«У собаки тело чисто, а рыло погано. У кошки тело погано, а рыло чисто», — вспомнила я приговорки соседки, восьмидесятилетней бабы Кати. Мы смыли с кота пену под струей чистой воды, обтерли старым полотенцем и спустили на пол.
Борька стал совсем уродливым. Мокрое тощее тело походило на ветхие Андрейкины колготки, которыми мы в ванной вытирали пол. Таким его и застал папа.
— Страшнее зверя вы не нашли? — спросил он с порога.
Андрей взахлеб принялся рассказывать о Борькиных достоинствах.
— Надо же, какой выдающийся кот. Почему же от него избавились?
Удар был не в бровь, а в глаз. Борька, высунув розовый язычок, торопливо приводил себя в порядок. Андрей обиженно заморгал, и мне пришлось помочь ему.
— У кота печальная история. Его хозяева сменили город. Борьку подарили Нине Ивановне Звонковской, а…
— А Звонковская подарила его вам, то есть нам.
— Дело в том, что Дашка его встретила по-собачьи и не дала житья.
— Почему же Дашка встретила его по-собачьи?
— Потому что Дашка — это пудель Нины Ивановны.
— Дела-а, — папа присел на диван и брезгливо поднял кота за передние лапы. — А вы уверены, что он — кот?
— Но он же Борька, — удивился сын.
— Да нет. Он что-то другое, — хмыкнул папа. — Купили кота в мешке. Как же вы его купали и не заметили, что Борька — кошка?
— Кот, кошка — какая разница, — не растерялась я. Лучше идти в наступление, чем оправдываться. — Главное в другом: завтра Генка Скворцов от зависти будет заикаться. Такая кошка стоит любой писклявой болонки. Так считает Андрей.
— На самом деле?
— Конечно, пап! Такого кота… ну кошки, то есть, ни у кого нет. Вот увидишь, они еще все прибегут на Борьку смотреть!
— Да тут смотреть-то не на что.
— Мы его откормим, пап. Его просто Дашка замучила.
— Как же вы звать ее будете?
— Мы что-нибудь с мамой придумаем.
— Ну ладно, коли так, — папе больше сказать было нечего. Уважением к Борьке в отличие от меня он не проникся, но перспектива жить с кошкой да еще без ящика с песком устраивала его больше, чем другая — держать в доме собаку, когда и самим нам было тесно. Кошка получила негласную прописку в квартире.
III
Прошла неделя. Борька повеселела. Оказалась она очень пушистой, рука так и тянулась погладить по длинной дымчато-серой шубе. Ножки, белые до колен — в гольфах, — мягко переступали по полу с чисто женской грацией. «Как же сразу не заметила, что привезла не кота, а кошку?» — не раз корила я себя, следя за ее изящной поступью. Белое с ноготок пятнышко на шее еще больше подчеркивало ее женскую природу: коту такое украшение было бы не к лицу.
Дашка начисто лишила кошку голоса. Она не мяукала и не мурлыкала. Возможно, ей самой и казалось, что она мурлычет, но мы ни разу не слышали ничего подобного. Ела Борька мало, тоже по-женски: как бы не потерять стройность.
Когда Андрей готовил уроки, Борька неизменно сидела на подоконнике и не сводила глаз с пальцев, которые медленно водили ручкой по тетради. Но стоило Андрею взяться за баян, как кошка начинала нервничать и вопросительно-тревожно заглядывать в глаза. Мы ничего не понимали и в конце концов решили, что у нее музыкальный слух и на баяне следует играть куда лучше, чем у нас пока получалось. Андрей возражал, но кошка была требовательной. Я и папа всячески поддерживали Борьку, и сын снова и снова старательно нащупывал клавиши.
Недоволен был Андрей еще одним обстоятельством. Борька спала на коврике у мой кровати. Причем либо голова, либо лапки всегда покоились на стареньких домашних шлепанцах. Наверное, так она сторожила свою хозяйку: ну куда я уйду без тапок?
— Это предательство, — возмущался Андрей. — Ты же мне ее принесла. Почему же она спит около тебя? Почему? Собака так никогда бы не поступила.
— Если она глупая. А умная собака тоже спала бы ближе ко мне.
— Это почему же?
— А разве ты спас Борьку от Дашки? Разве ты ее вез через весь город, в мороз, пряча у себя за пазухой? Спасибо ведь она не умеет говорить. Как же она еще меня отблагодарит? Вот и спит ближе к своей спасительнице. Было бы предательством, если бы она поступила иначе. Ты не находишь?
— А я хочу, чтобы она спала возле меня.
— Заслужи.
— А как?
— Подумай. Будь сам предан. Считай, что она лучше всех кошек в мире. Она почувствует.
Как бы он ни сердился на Борьку, но, когда позвонила Звонковская, не на шутку испугался: вдруг заберет назад?
