Двое санитаров поднимают с земли обгоревшего танкиста, собираясь положить его на носилки. Танкист издает протяжный стон. Глаза его распахиваются.
По леску в сопровождении фельдшера и двух женщин-военврачей идет майор-хирург. Он на ходу делает глотки из фляжки, женщины-военврачи курят папиросы.
Процессия приближается к лежащему на земле обгоревшему танкисту, возле которого стоят двое санитаров.
Одна из женщин-военврачей наклоняется над танкистом. Прикладывает палец к сонной артерии.
– Пульс есть, – говорит она.
– Быть такого не может! – майор кладет в карман фляжку. Лично проверяет пульс у танкиста. Говорит санитарам:
– Несите его в хирургическую.
В хирургической палатке майор и женщины-военврачи смотрят, как две медсестры обильно смазывают мазью освобожденное от комбинезона обгоревшее тело танкиста и его лицо-маску.
Глаза танкиста открыты – в них беспредельная боль.
– Такого я еще не видывал, – говорит майор.
– Дня два-три проживет, – говорит женщина-военврач, продувая папиросу.
– Не больше, – соглашается вторая женщина-военврач. – Полный сепсис.
Госпиталь на Урале
По залитой солнечным светом палате совершает утренний обход процессия врачей во главе с начальником госпиталя – из-под халата, накинутого на его плечи, видны погоны полковника медицинской службы.
Процессия подходит к кровати в углу, на которой лежит кокон-танкист. Глаза его открыты, взгляд устремлен в потолок.
– Сколько он у нас? – спрашивает начальник госпиталя.
– Три недели, – говорит врач.
– Патология какая-то, – говорит другой врач. – Девяностопроцентный ожог, сепсис, а он все еще жив…
– В перевязочную его! – решает начальник госпиталя.
Перевязочная госпиталя
Начальник госпиталя и сопровождавшие его во время обхода врачи смотрят, как медсестры заканчивают освобождать танкиста от бинтов и марли.
Кожа на его теле и на лице – как у младенца. Нежно-розовая, гладкая. Такой же, как у младенца, взгляд открытых глаз – чистый и ясный.
– Патология какая-то… – запинаясь и выпучив глаза, проговаривает второй врач.
– Ну и где… следы ожогов? – нарушает затянувшееся молчание начальник госпиталя. – Где сепсис?..
– Я же говорю: патология какая-то, еще три дня назад живого места не было, – отвечает второй врач.
Начальник госпиталя наклоняется к танкисту:
– Тебя как зовут, боец?..
Танкист молчит. По глазам его видно, что он пытается вспомнить.
– Фамилия, имя, отчество?.. Номер части?.. – говорит начальник госпиталя.
– Не знаю, – с трудом раздвинув губы, произносит танкист.
Госпиталь на Урале. День
Танкист – он худ, линялая пижама висит на нем, как на вешалке, тапки на ногах больше похожи на лапти – метет листья на дорожке парка, окружающего здание госпиталя.
Кожа на его лице приобрела легкий загар. На лысой, без единого волоска голове – тоже.
– Иван Иваныч! – звучит женский голос. Танкист оборачивается.
– Тебя на комиссию зовут!.. – кричит из окна санитарка.
Кабинет
За столом: начальник госпиталя, двое врачей и двое военных – майор и капитан.
Перед ними стоит танкист в пижаме и тапках.
– Найденов Иван Иванович, год рождения – 1914-й, русский, – читает, заглядывая в историю болезни, один из врачей. – Беспартийный. Танкист.
– Подождите, подождите, – говорит майор. – Вы же говорите, документов при нем не было, и он ничего не помнит…
– В сопроводительной полевого госпиталя было написано: неизвестный танкист, – объясняет врач.
– Как же вы его фамилию, имя, отчество выяснили?.. – говорит майор.
– Его у нас все Иван Иванычем зовут, – объясняет начальник госпиталя. – Фамилию Найденов мы ему решили дать, так как в сопроводительной было написано, что его нашли в танке.
– А год рождения?.. Партийность?..
– Зубы у него, как у 30-летнего, – объясняет военврач. – А партийность, сами понимаете…
Майор и капитан оглядывают танкиста с ног до головы.
Тот стоит с безучастным видом.
– И что же с ним делать?.. – спрашивает майор.
Начальник госпиталя пожимает плечами.
– У него довольно редкий случай ретроградной амнезии, – произносит он. – Он помнит все навыки, помнит алфавит, умеет считать… но не помнит, кто он, откуда, кто его близкие, что с ним было. Я бы считал правильным признать его годным к нестроевой службе.
– Танкиста?.. – вскидывает брови майор. – Вы что, не знаете приказ Верховного: выписываемых из госпиталей танкистов направлять исключительно в танковые части?
