— Дедушка, — позвал звонкий голосок, и тут Можа Палл решился.
— Ты, что ли, Дерке?
— Я! — отвечал голосок. — Да где ж вы?
Кабан напряженно прислушивался, не спуская со старика маленьких блестящих глаз; Можа Палл в свою очередь не сводил с него взгляда.
— Тут я. Иди сюда!
— Иду, иду!
Дерке приближался. Подернутая инеем трава едва слышно шелестела у него под ногами, словно тонкая шелковая ткань. Не успел он добраться до бузины, как старик окликнул его снова:
— Стой там! За кустом!
Мальчонка остановился. Похоже, дед затеял какую-то игру, хотя по голосу вроде не скажешь. Дерке попытался разглядеть, что там такое, но бузинное семейство скрывало от него деда.
— Я тут, за кустом! — крикнул он.
— Ты у меня храбрый? — спросил старик.
— Когда надо, — ответил Дерке.
— Тогда беги, — продолжал дед, — и живо тащи сюда медвежью шкуру!
Мальчик, ни о чем не спрашивая, стремглав понесся к дому; вскоре снова послышалось его частое дыхание. Остановившись за кустом, он перевел дух и крикнул:
— Принес! Что мне с ней делать?
— Накройся шкурой и пробирайся вперед, будто медведь.
Дерке понял, что там, у родника, приключилась нешуточная беда. Верно, волк или медведь; стоит небось и не уходит. Мальчик живо чувствовал опасность, но азарт игры был сильнее страха. Он лег наземь, набросил медвежью шкуру и пополз. Старик время от времени коротко приказывал прижаться к земле или ползти смелее.
Дерке полз бесшумно, как змейка.
— Я здесь, — прошептал он наконец.
Широко расставив ноги, старик велел Дерке просунуть между ними медвежью голову и поднимать ее, да самому не вставать, а поднимать руками, тихо-тихо. Мальчик исполнил приказание: старик ощутил прикосновение медвежьей шерсти. Он с трудом удерживался, чтобы не взглянуть вниз, но кабана нельзя было выпускать из поля зрения ни на минуту. Лишь легкая тень говорила ему, что над родником возникает медвежья голова. Вот над срубом показался кончик носа, а может, мохнатая макушка — кабан вздрогнул и отвел глаза. Длилось это не более мгновения; зверь встряхнулся, и старик снова намертво пригвоздил его взглядом.
— Приманивай его, потихонечку, — негромко сказал Можа Палл.
Надо полагать, Дерке догадался, с кем имеет дело, потому что прошептал в ответ:
— Батюшки, до чего же он злобно хрюкает!
— Ну-ка порычи в ответ! — пробормотал старик.
Мальчонка послушно зарычал, потом резким движением вскинул медвежью голову на край родникового сруба и издал яростный рев, который тут же пресекся: кабан прыгнул и с хрустом вонзил клыки в разинутую медвежью пасть. В ярости грыз он медвежью голову, но топор сверкнул во второй раз и поразил его. Со стуком распался надвое кабаний череп, обнажая мозг; окровавленный кусок шлепнулся в родниковую воду.
Кабан рухнул и остался лежать у родника.
Можа Палл вздохнул глубоко и тяжко и опустил топор на землю. Устало посмотрел на внука, выбиравшегося из-под медвежьей шкуры.
— Ну вот, обошлось, — тихо сказал он.
— Обошлось, потому что ума у нас хватило, — ответил Дерке.
Старик отер ладонью лоб и снял свою ветхую шляпу: пот лил с него градом. Он стоял с непокрытой головою в ярком осеннем свете, и Дерке, взглянув на него, воскликнул в изумлении:
— Дедушка! Голова-то у вас совсем белая!
— Неужто белая?
— Белая, верно говорю!
— Что ж, победа даром не дается! — промолвил старик.
Тут славные представители обоих поколений призадумались и, призадумавшись, отправились домой. На яблонях висели красные яблоки, и все вокруг было залито ярким светом: только что во всей своей красе встало солнце.
