– Не подойдёте к нам? – райкомвод выглядел трезвым и собирался направиться к нему. – Дело есть.
– Сейчас! – замахал рукой Ковригин. – Сейчас подгребу. Накину на себя что-нибудь.
Хмель слетел с него разом, лишь только он представил, как Аряшкин застукает его с потаскушкой, забравшейся к нему в постель. Убедившись, что райкомвод занялся своими заботами, он встряхнул за плечи спящую женщину так, что та сразу вытаращила перепуганные глазища.
– Ты что творишь, сволочь? – впился он в неё, весь дрожа, только не кусаясь. – Сгубить задумала и меня, и себя?!
– Жора?.. – обмерла та, побледнев и слабо соображая.
– Отведу сейчас к Василию Петровичу и сдам как шлюшку. Скажу: только что приползла. Он тебя у берега и притопит!
– Жорик! – вскрикнула она, уже вполне натурально пугаясь. – Быстро же ты забыл…
– Беги, дура! – тряхнул он её сильней и попытался вытащить. – Втихаря беги, пока спят все! Да лезь к нему, если и проснулся. Соври, что по нужде бегала. А я к Аряшкину сейчас. Прикрою, чтоб не заметил.
Он поднялся, накинул пиджак на плечи, проверяя, на месте ли наган Глазкина, не торопясь, зашагал от палатки, оглянулся:
– Да смотри у меня!..
Но женщины уже не было, лишь шевельнулся полог палатки ответственного секретаря.
– Жора! – встретил его озабоченный райкомвод. – Не помнишь случаем, секретарь райкома товарищ Кудрявцев обещал нас нагнать?.. Или они с Василием Петровичем договорились иначе? Что-то нет его долго. По моим расчётам он должен был ещё вчера к вечеру заявиться и с нами заночевать. Сегодня нам – кровь из носа – добраться до места. Народ ждать должен. Василий Петрович митинг задумал. Речь держать будет, людей зажечь.
– При такой буре плыть вообще нельзя, – сплюнул Ковригин. – Перевернёт обе лодки – и ищи-свищи тогда нас на дне.
– Ждут там, – помрачнел Аряшкин. – Оружие просил председатель их тройки. Обещал я.
– Это вы, Михаил Петрович, у самого Странникова спросите, – отвернулся Ковригин.
– Ну как же? Вы у него, считай, правая рука, – райкомвод так и поедал глазами Ковригина. – Вчерась как он вас представил? Высока планочка!
– Какая ещё планочка? – смутился тот, всё ещё не отойдя от недавних переживаний. – Правая, левая – не знаю. Оружием у нас товарищ Турин командует.
– Турин там, а вы здесь, – подсластил райкомвод. – Хулигана вчера у всех на глазах осадили. Наганчик-то как выбили! Прокурор чуть в кусты не улетел.
– Вы тоже хороши, – буркнул Ковригин. – Такую бучу поднять из-за пустяшной бабы…
– Я извинюсь перед Павлом Тимофеевичем, – смутился райкомвод. – Он отходчивый. Мы вчера ещё расцеловались.
– Помните?
– Ну а как же…
– То вчера. Глазкин – он тоже памятливый на такие штучки.
– Она же у меня главбухом, – начал оправдываться Аряшкин. – И замужем к тому же. Двое деток. Общественная нагрузка у неё, профсоюзом командует, как же на глазах-то позволять?..
«А спала-то у тебя в палатке, – метнул взгляд на райкомвода Ковригин, – думаешь, по пьянке никто не заметил?»
Но промолчал, только хмыкнул.
– Да он небось и забыл всё? – с надеждой заглядывая в глаза Ковригину, не отставал Аряшкин. – Выпили-то сколько! Он ещё один сидел… С наганом у него часто такое бывает. Мне уже приходилось наблюдать. Это вам – первый раз. Как через меру хлебнёт – за наган и орать: посажу, перестреляю! Водка…
– Ну, миритесь, раз так, – отвернулся Ковригин в сторону палатки Странникова. – Василий Петрович тоже особо не обратил внимания. Стошнило, не до этого было.
В палатке секретаря губкома всё было спокойно, только ветер пытался порвать натянутые верёвки, да выдернуть колышки из земли, однако держалось до поры до времени всё крепко.
– Спят ещё, – проследил за его взглядом Аряшкин. – Пусть отдыхают, в такой ливень куда плыть? К обеду, думаю, растащит ветер тучи, отпустит погода. А там и товарищ Кудрявцев подоспеет. Образуется!
– Подождём, – зашагал к своей палатке Ковригин. – Пойду и я к себе.
– Куда ж вы один? – бросился за ним райкомвод, махнул рукой мотористам. – Ребятки! А ну-ка помогите Егору Ивановичу палатку наладить! Отдохнуть надо человеку.
К полудню действительно улеглась стихия, подоспел и Кудрявцев с топливом и продуктами, но дальше плыть не заладилось, Странников дал команду опохмелиться, послать разведку на завод предупредить, и заночевали они там же, чтобы утром плыть до конечной цели.
