То один читал, а пели двое; то читали двое, а пел один. Еще одно я здесь замечу: когда упоминается на их языке имя пресвятой Троицы, они тотчас же кладут три крестных знамения себе на лоб и на грудь, как это мне хорошо известно, и с набожными телодвижениями падают ниц на землю.
Молитва
Мы молим тебя, Господи Иисусе Христе, Спасителю всего мира, обрати эти народы и все, какие должны быть обращены, приведи их к познанию твоего имени и святого твоего слова. Этого желаем мы им. Аминь. Печатано в Праге у Михаила Петтерле. По привилегии его императорского некого величества не перепечатывать и не воспроизводить или копировать в малом или большом виде».
Всего на гравюре изображено около 30 человек. Даже если предположить, что дворянами из них было всего 20 человек, 20 по 40 соболей – это 800 шкурок, вполне неплохая цена за то, чтобы в случае восхождения на польский престол австрийского принца Эрнеста, чего желал Максимилиан II[8], «Литовское бы великое княжество и с Киевом и что к нему города» отошли бы к государству Московскому. К сожалению, несмотря на богатые дары, посольство не закончилось полным успехом. Но тут дело не в подарках и не в политических амбициях. В дело вмешался злой рок: во время четвертого тура официальных переговоров римский император тяжко занемог и через несколько дней скончался. Но в памяти европейцев щедрые русские остались навсегда.
Между тем щедрость эта царю уже тогда давалась не так легко. Европейские и российские леса вследствие хищнического истребления пушного зверя оскудели. Как писали летописцы того времени, «зверь выплошал». Зайца или лису поймать еще было можно, а вот куницу или хорошего бобра – уже проблематично. Не говоря про соболя и горностая.
Государству Московскому срочно надо было искать источники пополнения своих меховых кладовых. Хотя бы для внешнеполитических целей.
На восток!
Между тем совсем рядом с Московией меха было много. Буквально за Уральским хребтом, который тогда называли Каменным поясом, где народу жило значительно меньше, а лесов было несравненно больше, песцов и соболей водилось столько, что их можно было практически ловить руками. Например, камчадалы, давали за железный котел столько соболей, сколько их в него влезало. А, перейдя в Тобольск, купец продавал, например, черно-бурую лису за столько серебряных монет, сколько влезало в ее чулок. Однако вплоть до XVII века походы за мехом были отнюдь не безопасны. Кроме того, что надо было знать нормальные торговые пути, так еще на уральских перевалах во всю орудовали разбойничьи шайки, терпеливо ожидавшие таких вот рисковых любителей быстрой наживы. Так что за возможность получения сверхприбыли купец вполне мог заплатить не только всем товаром, но еще и своей жизнью, которая в этих местах стоила значительно меньше, чем шкурка соболя.
Кроме того, не совсем верно будет думать, что там, за Уралом, начиналась «ничья земля». Вовсе нет, там было вполне нормальное, хотя и крайне технически отсталое в силу оторванности от остальной цивилизации, Сибирское царство[9]. Со своими городами, правительством, армией, законами, с очень древней историей и богатыми традициями. В конце XVI века столица его располагалась в городе Искере[10], а верховным правителем был хан Кучум[11]. Он-то, конечно, знал о том, сколько стоят хорошие меха, и поэтому тоже старался получить свою долю со случавшихся купцов. Так сказать, за охрану и сопровождение. Но он был уж слишком жаден, и поэтому не стоит удивляться, что, несмотря на очевидную выгоду, торговля с народами Сибирского царства не пользовалась со стороны европейцев особенной популярностью.
Так было вплоть до того момента, когда в конце XVI века в земли Сибири пришел Ермак.
Это тот самый случай, когда сказать «хорошо известный нам» было бы крайне неверно. Нет, конечно, имя это известно почти всем россиянам, и оно прочно утвердилось в списках мировых первопроходцев наравне с именами Колумба, Магеллана, Крузенштерна, Беринга и прочих авантюристов[12] прошлого. Но вот жизнь его представляет для исследователей одну большую загадку. Тогда, четыре века назад, в допетровские времена, мало кто заботился в России о фиксации истории и записи биографий нецарственных особ. Люди жили сегодняшним днем, а память о прошедших событиях сохранялась в устных былинах, редких летописях, основанных на рассказах тех, кто об этих событиях что-то где-то слышал, и в документах, посвященных экономике и политике. Места для жизнеописания в них просто не было. У нас нет данных даже о представителях многих княжеских родов, что уж говорить о выходце из простой донской казачьей семьи… В результате часть россиян воспринимают покорителя Сибири как некоего военизированного географа/геолога/землепроходца, руководителя географической экспедиции. Другая часть считает, что он был предводителем разбойничьей шайки наподобие Стеньки Разина. Третьи уверены, что Ермак Тимофеевич был чуть не государственным чиновником, своего рода землемером. И доля правды есть во всех этих версиях. То, что мы расскажем далее, не более чем одна из версий его богатой приключениями жизни.
