Ночью Юрию Алексеевичу не спалось. Он дважды вставал пить воду, шуршал газетой, включил было лампу и тут же выключил, когда заворочалась Леля. Но она все равно проснулась. Приподнялась на кровати, сонная и смешная в просторной ночной рубашке.
— Юрик… Ты чего?
— Лелька, — сказал он вдруг свистящим шепотом. — Мы с тобой думаем, что никого у нас больше нету. А вдруг… Есть?
— Господи, Юрик, — Леля села, накинув халат. — Я и сама была бы рада. Но откуда есть-то, а?
Она сдвинула брови и вдруг тихонько охнула, схватив мужа за руки.
— Ты думаешь… Лиза? Может такое быть?
Юрий Алексеевич поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Нет, Леличка. Такого быть не может. Ты права, родная, давай-ка спать.
Он снял с жены халат и аккуратно повесил на спинку кресла, расправив рукава. Выключил лампу, завернулся в свой край одеяла и затих.
* * *
В первый раз Юрик увидел Лизу возле цирка. Он шел с семинара по плановой экономике и тащил черный кожаный портфель, как и подобает молодому перспективному экономисту. И тут ему под ноги упала девушка в длинной полосатой юбке.
Молодой перспективный экономист обалдело подал ей руку, она вскочила, не опираясь на нее, и спросила:
— Инка, почему мы упали? Чего случилось вдруг?
Только тут он заметил еще и длинную угловатую Инку.
— Я споткнулась, — ответила она, отряхивая ладони. — Меня вот он напугал.
Юрик смутился и от этого занервничал.
— А нечего валяться где попало, — наставительно сказал он Инке. — Я же мог на нее наступить!
Тут девушка в полосатой юбке, казалось, впервые увидела его и улыбнулась.
— Красивый портфель.
Это звучало как приглашение рассмотреть ее получше.
— Красивая юбка.
Хозяйка юбки оказалась маленькой и крепкой, как каучуковая куколка, с густой каштановой челкой. Инка дернула ее за руку.
— Лиза, еще раз будем залезать?
Юрик покрутил головой. Ему ужасно не хотелось уходить.
— А куда вы, собственно, залезали?
— А вон туда, в окно, — охотно показала Лиза и деловито уточнила, — второго этажа.
— Второго этажа? — ужаснулся Юрик. — Вы что, хотите ограбить цирк?
Девушки быстро переглянулись, и Инка сказала:
— Ну вот что, молодой человек. Вам пора, вас, наверное, дома заждались. А мы тут будем продолжать… грабить цирк.
— Не надо продолжать грабить цирк, — жалобно сказал Юрик. И неожиданно добавил: — Во всяком случае, без меня.
Он взглядом измерил Инку и уже почти без стеснения добавил:
— Я же все равно немного выше. Давайте, помогу?
— Не надо, — сказала Инка.
— Давайте, — сказала Лиза.
Юрик поставил портфель на землю и засучил рукава.
— Значит, так. Я ставлю ногу вон туда, вы, — он показал на Лизу, — забираетесь мне на спину, затем я подсаживаю вас на карниз, а она, — тут кивок подбородком достался Инке, — страхует снизу. Потом я подтянусь до карниза на руках, и оттуда мы…
Тут он остановился. Уж больно странно смотрели на него девушки.
— Погодите, — восхищенным шепотом спросила Лиза. — Вы что, на самом деле решили, что мы хотим ограбить цирк?..
* * *
Им тогда дали задание в театральной студии: наблюдать за спонтанными реакциями людей. Другие студийцы ходили в кино и в театр, стояли в длинных очередях или часами ездили на метро. А Лиза подговорила Инку одеться поярче, залезла ей на плечи (благо, разница в росте позволяла) и в таком виде они прохаживались по центру.
— Некоторые крутят пальцами у виска, — восторженно рассказывала Лиза, быстро перебирая ногами рядом с высоким Юриком, — некоторые свистят, кто-то сердито кричит, кто-то хлопает, парни знакомиться предлагают, только мы не за этим, вы понимаете, да? Мы хотели привлечь внимание, а дальше наблюдать.
Юрик понимал. Он собирался потратить в кафе последний рубль, он не успел позвонить домой и мама, наверное, волновалась, он одной рукой держал свой портфель и пеструю Лизину сумку, а другую подставил так, чтобы Лиза могла опираться при ходьбе. Только она не опиралась, а размахивала руками, поддерживая разговор и задевая прохожих. Ей, чтобы привлечь внимание, необязательно было лезть на чужие плечи.
Он начал встречать Лизу из института и носить за ней стопки библиотечных книг. Было странно представлять её будущим педагогом (педагоги, кажется, серьезные взрослые люди, а не легкомысленные девчонки, падающие вам под ноги), но очень быстро Юрик перестал что-либо представлять. Просто, как приклеенный, везде ходил за Лизой.