– Знаю, – говорит начальник госпиталя. – Но тут случай особый… Боец без памяти…
– Чтобы пушку в танке заряжать, память не нужна, – говорит майор и объявляет танкисту: – Решением комиссии вы, Найденов, направляетесь в формируемую в Челябинске танковую бригаду.
На лице Найденова – никакой реакции.
Танковый полигон
Перед строем новеньких танков – их экипажи. Разного возраста, разных национальностей. Все в новеньких черных комбинезонах. В руках – танкошлемы.
На пригорке перед танкистами – молодцеватый майор и крепыш-подполковник Бугров со следами ожога на лице.
– Товарищ подполковник, личный состав бригады для проведения контрольных стрельб построен! – докладывает ему майор. – Начальник штаба бригады майор Колядко!
Подполковник в сопровождении майора начинает обходить строй танкистов. Останавливается перед Найденовым:
– Это откуда такой Кащей Бессмертный?
Найденов непонимающе смотрит на него. Молчит.
– Он из госпиталя, товарищ подполковник! – докладывает майор. – Рядовой Найденов…
– Ты кто? Башнер? Механик-водитель? – продолжает допытываться полковник у Найденова.
– Не знаю, – произносит Найденов.
– Как не знаешь? – удивляется подполковник.
– В его документах написано: танкист! – говорит майор. – Заряжающий…
– Ты что, глухонемой?
– Никак нет!.. Но что было до госпиталя – ничего не помню, – отвечает Найденов.
– Козья ножка! – говорит подполковник – Значит так, Найденов. Вон видишь танк, доблестный «Т-34»? Полезай в него… Посмотрим, что ты вспомнишь.
Найденов смотрит на танк, потом на подполковника.
Он подходит к танку, оглядывается. Подполковник внимательно смотрит на него.
Найденов взбирается на танк, исчезает в открытом люке.
Найденов в танке. Что-то меняется в его лице. Он проводит ладонью по приборам, ощупывает лафет пушки. Спускается вниз.
Словно бы прислушивается к чему-то.
Садится на сиденье механика-водителя. Руки его тянутся к рычагам и как-то умело и правильно сжимают их.
Лицо его сосредоточенно и напряжено. Он поднимает глаза и видит в открытом люке перед собой лицо подполковника Бугрова.
– Ну что? Механик? – то ли спрашивает, то ли утверждает тот.
Найденов молча смотрит на него. Его голубые глаза широко открыты.
Бугров решительно влезает на танк, спрыгивает в командирский люк. Его нога в сапоге касается спины Найденова.
– Давай, Найденов, – говорит он. – Заводи… поехали.
И Найденов заводит. Неожиданно быстро и уверенно, будто он только и делает всю жизнь, что заводит танки.
Взревев всей мощью двигателей, «Т-34» трогается с места. И что-то происходит на лице Найденова. То ли счастье, то ли еще что… Но и мы, и он сам понимаем, кто он… Механик-водитель.
Танкисты бригады, раскрыв рты, смотрят на носящийся по полю перед ними танк. Тот разве что только юлой не вертится.
– Давай, Найденов, давай!.. – возбужденно кричит в танке подполковник. – Покажи, козья ножка, на что ты способен!..
Хромовые его сапоги упираются в плечи Найденова. Подполковник бьет левым сапогом – Найденов дергает левый рычаг. Танк мгновенно поворачивает влево. Удар правого сапога – танк поворачивает вправо.
Танк на бешенной скорости носится по полю, выписывая зигзаги, ныряя в ямы и выныривая из них. Резко тормозит, пятится назад, замирает, снова устремляется вперед.
– Давай, давай!.. – ревет в танке подполковник, ударами сапог по плечам Найденова отдавая все новые команды на повороты, развороты и остановки.
Спрыгнув с танка, вернувшегося к зрителям-танкистам, подполковник подходит к открытому люку механика-водителя.
Найденов сидит в танке, поглаживая рычаги передач.
Подполковник достает коробку папирос, угощает папиросой Найденова. Дает ему прикурить, закуривает сам.
– Как же ты попался?.. – говорит он. – Ты же, козья ножка, водитель от Бога!..
Найденов, молчит, уставившись на него. В глазах – непонимание.
– На самоходку в засаде нарвался?.. Или на зенитки?.. – допытывается подполковник.
В глазах Найденова – напряжение.
– Совсем ничего не помнишь?.. Контузия?..
– Врач сказал, девяностопроцентный ожог, – говорит Найденов.
– Какой девяностопроцентный, козья ножка?! Уж я-то видел девяностопроцентных. Головешки!.. А у тебя ни одного следа ожога нет…
