— Все в порядке, — ответила Лора, но когда они поднимались по ступенькам к парадной двери, которая была ее в течение четырех лет, к комнатам, где она жила как друг Оуэна, его сиделка, протеже и в конце концов почти как внучка, внутри у нее все сжалось.
Когда дворецкий открыл дверь, она автоматически бросила взгляд через мраморное фойе на разветвляющуюся лестницу, словно ожидая увидеть Оуэна Сэлинджера, спускающегося по ступеням своей величавой походкой, румяного, здорового, с шевелящимися кустистыми бровями и свисающими усами, отдающего приказы, высказывающего свое мнение и взгляды голосом, который раздавался в каждом уголке его дома. Глаза Лоры наполнились слезами. Он был такой изысканный, и в то же время внушительный, поглощающий все мысли, все ее внимание, что она не могла представить себе жизнь без него. К чему она может прийти, не скучая по нему?
«Ты всегда будешь скучать по мне. Но справься с этим сегодня и продолжай жить» — вот что сказал бы Оуэн. И он был бы прав. Он всегда был прав. Лора посмотрела на Поля:
— Давай уйдем отсюда, как только все кончится.
— Хорошая мысль, — ответил Поль и улыбнулся ей, чувствуя облегчение оттого, что она становится не такой мрачной. Это казалось преувеличенным с самого начала, и она выглядела обеспокоенной, почти испуганной, вместо того чтобы нести печать траура, как он ожидал бы. «Это одно из ее состояний», — подумал он и напомнил себе, как одинока она была, когда Оуэн впервые обратил на нее внимание и одарил своей всеобъемлющей любовью, которой он удостаивал лишь нескольких избранных. — Расслабься, — сказал он, когда они вошли. — Я здесь. Мы вместе.
Он крепко держал ее за руку, и они вошли в библиотеку, где уже собралась семья Сэлинджеров, тесно усевшись на кожаных кушетках и креслах. Младшие правнучки присели на диванчики или сидели, скрестив ноги, на тебризских коврах, которые Оуэн и Айрис покупали во время путешествий. В дальнем конце комнаты Лора увидела Клэя, стоящего у мраморного камина. Он разговаривал с Эллисон и Тэдом. Лора улыбнулась ему, молчаливо благодаря, что он нашел время и приехал из Филадельфии, чтобы быть рядом с ней во время чтения завещания.
За массивным столом, стоящим в библиотеке, сидели Элвин Паркинсон — адвокат Оуэна — и Феликс и Аса Сэлинджеры, сыновья Оуэна, наследники его империи и богатства. Поль пожал им руки, затем поздоровался с родителями, а потом они с Лорой направились в дальний угол комнаты, встав перед застекленным книжным шкафом, который тянулся во всю стену. Он обнял дрожащую Лору, и когда Паркинсон начал читать, легонько поцеловал ее в макушку.
— Передо мной находится воля и завещание Оуэна Сэлинджера, датированное этим месяцем три года назад. Сначала упоминаются люди, не принадлежащие к членам семьи. Открывает завещание посмертный дар в пятьсот тысяч долларов Розе Каррен, которая, по словам Оуэна, «управляла моим домом пятьдесят лет и поддерживала меня в самые трудные, безрадостные годы после смерти моей любимой Айрис».
Паркинсон продолжал:
— «Я также завещаю небольшие суммы денег служащим и консьержам, которые долго прослужили в системе отелей „Сэлинджер“, садовникам, парикмахерам и портным, капитану яхты в Карибском море, продавцу в обувном магазине в Кембридже и другим служащим», которых я не стану называть, чтобы не утомлять вас. Также существенные суммы завещаны организациям, которые поддерживал Оуэн, среди них Музей искусств в Бостоне, Бостонский симфонический оркестр, музей Изабеллы Стюарт Гарднер, театральные труппы «Кембридже Фокси», «Уэлфлит Ойстерс» и «Кейп-Код Мерсмейдз».
Когда при распределении наследства было упомянуто об эксцентричных привязанностях Оуэна, по комнате пробежал шуршащий смешок: семье потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к этому и иногда даже соглашаться с этим. Только Феликс и Аса сидели с вытянутыми лицами, они никогда не находили забавными выходки отца.
Затем Паркинсон достал еще какой-то документ из своего портфеля:
— «Из тридцати процентов акций сети отелей „Сэлинджер“ я оставляю двадцать восемь процентов моим сыновьям Феликсу и Асе, разделенных поровну».
— Двадцать восемь? — Аса буквально взвился, стараясь заглянуть в бумагу через плечо Паркинсона. — Ему принадлежало тридцать! Нам принадлежит тридцать п-п-процентов! Это несомненно. — Он старался заглянуть в документ и разобраться, в чем дело. — Что это за чертовщина, что вы читаете? Это н-н-не завещание.
Между тем Паркинсон откашлялся и добавил:
— Это дополнение к завещанию, которое Оуэн сделал в июле.
Феликс сидел молча, внимательно рассматривая крепко сжатые руки.
— В прошлом месяце? — требовательно спросил Аса. — После удара?
Паркинсон кивнул:
— Если вы позволите, я бы прочитал все до конца.
— Если мы позволим! — мрачно повторил Аса. — Читайте!
Откашлявшись еще раз, Паркинсон начал:
— «Я, Оуэн Сэлинджер, пребывая в полном разуме и сознании, сделал дополнение к завещанию, которое я составил три года назад. Из тридцати процентов акций сети отелей „Сэлинджер“ я оставляю двадцать восемь процентов в равных долях моим сыновьям Феликсу и Асе Сэлинджерам. Моей наиболее любимой Лоре Фэрчайлд, которая принесла мне радость и любовь и украсила последние годы моей жизни, я завещаю оставшиеся два процента акций сети отелей „Сэлинджер“, плюс сто процентов акций „Оуэн Сэлинджер корпорейшн“, которая является самостоятельным предприятием, состоящим из четырех отелей, что легли в основу сети отелей „Сэлинджер“ шестьдесят лет назад, в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и Вашингтоне, а также мой дом и мебель на Бикон-Хилл, где Лора жила и будет продолжать жить. Она точно знает, что делать с наследством; она разделяла мои мысли и помогала мне строить планы, и я доверяю ей претворить все мечты в жизнь и сделать все во имя процветания дела».
В кратком, тяжелом молчании, которое обволокло комнату, накрыло, как пеленой, Лора закрыла глаза и почувствовала, как по щекам побежали теплые, соленые слезы.
«Моя дражайшая Лора, в своем завещании я оставляю тебе сущую безделицу…»
Это все, что он написал. Да, конечно, она думала о каких-то деньгах, может, даже о какой-то сумме, которой бы хватило на покупку маленького дома и возможность иметь свою собственность, даже если она и будет замужем за Полем, и применить все, чему научил ее Оуэн, все, что ей известно о гостиничном бизнесе.
Взглянув через комнату на Клэя, она увидела его восхищенный взгляд, в глазах горел огонь, губы невольно прошептали: «Ух! Ты вырвала это!»
Она отвернулась, пораженная и рассерженная.
Поль, проследив за ее взглядом, нахмурившись, смотрел на Клэя. Мгновенно комната наполнилась какофонией голосов, а Паркинсон застучал по чернильнице, пытаясь вновь овладеть ситуацией.