II
Спешил, сбегался народ на митинг, криками подгоняли опаздывающих спецы. Опытные постарше первыми подыскали удобные места на кучах щебня, камней, песка и строительного мусора, которых в заводском дворе теперь хватало. Находились смельчаки забраться повыше, оседлали мешки с песком на заградительном валу, не страшась разбушевавшегося ветра. Лениво перекидываясь остротами, посмеивались над суетившимися внизу, наслаждались возможностью спокойно покурить. Зазевавшиеся помоложе пристраивались под столбами с болтавшимися электрическими проводами, отирались у деревянных подпорок, поглядывая наверх, подзадоривая друг дружку, пытаясь влезть. Бабы ахали пугливо, ругались, стаскивали за рубахи отчаянных, а из толпы, уже жаждущей зрелищ и томящейся вынужденным бездельем, подхлёстывали шальных на разные голоса:
– Пашка! Лезь, не глотай сопли!
– Генка! Гни ему спину! Со спины удобней!
– Задницы отобьёте, жеребцы!
– Задницы-то ладно! Они у них железные! А вот что поважней всмятку треснет, это да!
– А что важней?
– А то и важней! Его и лишатся! Тогда уж точно от баб на забор придётся лезть!
И общий хохот красил щёки молодцам.
От нежданных минут отдыха люди, трудившиеся весь день на укреплении береговых сооружений завода, теперь потешились без злости, разглядывая понаехавшее начальство, сплетничали, перемывая гостям косточки, не зная, чем заняться. Нелепую заминку и дружное веселье вызвал споткнувшийся ненароком и кувыркнувшийся в пыли кругленький от заметного живота толстячок, инженер Херувимчик. Маленький, аккуратненький, в тёмной тройке и при галстуке, он суетился перед огромной трибуной, сколоченной наспех и теперь устанавливаемой под его командой на дощатом настиле посреди двора двумя здоровяками рабочими. Забегая то с одной, то с другой стороны, толстячок рукой крутил в воздухе виражи и тонким, визгливым голоском понукал затурканных им бедняг, которым к тому же мешала девица в синем платке и с красным покрывалом, мельтеша у них перед глазами и пытаясь набросить покрывало на трибуну, до которой с трудом сама дотягивалась. Снизу её всё время окликали, тянули графин с водой и стаканами еще помощницы.
Кончилось плачевно, Херувимчик оступился, завертелся на земле, вырвал ветер из его беспомощных рук листки бумаги и, разметав, совсем издеваясь, забросил вверх, аж к тем, которые пытались словить их на валу, да не тут-то было. И погнал их расхулиганившийся буян в волны речки, настойчиво и коварно подбирающейся к заводу. А с вала беззаботно неслось:
– Улетел твой доклад, Василий Карпыч!
– Как критиковать нас будешь?
– Крыть-то нечем!
– Матом, матом их крой! Чтоб до кишок пробирало!
– Карпыч-то? Он и слов таких не знает!
– Учиться у народа надо!
И хохотали снова передние ряды, а с ними и все, кто бездельничал.
Привыкший ко всякому от этого весёлого народа, Херувимчик, нисколько не конфузясь, посидел в пыли, огорчённый, с одним оставшимся листком, сплюнул с досады, выбросил и его, ругнулся без злости, будто клятву давал:
– Я вот выдам некоторым! Поржёте у меня… Без мата достану до нутра!
– Так их, Карпыч! Крой! – гоготали в ответ.
– Здоровая обстановка у тебя в коллективе, – нагнулся Странников к директору.
Тот, тоже низковатого роста, встал на цыпочки, пытаясь достать до плеча ответственного секретаря:
– Что?
– Боевая атмосфера, говорю! – крикнул Странников и махнул рукой членам чрезвычайной комиссии, державшимся несколько поодаль. – Иван Григорьевич! Ты – власть, тебе открывать.
– Вы – председатель тройки, Василий Петрович! – долговязый и костлявый Сергиенко, заместитель председателя губисполкома, отбиваясь, затряс обеими сухими ручками, поджав их к впалой груди, запорожского вида усы обвисли, бескровная лошадиная физиономия его вытянулась ещё более. – Как же? Вам – по рангу!
Странников, особо не протестуя, перевёл глаза на грузного Трубкина, начальника ОГПУ, хмуро наблюдавшего за развеселившейся у трибуны публикой.
– Пока нет надобности, – поджал губы тот, – хотя… Не нравится мне вся эта клоунада и инженер этот. Тю-тю доклад-то… А что в докладе? – повернулся он к директору завода. – Почему доверили ему выступать?
Директор посерел, с цыпочек вниз опустился.
– Проверяли мои ребятки, что он там нацарапал?
– Призывы… призывы одни, – промямлил наконец директор.
– Призывы – ладно, схем сооружений не рисовал?