Нам неизвестны даже время и место рождения покорителя Сибири. Исходя из отчества, можно почти твердо утверждать, что отца его звали Тимофеем. Судя по тому, что больше ничего про отца мы не знаем, можно предположить, что он был простым донским казаком. По умолчанию принято считать, что Ермак Тимофеевич родился в 1530 году. Судя по многочисленным, сложенным о нем легендам, ребенок получился хоть куда – крупный, черноволосый, кучерявый. Уже в юности он отличался богатырской силой, крепостью и недюжим умом.
Казачьи общины, существовавшие на Каспии, в устье Яика[13], в нижней и средней частях Дона, отличались относительной независимостью и невиданной по тем временам демократией. Руководил каждой такой общиной выбираемый общим кругом казаков гетман. Однако полной властью он обладал лишь во времена военных походов, в мирный же период все важные вопросы решались тем же кругом, в котором все казаки, включая и самого гетмана, обладали совершенно равными правами.
Подросший Ермак благодаря прекрасным природным данным мог весьма быстро продвинуться по казачьей иерархической лестнице. Однако карьерному росту помешала внезапная юношеская любовь. Простой пока еще казак неожиданно влюбился в дочь гетмана, красавицу Велику, и она ответила ему взаимностью. Однако гетман о такой паре для своей дочери и слышать не хотел. Он, конечно, видел, что Ермак – юноша перспективный, однако кроме перспективы жених предъявить ничего не мог, а у гетмана на руку Велики уже были другие кандидаты, у которых было и звание, и положение, и материальное состояние.
Но любовь таким логичным доводам не поддается, поэтому Ермак стал встречаться с Великой втайне. Встречались они так до тех пор, пока гетман, заподозрив неладное, не наказал своему сыну Хорлу проследить за сестрой. Возможно, все повернулось бы иначе, если бы Хорл, увидев, как Велика обнимается с молодым казачком, просто доложил бы об этом отцу. Тогда Ермака зарубили бы, как прелюбодея. Но гордый сын гетмана не выдержал и попытался расправиться с наглецом прямо на месте преступления. Однако Ермак оказался расторопнее, сильнее и проворнее. Случилось так, что он сам убил Хорла. После чего, разумеется, ударился в бега. Гетман снарядил погоню и пообещал немалую премию тому, кто его поймает или убьет, но премию эту так никому получить и не удалось.
Несколько лет Ермак Тимофеевич зарабатывал на жизнь тем, что сопровождал в компании подобных ему «лихих людей» купеческие караваны, а когда работы не было, присоединялся к какой-нибудь из разбойничьих шаек и общался с купцами уже обратным образом. В те далекие, дикие времена в отличие от сегодняшних, цивилизованных и культурных, разбойничья и государственная службы часто шли рядом, почти рука об руку. Главари больших шаек прекрасно знали, кого трогать можно, а кого – нельзя, с каждой своей крупной операции винились государю богатыми дарами и обычно получали выговор с последующим прощением. Если тому же государю требовалось собрать дружину для военного похода, он вполне мог рассчитывать на помощь крупных атаманов. Так что, если разбойники не заходили слишком далеко и не особенно зверствовали, они вполне могли почти легально «работать» на своей территории. А наиболее умных и перспективных государевы эмиссары находили и вербовали на нормальную цареву службу.
В конце концов привлекли к ней и молодого разбойника Ермака Тимофеевича. Он показал себя на службе весьма достойно и уже в 1552 году за смекалку, ум и смелость, проявленные при осаде Казани, был награжден именной золотой царской медалью. Далее он проявил себя как хороший военачальник уже в войне с Ливонией[14], а в конце 1570-х годов (между 1577 и 1580 годами) вернулся на Дон уже в качестве назначенного русским царем атамана одной из казачьих застав.
