Клиника — мой второй дом.
Клиника — организм, живущий очень интенсивно, насыщенно и многогранно.
На заведование клиникой я был назначен приказом директора института доцента Дмитрия Петровича Метелкина в июне 1958 года. В то, теперь далекое, время я закончил докторскую диссертацию и все мои помыслы были о завершенной работе и предстоящей защите.
Росчерком пера директора я приобрел новое качество. Это было и необычно, и непривычно.
Клиника занималась общей ортопедией и травматологией и не имела своего научного «лица». Обе мои квалификационные работы — и кандидатская и докторская — были посвящены заболеваниям и повреждениям тазобедренного сустава. Я хорошо владел хирургией тазобедренной области, что в те времена считалось вершиной ортопедической хирургии. Да и сейчас хирург-ортопед, владеющий хирургией тазобедренного сустава, это хирург высокого класса, хирург, заслуживающий всемерного уважения. В клинике велись разноплановые научные исследования по самым различным и многообразным вопросам ортопедии и травматологии.
Мне становилось тесно в рамках хирургии конечностей. Мои устремления уже тогда были обращены к terra incognita ортопедии — позвоночнику, прикасаться к которому позволяли себе лишь отдельные врачи-хирурги. И то они входили в эту «непознанную землю» с задней двери: к более доступной и поверхностно расположенной его части — заднему отделу позвоночника — остистым отросткам и дужкам. Я был полон творческого задора, воображение рисовало картины вмешательств на позвоночнике, вторжение в его святую святых — передние отделы.
Вспоминая себя в те годы, должен отметить, что в моих стремлениях к ортопедическому Эвересту не было легкости и недомыслия. Я понимал всю серьезность дела, которому и подумывал посвятить себя, высокую ответственность за каждого больного человека, которого буду лечить. Понимал и то, что работа в такой сложной и неизведанной области, как позвоночник, чревата вероятностью издержек, порой трагических.
Все свои соображения и колебания я высказал Дмитрию Петровичу. Подумав, он сказал неторопливо, что без издержек новое не приходит. Ведь хирургия сердца развивается только потому, что кардиохирурги рискуют, проходят и через ошибки, и осложнения, и трагические исходы. Без разумного риска прогресс хирургии немыслим.
Такая поддержка воодушевила меня и укрепила решение заняться хирургией позвоночника.
Прошло почти тридцать лет. Отдавая дань глубокого уважения мудрости директора института тех лет, доцента Метелкина, должен с удовлетворением подчеркнуть, что трагических осложнений на моем долгом и трудном пути было не больше, чем в обычной клинике ортопедии и травматологии.
Собрав коллектив, в котором еще вчера я был официально равен всем его членам, а сегодня стал руководителем, в том числе и научным, я рассказал о своих мыслях и научных устремлениях. И меня поддержали. С тех далеких времен со мной работают Л. и Р. Они были в числе первых, кому я на свой риск и страх, не имея навыков и опыта в руководстве наукой, предложил научные темы для кандидатских диссертаций.
С Л. мы одновременно пришли на работу во вновь организованный институт восстановительной хирургии, травматологии и ортопедии в мае 1946 года. Она из госпиталя, я — из областной больницы. Л. — отличный человек, верный и преданный товарищ. Ни при каких обстоятельствах не подведет. Думаю, сорока лет достаточно, чтобы убедиться в этом. До меня она имела тему для кандидатской диссертации. Много сил и времени отдала и довела ее до официальной защиты. Однако защиты не получилось, так как тема оказалась крайне неудачной, «недиссертабельной». Пережитая неудача не могла не сказаться на настроениях Л., долгое время она и слышать не хотела о какой-либо новой диссертационной работе. Мне поверила и согласилась еще раз «попытать счастья». Быстро и толково выполнила экспериментальное исследование по костной пластике на задних отделах позвоночника и успешно защитила эту работу, получив ученую степень кандидата медицинских наук. Несколько позже под моим же руководством Л. провела очень интересное исследование, аналогов которому нет ни в отечественной, ни в зарубежной литературе. Оно касалось состояния сердца, магистральных кровеносных сосудов и внешнего дыхания при сколиотической болезни. На этом материале мы издали монографию.
