Сеид-Ага сделал знак четырехпалой рукой (у него на обеих руках не хватало мизинцев) и, оставив сопровождающих, повел Исмаила по левому коридору.
Комната представляла собой полусферу с прорезью в сторону священного камня Каабы. По крайней мере, так решил Исмаил. На каменном полу лежала квадратная циновка из морской травы. На ней Исмаил увидел лежащего ничком человека. Ноги подогнуты, руки распластаны.
Фидаин смутился, он впервые видел повелителя в таком положении. Время вечерней молитвы давно прошло. Впрочем, Исмаил догадывался, что имам и его наместники в других замках Антиливана молятся как-то по-своему. Говорить об этом не было принято. И вот имам Синан открывает ему один из секретов высшего обряда. Не хочет ли старик приблизить его?
Такие мысли являются прежде, чем подозрения.
Лежавший приподнялся. Постоял на коленях. Затем встал в полный рост. Сердце фидаина застучало сильнее. Его преклонение перед этим человеком не знало пределов.
— Ну что ж, говори, Исмаил, — сказал имам.
— Твое повеление выполнено, — взволнованно, громко произнес фидаин.
Имам повернулся к нему. Он был широколицый, безусый, со шрамом на подбородке. Его правое веко замерло в вечном прищуре — как и шрам на подбородке, следствие падения с лошади в юности.
— Ты говоришь, мое повеление выполнено?
— Аллах свидетель! — поспешил сказать Исмаил. — Завтра дюжина вестников примчится сообщить, что войско Хасмейнского эмира повернуло вспять.
— И что, эмир Бури мертв?
Фидаин смешался.
— Ты молчишь?
— Эмир Бури жив.
Имам прошелся по своей странной молельне, шаркая подошвами расшитых мелким жемчугом туфель по каменному полу.
— Надо понимать, что ты уговорил его не нападать на замок Алейк?
— Можно сказать и так, повелитель.
— Продолжай.
— Я мог его убить. Я проник в его шатер и воткнул кинжал рядом с его головой.
— И ушел?
— Да, повелитель.
— Почему ты решил ослушаться моего повеления?
Исмаил сложил молитвенно руки.
— Чтобы лучше угодить тебе, повелитель.
Синан подошел вплотную к своему слуге. Левое веко опустилось до уровня правого.
— Когда ты успел стать мастером словесных игр, Исмаил?
Тот опустил глаза.
— Молчишь? Молча — не объяснишь.
— Я рассудил, что страх Хасмейнского эмира будет нам лучше, чем его смерть. Его взрослый сын Джамшид, по слухам, прекрасный воин. Он захотел мстить за отца. Бури, увидев кинжал рядом со своею головой, понял, что в твоих силах, повелитель, убить его в любую минуту, если он поднимет меч против Алейка. Поэтому, пока Бури жив, Хасмейн нам не опасен.
— Ну хорошо, если даже я сочту твои действия и объяснения разумными, что я должен думать о твоей удачливости, Исмаил? Невозможно прокрасться в шатер полководца, стоящий посреди его войска. Но меня занимает не то, как ты прокрался в шатер Бури, а то, каким образом ты ушел из него. Живым.
— Я подумал, что имеет смысл поискать союзников в лагере Бури. И искал я их среди людей, стоящих высоко.
— И нашел? — резко остановился имам.
— Нашел.
— Кого, например?
— Визирь Мансур, как я догадался, является вашим тайным приверженцем, повелитель. Да и другие визири тоже сочувствуют делу исмаилитов и ненавидят потомков Аббаса.
— Как тебе удалось дознаться?
— У меня есть глаза и уши, поэтому я смотрю и слушаю.
Имам подошел к проему в стене и некоторое время рассматривал облака, проплывающие над замком. Или делал вид, что рассматривает.
— Ты удивляешь меня, Исмаил, — сказал наконец он, — возможно, ты заслуживаешь награды. Благословение Аллаха, враги сторонятся нас.
— Слава Аллаху и… — начал было фидаин.
— Но не все, — резко прервал имам.
— Ты имеешь в виду назореев, повелитель?
— Завтра прибудет посольство иерусалимского короля. И знаешь, чего они будут требовать от нас, эти франки, — дани!
— Дани?!
— В противном случае они грозят войной. Впрочем, нам все грозят войной.
— Но разве не можем мы…
— Ты имеешь в виду путь неотвратимого кинжала? Возможно, до этого и дойдет, и тогда ты мне можешь понадобиться, удачливый Исмаил.
— Приказывай! — знакомый Синану фанатический блеск зажегся в глазах юноши.
— Прикажу, — усмехнулся имам. — Но сначала хочу попробовать нечто. Ты знаешь, где находится Нубия?
— Нет, повелитель.
