Димка бы и сейчас с удовольствием посмотрел какой-нибудь боевичок, но мать явно схитрила, сказав, что не помнит, где в Старокозельске кинотеатр.
Так что пришлось тащиться в музей. На стенах висели картины — это был музей изобразительных искусств. Молодцов настроился было пробежать через все залы «галопом по Европам», но тут подошла группа с экскурсоводом.
— О, нам повезло! — обрадовалась мать.
Экскурсовод начал нудно рассказывать, что хотели художники выразить своим творчеством, как они жили и когда умерли…
Димке вся эта тягомотина быстро надоела, и он свинтил в соседний зал. Здесь на стуле дремала старушка-смотрительница, а какая-то девчонка перерисовывала картину. Перед ней на треноге стоял холст, и она водила по нему кистью. Молодцов подошел к картине поближе. Посмотреть, чего это она так старательно срисовывает. Оказалось — церквушку.
— Эй, послушай, — раздался за спиной у Димки недовольный девчоночий голос. — У тебя что, папа стекольщик?
Димка сразу не врубился:
— Нет, не стекольщик.
— А что ж ты тогда торчишь перед картиной, будто стеклянный? Отойди, не мешай копию делать.
«Выпендрежница», — понял Молодцов.
— А зачем ты её делаешь? — поинтересовался он.
— Тебе не всё равно? — продолжала выпендриваться девчонка.
— Да я просто спросил.
— А я просто ответила.
Димку слегка заело. Подумаешь, строит из себя крутую художницу. Он с усмешкой взглянул на холст:
— Не очень-то похоже получилось. Девчонка одарила его презрительным взглядом.
Чтоб ты понимал в живописи, салабон.
На сей раз Димку заело как следует. Его, такого крутейшего парня, обозвать салабоном?! Самой-то, наверное, столько же лет, сколько ему, если не меньше. Нет, подобной наглости Молодцов стерпеть не мог. Даже от девчонки.
— А ты страхолюдина, — мстительно сказал он.
На самом-то деле девчонка была очень симпатичная. Но именно симпатичным и надо говорить, что они страхолюдины. Чтоб не выпендривались.
— Кто я? — переспросила девчонка.
— Страхолюдина, — с удовольствием повторил Димка. — Вот такая, э-э… — Он скорчил противную рожу.
Девчонке, конечно, это не понравилось, и она слиняла. Бросив Молодцову на прощание:
— Дебил!
А в зал вошла группа с экскурсоводом.
— Перед вами автопортрет князя Александра Сергеевича Бухалкина, — затараторил экскурсовод. — Он жил в позапрошлом веке и был разносторонне одаренной личностью: занимался живописью, увлекался философией, астрономией, писал стихи… Но над родом Бухалкиных довлело, как тогда говорили, родовое проклятие. Каждый Бухалкин, достигнув сорокалетнего возраста, становился, как сейчас говорят, маньяком-убийцей…
Димка сразу навострил уши.
— Разумеется, это было никакое не проклятие, — продолжал экскурсовод, — а весьма редкое психическое заболевание — синдром Гогенцоллера. Это заболевание передается только по мужской линии. Вот и Александр Сергеевич, едва ему исполнилось сорок лет, заболел манией убийства. А незадолго до этого, будучи в Париже, он познакомился с французской балериной Луизой Дюваль, женился на ней и привез в свое родовое имение — сюда, под Старокозельск. Француженка тут же переоделась в русский сарафан, косу стала заплетать, босиком бегать. Полюбила пить квас, есть окрошку и купаться на утренней заре. И вот однажды ушла она на реку, а у Александра Сергеевича начался приступ: захотелось ему кого-нибудь убить. Схватил он плеть и в сад бросился. А навстречу — Луиза. Она с купания возвращалась. Александр Сергеевич без лишних слов — за косу ее да на конюшню. И начал там сечь. И засек…
— Насмерть? — испуганно пискнула какая-то экскурсантка.
— Да, насмерть, — подтвердил экскурсовод. — Это ж вам не русская женщина, которая коня на скаку остановит. Много ли француженке надо? Тем более балерине… Но как только Александр Сергеевич ее засек, так сразу у него в голове просветлело. Увидел он, что натворил, и. чуть снова с ума не сошел. Но не сошел. Напротив, потрясение от убийства жены было столь велико, что он больше никогда никого не убивал. С тех пор князь Бухалкин безвыездно жил у себя в имении. Только один раз съездил в Неаполь, к великому итальянскому скульптору Паоло Карлизи. Он заказал Карлизи скульптурный портрет Луизы Дюваль из чистого золота. Александр Сергеевич привез золотую статую домой, и она заменила ему живую Луизу. Целыми днями князь сидел у ее ног и разговаривал с ней, как с живой. А перед смертью спрятал скульптуру в тайник…
— А ее нашли? — заинтересовались экскурсанты.
— Нет, не нашли. Хотя долго и упорно искали. И наши искали, и итальянцы приезжали искать. Ведь это же творение самого Паоло Карлизи. Не говоря уже о том, что статуя отлита из чистого золота…
Экскурсанты возбужденно загалдели:
— Интересно, сколько же она может стоить?
— Миллионов сто, не меньше!
— Долларов?
— Да уж не рублей, конечно!
Димка помалкивал. Он знал про золотую статую. Поместье князя Бухалкина располагалось как раз возле села Хлевное. Там творение Паоло Карлизи называли попросту — «золотая баба». И время от времени село охватывал зуд кладоискательства. Все от мала до велика, вооружившись лопатами, начинали копать, где только копалось. В один из своих приездов к бабушке Димка тоже принял участие в поисках «золотой бабы». Они вместе с Федькой перекопали чуть ли не гектар… Но, кроме ржавого ночного горшка, ничего не нашли…
— А вот такой была Луиза Дюваль, — показал экскурсовод на изображение хрупкой девушки в старинном красном платье. — Александр Сергеевич написал этот портрет незадолго до смерти Луизы. Похоронена она на сельском кладбище. Говорят, что по ночам Луиза выходит из могилы и танцует меж крестов. Но это, как вы понимаете, просто красивая легенда…
Знал Димка и эту легенду. Они с Федькой даже как-то ночью пошли на кладбище, прихватив с собой фотоаппарат со вспышкой. Мальчишки надеялись, что балерина вылезет из могилы, а они ее — щелк! щелк! — фотиком. Но из могилы никто не вылез…
Экскурсовод перешел к другой картине. К той самой, которую копировала девчонка.
— А на этом полотне изображено родовое поместье Бухалкиных, — сказал он. — Это тоже, кстати, работа кисти Александра Сергеевича. Церквушка до нашего времени не сохранилась. В настоящее время в поместье располагается база отдыха охотхозяйства «Рассвет»… А теперь пройдемте в следующий зал. Там вы можете познакомиться с полотнами современных художников Старокозельска…
Все потянулись в соседний зал. Димка глянул на часы.
— Мам, нам пора, — сказал он матери. — А то опоздаем.
Мать с сожалением проводила взглядом уходящую экскурсию. И они вышли из музея.
Глава III ВПЕРЕД НА СКОВОРОДУ!
Маринка! — раздался громкий голос. — Жеребцова! К Димкиной матери обращалась какая-то женщина. Мать посмотрела на нее с недоумением.
— Ты что, не узнаешь меня? — улыбаясь, спросила женщина.
— Извините, нет. А вы кто?
— Ну ты, подруга, даешь! Мы ж с тобой десять лет за одной партой сидели.
— Галка?.. — неуверенно произнесла мать. — Пончикова?
— Конечно!
Женщине очень подходила ее фамилия. Она была кругленькая, как пончик.
Бывшие одноклассницы обнялись и расцеловались.
— Сколько ж мы с тобой не виделись, Галочка?
— Лет пятнадцать.
— Кошмар!
Пончикова взглянула на Димку:
— А это твой сын?
— Да, сын. — Мать любовно взъерошила Димкины волосы. — Димуля.
Димка поморщился. Просил же не называть его Димулей при посторонних.
— Какой большой мальчик.
— В восьмой класс перешёл.
— Ay меня дочка. Иришка. В девятый пойдет. А знаешь, кто мой муж?
— Кто?
— Кукурузников!
— Сашка?!
— Да! Мы с ним сразу после школы поженились. А ты за кем замужем?
— За Гришей Молодцовым.
— Ого, какого парня себе отхватила. Он же теперь знаменитость.
Мать рукой махнула:
— Ой, лучше бы он был обыкновенным человеком. Вижу его от силы раз в месяц. Все преступников ловит. В кои-то веки вместе в отпуск полетели, так представляешь, Галочка, он из самолета выпрыгнул…
— Как — выпрыгнул? — поразилась Пончикова.
— С парашютом. Начальство с ним по рации связалось — нужно, говорит, Гриша, срочное дело расследовать. Как будто, кроме него, других следователей нет.
— Так ты, значит, в отпуск приехала?
— Да, в отпуск. К свекрови.
— И я в отпуск. К матери.
— А ты, Галка, разве не здесь живешь?
— Нет. Мы с Сашкой уже давным-давно в Москву перебрались. Знаешь, кем он теперь стал?
— Кем?
— Писателем.
— Сашка Кукурузников — писатель?! — со смехом воскликнула мать. — У него же по литературе одни двойки были!
— А по русскому — одни единицы! — тоже со смехом подхватила Пончикова. — Это еще что! Я тут на днях Вовку Сикина встретила. Помнишь его?