Р. пришел в клинику в 1957 году. Под моим руководством выполнил кандидатскую диссертацию. Затем получил тему и для докторской диссертации по вопросу о заживлении тел сломанных позвонков. И успешно защитил свою работу. Когда Дмитрия Петровича сменил новый директор, произошла и смена «научного кабинета»: вместо меня Р. был назначен на должность заместителя директора по науке.
Все остальные ученики того первого, «сбора» тоже выросли, защитились и разлетелись по разным весям. Пришли новые. А затем еще, и еще, и еще. Это закономерно, это свидетельство роста людей. Многие из них заведуют кафедрами, отделами, стали доцентами. Это приятно мне — руководителю. О некоторых грущу и по сию пору.
Мы развернули в клинике интенсивную работу. К нам потянулись больные люди, которые нигде не могли найти себе лечебного пристанища. Я много оперировал, отрабатывал технику известных операций на позвоночнике. Хорошо освоив операцию, я обучал ее технике своих помощников и брался за новую. Так довольно быстро были освоены все известные операции на позвоночнике, которые проводились в различных клиниках мира. А больные все поступали и поступали. Появились больные, для которых в арсенале известных для лечения болезней позвоночника операций нечего было подобрать, так как их не лечили активно, а наблюдали «в динамике» — пассивно и длительно, отправляли на курорты, назначали корсеты. Жизнь подвела меня к необходимости разрабатывать новые операции, новые вмешательства на позвоночнике, новые тактические приемы, менять привычное отношение к оперативным методам и лечить те болезни позвоночника, которые испокон веков операциями не лечились. Много времени и сил, труда и энергии, умственной и физической, тратил я тогда.
Жизнь столкнула меня с девочкой-подростком Таней, с врожденным горбом, возникшим из-за того, что тела позвонков не разделились на отдельные сегменты, как в нормальном позвоночнике, а представлялись единой костной колонной, единым дугообразно изогнутым костным конгломератом. Все известные к тому времени методы и способы исправления горбов оказались непригодными для болезни, которой страдала Таня. В думах о том, как ей помочь, родился новый способ исправления горбов в виде сегментарной вертебротомии, который в последующем стал составной частью многих операций, разработанных мною. Это была не просто новая операция, это был новый принцип исправления горбов.
Горб — кифоз, как известно, — искривление позвоночника в передне-заднем направлении. Если посмотреть на такой позвоночник сбоку, отчетливо обозначается более укороченная передняя его поверхность и более удлиненная по сравнению с ней задняя. Все существующие методы исправления горбов были основаны на укорочении задней — более длинной — стороны искривленного позвоночника. Достигалось это путем образования клиновидного дефекта в задних структурах позвоночника и за счет сближения краев этого дефекта — уравновешивания величины передней и задней сторон.
К лечению той болезни, с которой пришла ко мне Таня, такой метод исправления горба был неприменим из-за отсутствия подвижности между телами отдельных позвонков вследствие несостоявшейся на ранних этапах их дифференцировки на отдельные сегменты, того состояния, которое в нашей науке носит название переднего неполного врожденного блока позвонков. Мне пришла в голову идея новой операции, заключавшаяся в том, что следует вместо укорочения более длинной стороны искривленного позвоночника удлинять более короткий передний отдел его.
У Тани был искривлен грудной отдел позвоночника. Вскрыв грудную клетку, я рассек плевру, покрывавшую тела позвонков, и обнажил их, слившиеся воедино. Тщательно выделил, перевязал и рассек сегментарные кровеносные сосуды, расположенные на передней поверхности тел позвонков. От боковой поверхности позвоночника я отодвинул грудную аорту и защитил ее широкими металлическими лопатками. Затем тонким и острым костным долотом в направлении справа налево на семи уровнях я рассек блокированный передний отдел позвоночника на отдельные сегменты, чем достиг подвижности между каждым из них. Эту операцию я назвал «сегментарной вертебротомией», так как позвоночник рассекался на отдельные сегменты. Операция прошла без осложнений, и Таня хорошо справилась с ней. Для исправления горба проделанного было мало. Нужно было удержать позвоночник Тани в положении разгибания за счет подвижности между отдельными его сегментами до тех пор, пока между ними не наступит прочного костного сращения. В те времена никаких приспособлений для этих целей у меня не было.