— А кто такой фараон?
— Нет, повелитель. Может быть, царь?
— В общем, да. Так вот, к фараону явились послы царя Нубии требовать дани. Чтобы их образумить, фараон велел показать им лучшие войска. Они сказали, что их воины не хуже. Им показали лучшие боевые корабли. Послы сказали, что их корабли больше этих. Тогда фараон приказал отвести послов к пирамидам. Посмотрев, послы сказали, что нападать не станут. Ты понял?
— Я не знаю, что такое пирамиды.
Имам вздохнул.
— Может быть, это и хорошо. Дело в том, что пирамиды есть и у меня. И я покажу их франкам.
Глава II. Пирамиды Синана
Посольство иерусалимского короля возглавляли граф де Плантар и барон де Бриссон. Все рыцари были в облачении, крупы коней покрыты белыми плащами с черными крестами. Барон де Бриссон отличался тем, что крест на его плаще был красного цвета, как полагалось рыцарю ордена храмовников.
Замыкали кавалькаду оруженосцы и слуги. Цокот копыт далеко разносился по ущелью, и это раздражало графа де Плантара. Его одутловатое лицо с рыжей бородой выражало крайнюю степень неудовольствия.
— Какие мысли заставляют вас хмуриться, граф, — спросил де Бриссон, — что вам здесь так уж не нравится?
— Многое, сударь, многое. Например, то, что мы с самого утра не видели ни хижины, ни землепашца, хотя земли на вид плодородны. Мне не нравится, что именно нас отправили договариваться с этим отцом наемных убийц. Наконец, не нравится, что мы шумно возвещаем о своем приближении.
Де Бриссон согласно кивнул.
— Этот край как бы пропитан духом мертвецкой. Крестьяне отсюда бегут. Кому охота иметь такого соседа, как старец Синан.
— Вот именно.
— А что до шума: мы — посольство, а не шайка ночных грабителей, нам нечего скрывать. Чем-то же мы должны отличаться от фидаинов. — Кроме того, — продолжил барон, — нас давно обнаружили. И тайно сопровождают.
— Что?!
— Обратите внимание во-он на тот валун и на куст рядом с ним. Там красуется сарацинский тюрбан.
Граф де Плантар посмотрел и сказал, багровея:
— Клянусь крестными муками Спасителя, там кто-то сидит.
Конь графа остановился. Рыжие усы посла встопорщились.
— Думаю, что при желании они могли бы покончить с нами, — негромко сказал барон.
— Каким образом? — надменно спросил граф, опуская ладонь на рукоять меча.
— Например, завалить камнями. Но они признают нас посольством.
Посол тронул коня вперед, и оставшийся путь всадники проехали без остановок.
— О лошадях и слугах позаботятся, а я провожу вас, — на великолепном лингва-франка сказал улыбающийся Сеид-Ага, встретив посольство при въезде в замок.
Крестоносцы мрачно оглядывались. Им не понравились тишина и безлюдность.
— Сюда, прошу вас, сюда, — пятился в полупоклоне Сеид.
Придерживая шлем на сгибе закованной в латы руки, придав своему лицу суровость, граф де Плантар решительно надвигался на евнуха. Вслед за ним барон де Бриссон и еще пятеро высокородных рыцарей шагнули на камни внутреннего двора. Плащи колыхались в такт их тяжелым шагам. Перед ними катилась волна воинственного грохота.
Пройдя по залам, украшенным каменной вязью, посольство оказалось во внутреннем саду замка. Сеид предложил подождать, пока повелитель закончит свою молитву. Им самим нужно было осознать увиденное.
Рыцари были наслышаны о богатствах здешних владык.
Но такого количества золота, жемчуга, бирюзы не набралось бы во всех вместе рыцарских замках по ту сторону Иордана. Тем справедливее казались послам их требования, на коих они собирались настаивать.
Некоторое время франки топтались на хрустящем лесочке, разглядывая растительные диковины и чудеса. Их заинтересовал изящный фонтан, напевавший какую-то песенку. Откуда здесь, на вершине скалы, взялась вода для фонтана? Носатые сине-желтые птицы в золотых клетках переговаривались на своем птичьем наречии, будто обсуждая странных гостей.
— Нечто подобное я видел в Андалузии, — сказал пожилой неразговорчивый эльзасец Ролан де Борн, состарившийся на войнах с сарацинами.
Один попугай вдруг громко и оскорбительно захохотал. Железное посольство резко повернулось к нему.
— Это всего лишь птица, — раздался высокий голос.
То был повелитель, Старец Горы Синаи. Впрочем, врядли этому человеку с застывшим в полуприщуре правым веком и с золотым обручем на голове было больше сорока пяти лет. На нем была белая бедуинская накидка.
