуете. Я потерял свою бабушку в прошлом году».
«…моего дядю».
«…мою кошку».
«Нет, вы понятия не имеете, что чувствую я! — хотелось вопить Тесс всем исполненным благих намерений друзьям и коллегам. — Вы понимаете лишь то, что чувствуете сами!»