— Как там мой кот, оклемался? — спросила Нина Ивановна вместо приветствия.
— Для начала, Нина Ивановна, давайте выясним, кого вы мне подсунули?
— Как это кого? Что значит подсунули? Да у меня за этого кота полподъезда воевало! А вы говорите…
— Что же вы в подъезде никому не предложили?
— А я им не доверяю, — отчеканила трубка.
— Могли себе оставить.
— А я не люблю кошек. Они не умеют быть друзьями. Котов вообще не выношу. Я мужененавистница.
— В том то и дело, что это был не кот.
— Что вы такое говорите? Он же Борька!
— Это вы так сказали.
— Постойте, постойте, как же так вышло? Ага, вспоминаю. Он отчаянно боролся с Дашкой, и я почему-то назвала его Борькой. Ну да, так оно и было.
Все это, вероятно, придумалось по ходу разговора. Я даже представила, как Нина Ивановна сидит в кресле с прокуренными подлокотниками, невинно сияет глазами и сочиняет, сочиняет. На миг показалось, что из телефонной трубки потянуло дымом знакомых сигарет.
— Значит, кошка, вы говорите. Ай-ай-ай! Оплошала-а. Теперь я понимаю, почему они с Дашкой не нашли общего языка. Две… нет, три! — женщины в доме: я, кошка и собака — явный перебор! Рано или поздно все плохо бы кончилось. Как же вы ее назвали?
— Оставили Борькой. Решили, что она Борислава — коротко Борька.
— О! О! Я всегда говорила, что у вас ума палата. Ну и прекрасно! Ну и будьте здоровы! — закончила Нина Ивановна разговор внезапно, как и начала. Довольно кашлянув, трубка на том конце легла на рычаг.
Улыбка на весь вечер приклеилась к моим губам. Я вспоминала наш разговор и светлела. Непостоянный, лохматый, разбросанный характер Нины Ивановны всегда приносил радость и желание поозорничать. Мне порой хотелось слабых духом и скучных людей взять за руки и привести пред светлые очи одинокой пенсионерки Звонковской. Любой бесшабашный экспромт Нины Ивановны о своих болезнях и тысяче хитростей от них мог выманить солнце из-за туч. Нужно было для этого только одно: чтобы кто-то был рядом.
IV
А еще через неделю Андрей принимал классную делегацию. Шесть мальчиков и одна девочка во главе с Генкой Скворцовым решали, как сложится дальше Борькин авторитет. Обсуждение велось при закрытых дверях, но очень громко:
— Красивая, — говорил один.
— Хвостяра-то как у лисы. Вот только не рыжий, — сожалел другой.
— А где вы ее взяли? — спрашивал третий.
— Мама привезла. Ей дала знакомая, которая в газету статьи пишет. У нее свои книги есть и собака.
— Ух ты! — выдохнул четвертый. Я не поняла, что его удивило: то ли свои книги у журналистки, то ли собака, то ли замечательное окружение, в котором до этого жила Борька.
— А почему она не мурлычет?
— Ее Дашка Звонковская задрала.
— Зачем?
— Дашка — это собака у той знакомой.
— А котята у Борьки будут?
— Наверно.
— Подаришь?
— И мне тоже. Ладно?
— А ты ее знаешь?
— Кого?
— Ну собаку, которая задрала.
— Да. Она с нами один раз в лес ездила. Нас папа возил.
— Ну и как?
— Собака как собака. Пудель. Ничего себе.
В дверь постучали, и я отвлеклась. Соседка баба Катя пришла позвонить внучке и сообщить, что варежки для правнучки она связала и их можно сегодня забрать. Баба Катя гордилась своим огромным родом и круглый год что-то вязала. Фартук она никогда не снимала, носила его, заткнув углы за пояс. Получался мешочек, где она прятала вязание. Стоило ей присесть дома или во дворе, руки как в муфту ныряли в фартук — правая за очками, левая — за спицами.
— Что, неулыба, ухмыляешься? — заворчала баба Катя, доложив внучке про связанные варежки. — Смейся, смейся, я не обидлива. Сама, поди, и вязать-то не умеешь? Погоди, чему посмеешься, тому и поработаешь. Чего сыну брата не родишь? Что с одним делать станешь? О чем ты думаешь? Рожала бы, пока в поре. Дите бы ростила. А то кошку вычесываешь. Нужна она тебе?
На кухне грелся невыключенный утюг, танцевала крышка закипавшего чайника, и я попыталась прервать беседу.
— Все торопишься. Как поповна замуж, — только сказала соседка и уселась удобнее. Натиск ее удвоился. Я поняла: придется выслушать и перенимать ее богатый опыт по воспитанию пятерых дочерей, одиннадцати внуков и двадцати с чем-то правнуков. Последнее число всегда звучало по-разному.