Маму она насторожила. Когда он как-то в дождь зазвал её домой, мама позвала его в комнату и прикрыла дверь.
— Юрий, — строго спросила она. — Ты уверен?
— Да, — ответил он. — А что?
— Ты же видишь, — сказала мама, — она совсем без головы. Может сделать все, что угодно. Придумать, устроить, соврать.
То, что Лиза может соврать, Юрик знал. Лиза врала, как дышала: про все. Могла сказать, что только что встретила лошадь, и в доказательство привести синяк, который у нее остался, когда она от удивления лбом ударилась о столб. Через два дня выяснялось, что синяк ей поставил отчим, пытаясь поздней ночью не впустить домой, еще через день синяк являлся свидетельством драки с незнакомой девушкой, ревновавшей Лизу к актеру Тихонову, последнюю открытку с которым обе пытались купить в киоске. Юрик никогда не знал, что у нее на самом деле на уме.
— Мама, это неправда! Лиза ни с кем не гуляет, я бы знал!
— Да какое «гуляет», — мама устало махнула рукой, — я не про эту вашу ерунду. Она же может с кем попало связаться, ты что, не понимаешь ничего?
С кем может связаться Лиза? У нее всегда была куча приятелей — из театральной студии, из института, даже из-за границы кое-кто, она рассказывала, как знакомилась с иностранцами возле гостиниц (в тот раз, слава богу, не залезая никому на плечи) — чтобы попрактиковаться в языке. Но причем тут он?
В тот вечер мама ничего больше не объяснила, и он долго ехал с Лизой до ее станции метро, а потом обратно до своей. Попытался еще раз объясниться с мамой, но у мамы болела голова и она легла.
А через неделю его вызвали в институтский партком, где с ним почему-то захотели поговорить сразу двое товарищей, странно похожих между собой. Первый представился Иваном Борисовичем, второй — Иваном Ивановичем.
— Вы же знаете, Юрий Алексеевич, — доверительно сказал Иван Иванович, — какая в наше время сложная политическая обстановка. Американские шпионы не дремлют, ищут наши слабые места! И нам, Юрий Алексеевич, нужна ваша помощь.
Юрик смотрел, не моргая. Какие американские шпионы?
Тут вступил Иван Борисович.
— Нам известно, что вы в последнее время много общаетесь с Елизаветой Николаевной Нечаевой.
Он даже не сразу понял, о ком это. Не знал, что Лиза — Николаевна. Но кивнул.
— Елизавета Николаевна — хорошая девушка, активная комсомолка. Но она неразборчива в людях. Среди ее знакомых есть не очень активные комсомольцы, даже вообще не комсомольцы! — Иван Борисович сокрушенно покачал головой.
«Вообще не комсомольцем» был, конечно, дворник-физик Безручко — бывший студент физмата, выгнанный из института за какие-то «голоса». Безручко уже пару лет подметал асфальт и у него в подсобке вечно торчали студийцы. Юрик туда не ходил.
— Мы вам даем партийное задание, Юрий Алексеевич, — снова вступил Иван Иванович неожиданно мягким тоном. — Побудьте, пожалуйста, Лизиным настоящим другом.
— Да я и так… — растерялся Юрик. — Конечно, я ее друг!
— Вы будете с ней общаться, как обычно, — опять вступил Иван Борисович. — А раз в две недели — по вторникам вам удобно? — встречаться с нами и рассказывать, как она живет. С кем встречается, кто к ней ходит, что говорит. Нам нужна полная картины жизни вашей Лизы, Юрий Алексеевич. Все ее идеологические ошибки. Тогда мы, все вместе, сумеем ее спасти.
Только тут Юрик понял. Они хотят, чтобы он доносил им на Лизу! Гулял по городу, слушал ее болтовню, провожал домой — и бежал к этим одинаковым Иванам, выдавать им все ее тайны. Чтобы потом они посадили ее в тюрьму.
От возмущения у него на секунду, кажется, остановилось сердце. А следом, сразу, от ужаса. Дед был расстрелян в сорок седьмом, бабушка с теткой только пять лет спустя вернулись из ссылки, мама редко рассказывала об этом, но всегда говорила: против власти идти смертельно, это власть убийц. Не вздумай, Юрик, вмешиваться в такие вещи.
Если он откажется доносить на Лизу, его могут исключить из института и он станет дворником, как Безручко. Мама этого точно не переживет. Его могут даже посадить в тюрьму! А следом маму. Как посадили когда-то бабушку, из-за деда. Теперь времена, конечно, другие, но как говорила мама, «волк даже в овечьей шкуре ест овец».
Внутри у Юрика будто столкнулись два товарных вагона. Он мимоходом успел удивиться, что устоял на ногах. А в следующую секунду услышал собственный голос:
