Кэмпион промолчал. Они прошли мимо группы неопрятных девочек, которые расступились, пропуская их.
– Белошвейки, – пояснила на ходу Вэл. – Тетя предпочитает звать их белошвейками, а не работницами. Они тут работают.
Она распахнула дверь, и его взору открылся просторный чердак. Массивные столы, покрытые сукном, образовывали внушительную подкову, уставленную пугающими безголовыми фигурами, – каждая была утыкана булавками и снабжена этикеткой с именем той, которую столь бескомпромиссно изображала.
Подумав, что самое ужасное в женщинах – это их практицизм, Кэмпион с неохотой оторвал взгляд от манекенов и двинулся вслед за сестрой по последней лестнице, выходившей на небольшую террасу среди печных труб, где их уже ожидал стол под полосатой маркизой.
Лето только началось, над строгими парковыми клумбами нависали круглые зеленые кроны, серые дома Бейсуотер-роуд клубились на горизонте, и в целом пейзаж напоминал цветной панорамный отпечаток Лондона в 18 веке.
Кэмпион присел на белое плетеное кресло и, сощурившись на солнце, посмотрел на сестру.
– Я хочу познакомиться с Джорджией Уэллс. Она точно придет?
– Милый, все обязательно придут, – успокаивающим тоном ответила Вэл. – Ее муж, ее продюсер Ферди Пол и бог знает кто еще. Все хотят покрасоваться друг перед другом и посмотреть костюмы к «Возлюбленной», которую сейчас репетируют. Ты обязательно познакомишься с Джорджией.
– Хорошо. – На его узком лице появилось непривычно задумчивое выражение. – Надеюсь, что не покажусь ей назойливым и бестактным, но мне просто необходимо узнать ее получше. Они еще были обручены с Портленд-Смитом, когда он исчез, или уже расстались к тому моменту?
Вэл в задумчивости уставилась на дверь, в которую они зашли.
– Почти три года минуло, так? – уточнила она. – Мне кажется, что они еще были обручены, но я не поручусь. Вся эта история очень благопристойно замалчивалась, пока родственники не решили наконец поискать его, а к тому моменту она уже гонялась за Рэмиллисом. Ты же так и не нашел его, да, Альберт? С ним у тебя вышел провал.
Мистер Кэмпион не удостоил это замечание ответом.
– Когда она вышла замуж за Рэмиллиса?
– Года два назад, по-моему.
– И как ты думаешь, что будет, если я заведу разговор о Портленд-Смите?
– Ничего страшного. Джорджия – женщина не слишком строгих взглядов. Если она непонимающе на тебя уставится, значит, уже забыла, как звали беднягу.
Он рассмеялся.
– Не любишь ее?
Вэл замялась, выглядя при этом необычайно женственно.
– Она наша лучшая клиентка. «Самую элегантную актрису в мире наряжает самый известный кутюрье». Мы друг другу полезны.
– А что с ней не так?
– Ничего! – Она снова взглянула на дверь и повернулась к парку. – Я восхищаюсь Джорджией. Она остроумная, красивая хищница, невероятно вульгарная и совершенно очаровательная.
– Ты что, завидуешь ей? – недоверчиво спросил Кэмпион.
– Нет, что ты, конечно нет! Я так же знаменита, как и она, даже больше.
– Боишься ее?
Вэл взглянула ему в глаза, и Кэмпион был совершенно обезоружен, на мгновение увидев перед собой большеглазую девочку, которую знал всю жизнь.
– Смертельно.
– Почему?
– Она такая обаятельная, – простодушно призналась Вэл. – Она очаровывает людей тем же способом, что и я.
– Это и вправду невыносимо, – посочувствовал он. – Каким же?
– Единственно верным. Заставляет их думать, будто они ей нравятся. Ладно, забудь. Ты ее скоро увидишь. На самом деле она мне нравится. Настоящая садистка, и вполовину не так роскошна, как думает, но в целом ничего. Мне она нравится. Правда.
Мистер Кэмпион счел, что лучше не развивать эту тему, и, несомненно, заговорил бы о чем-нибудь другом, как вдруг заметил, что Вэл его уже не слушает. Распахнулась дверь, и на террасу вышел второй гость.
Поднявшись, чтобы поприветствовать его, Кэмпион ощутил легкий укол разочарования. Как и многие, он втайне считал, что знаменитости непременно должны отличаться от окружающих, и до этого момента был рад убедиться, что так оно часто и бывает.
Делл, однако, оказался исключением. Это был костлявый седеющий мужчина лет тридцати пяти, словно выскобленный дочиста, – видимо, сказывалось его постоянное общение с различными механизмами. Только когда он заговорил, его личность стала вырисовываться более отчетливо – голос звучал неожиданно уверенно, а речь выдавала в нем образованного человека. Он в смущении подошел к ним, и Кэмпион понял, что Делл явно не ожидал встретить тут кого-то еще.
– Это ваш брат? – переспросил он. – Я не знал, что Альберт Кэмпион – ваш брат.
– У нас в высшей степени выдающаяся семья, – весело ответила Вэл, но легкая неуверенность, вдруг зазвучавшая в ее голосе, заставила Кэмпиона внимательно взглянуть на нее. Его поразила внезапная перемена в сестре – она выглядела моложе, ранимее, не такой элегантной и куда более прелестной. Он посмотрел на Делла и с облегчением понял, что тот явно к ней неравнодушен.
– Вы как будто скрываете свое родство, – сказал Делл. – Почему так?
Вэл отвлеклась на двух официантов, как раз явившихся с закусками из соседнего отеля, и ответила через плечо:
– Ничего подобного, просто наши профессии не пересекаются. Мы здороваемся при встрече и шлем друг другу открытки к дню рождения. Между прочим, мы – та половина семьи, которая еще разговаривает друг с другом.
– Мы колонны, поддерживающие семейную лестницу, – вставил Кэмпион.
Он пустился в объяснения только потому, что от него этого ждали. В другом случае этого было бы недостаточно, но что-то в Алане Делле и его необычайно ярких синих глазах и неожиданно вспыхивавшей улыбке заставляло окружающих относиться к нему с особенным вниманием, словно к избалованному ребенку, как будто он был исключительно важной персоной и ради всеобщего блага следовало предоставлять ему любую требуемую информацию.
– Меня выгнали первым – исключительно любезно, разумеется. Мы все отлично воспитаны. Через несколько лет пришла очередь Вэл, и теперь, когда наши имена всплывают в разговоре, кто-нибудь идет в библиотеку и пишет семейному поверенному очередную записку с просьбой вычеркнуть нас из завещания. Учитывая, как они носятся со своим самовыражением, мне всегда казалось, что к нашему они отнеслись без должного уважения.
– Со мной все было не совсем так. – Вэл наклонилась над столом и заговорила с обескураживающей откровенностью: – Я ушла из дому, чтобы выйти замуж за мужчину, который не нравился никому из родственников, а после того, как мы поженились, он и мне перестал нравиться. Леди Папендейк, которая шила одежду моей матери, увидела мои эскизы и дала мне работу…
– …и с тех пор ты совершила революцию в своей области, – торопливо закончил Кэмпион, смутно осознавая, что надо спасать положение. Он был шокирован. С тех пор как Сидни Феррис принял совершенно заслуженную кончину в горящем автомобиле, с помощью которого он, находясь под воздействием алкогольных паров, ранее пытался сбить дерево, молодая вдова никогда не упоминала его имени.
Вэл, казалось, совершенно не осознавала необычности своих слов или поведения. Она тревожно смотрела прямо на Делла.
– Да, я о вас слышал, – сказал он. – Не знал, что фирма Папендейков существует так давно. Вы просто возвратили их к жизни. На таких переменах мода и держится.
Вэл покраснела.
– Легче было бы построить все заново, – призналась она. – Поначалу мне пришлось столкнуться с предубеждением. Но новые наряды вышли отличными и хорошо продавались, а солидное имя очень помогло в делах.
– Разумеется. – Он с интересом взглянул на нее. – Так все и есть. Если кто-то делает вещи лучше, чем его сосед, ему и достаются все заказы. Самое приятное открытие, какое мне доводилось когда-либо делать.
Они рассмеялись, явно восхищенные друг другом и возникшим между ними взаимопониманием, и Кэмпион, явившийся сюда по делу, почувствовал себя лишним.
– Когда придет Джорджия Уэллс? – спросил он. – Часа в три?
Вопрос был неуместным – он это понял сразу же. Равнодушный кивок Вэл не исправил положения. Делл, однако, заинтересовался.
– Джорджия Уэллс? – торопливо переспросил он. – Это вы шили ей костюмы к «Небольшой жертве»?
– Так вы видели эту пьесу? – Вэл была явно обрадована. Ее утонченности и след простыл. – Она потрясающе выглядела, правда?
– Великолепно.
Делл уставился на зеленые верхушки деревьев.
– Я редко хожу в театр, – продолжил он после паузы, – и в тот раз меня практически принудили пойти, но потом я пошел на эту пьесу снова. Один.
Это заявление было сделано без тени смущения, из-за чего все почувствовали себя несколько неловко. Делл обвел их серьезным взглядом.
– Просто великолепно, – повторил он. – Никогда не видел такой глубины чувств. Я хочу с ней познакомиться. У нее ведь была какая-то трагедия в жизни, правда? Наверное, схожая с той, что в пьесе.
