— Ваши сережки, госпожа, — вымолвил он, — возможно, вы приобрели их здесь?
— Нет, — ответила она. — У нас дома.
Чилдан кивнул. Естественно, его магазин не мог предложить клиентам предметов такого антиквариата.
— Господа надолго к нам? — спросил он и уточнил: — В наш Сан-Франциско?
— Мы приехали на неопределенное время, — ответил мужчина и, немного подумав, добавил: — Я работаю в Комиссии по Исследованию жизненного уровня отсталых районов.
«Конечно же, он не военный, — размышлял Чилдан, — и явно не из тех вечно жующих резинку простаков с типично крестьянскими лицами, заполонивших рестораны и порнокино, тиры и дешевые ночные клубы, украшенные снимками скалящих зубы и поддерживающих свои груди потрепанных блондинок. Безусловно, и не из тех, кто толчется на улицах отвратительного, кишащего беспорядочно снующей толпой района трущоб, занимающего большую половину равнинной части города… Эти уродливые постройки из жести и досок вылезли из руин сразу же, как только прекратились бомбежки. Несомненно, этот человек принадлежит к элите. Культурный и даже более образованный, чем сам господин Тагоми, — как известно, занимающий высокий пост в солиднейшей организации, каковой является Тихоокеанская Торговая Миссия. Тагоми — человек пожилой, с устоявшимися со времен военного правления взглядами».
— Не интересуются ли господа произведениями местного декоративного искусства, ну, хотя бы в качестве сувенира, — вежливо осведомился Чилдан. — Или, возможно, желают приобрести что-либо из предметов отделки и украшений для нового дома?
Если бы второе… Сердце торговца учащенно забилось.
— Вы угадали, — ответила женщина. — Как раз сейчас мы занимаемся отделкой квартиры. Но у нас возникли некоторые сомнения и мы нуждаемся в совете. Не могли бы вы помочь нам?
— О да, весьма охотно! Почему бы нам не отправиться к господам, прихватив с собой несколько чемоданов. Я бы смог кое-что предложить прямо на месте. Это моя специальность. — Он потупил взор, дабы скрыть свои чувства. Речь может идти о тысячах! О тысячах долларов! — На днях, например, ожидаю столик из Новой Англии — кленовый, изготовленный без единого гвоздя. А еще — зеркала эпохи Наполеона. Могу также предложить образчики и местного промысла: ковры из козьей шерсти, выполненные с применением растительных красителей.
— Я отдаю предпочтение предметам городского искусства, — сказал мужчина.
— О да, разумеется, — поторопился согласиться Чилдан. — Прошу вас выслушать меня. Уникальное в своем роде панно из Почтового офиса, изображающее Горация Грили, уверен, заинтересует вас. Оригинал времен первого президентства Рузвельта. Настоящий раритет!
— Ах! — воскликнул японец, и его темные глаза заблестели.
—…А еще радиола 1920 года, переделанная под бар.
— О!
— И, прошу обратить внимание, имеется фото Джин Харлоу с автографом.
У японца глаза едва не вылезли на лоб.
— Господа хотели бы уточнить дату встречи? — осведомился Чилдан, пользуясь подходящим, на его взгляд, психологическим моментом. Из внутреннего кармана пиджака он быстро извлек записную книжку и авторучку:
— Я запишу адрес господ.
Затем, когда посетители покинули магазин, Чилдан выпрямился, заложив руки за спину, и выглянул на улицу. Какая радость! Если бы все дни походилина этот: хорошее дельце — выгодное для него и для фирмы, но главное — прекрасный повод для дружеской встречи с молодой японской парой, увидевшей в нем человека, а не просто янки или, в лучшем случае, торговца произведениями искусства. Да, это входящее в жизнь молодое поколение, которое не помнит ни довоенных лет, ни самой войны, — поистине надежда мира. Различия во взглядах и положении для них не имеют ровно никакого значения.
«Когда-нибудь все это кончится, — подумал Чилдан. — Исчезнет само понятие положения. Не будет управляющих и управляемых, останутся просто люди».
Несмотря на все, казалось бы, положительные результаты общения с клиентами, он дрожал от волнения, представляя, как постучится к ним. Еще раз он просмотрел свои записи. Чета Касура. Они примут его и, возможно, даже предложат остаться к чаю. Сможет ли он вести себя подобающим образом? Поступит ли он в надлежащий момент так, как следует поступить?.. Или они снова поведут себя как звери, оскорбленные неким ужасным faux pas?
«Женщину зовут Бетти. Какое привлекательное лицо, — думал он. — Доброжелательный, полный понимания взгляд… Не случайно же во время своего краткого визита в магазин она уловила перепады его настроения: все его надежды и огорчения.
Надежды… Внезапно голова пошла кругом. Безумные, быть может, даже самоубийственные грезы. Но ходили же слухи о связях японцев с янки, хотя, как правило, речь шла о японцах и белых женщинах. А она к тому же и замужем».
Его испугала сама мысль об этом. Он прогнал видения и энергично принялся разбирать утреннюю почту. И обратил внимание на дрожащие руки. Но при одной только мысли о предстоящей в два часа встрече с господином Тагоми дрожь унялась и решимость вернулась к нему. «Что-то же должен я предпринять, — подумалось ему. — Но что? И каким образом? Телефон… Мобилизовать все имеющиеся каналы и возможности, все свои способности торговца. Выцарапать где-нибудь «Форд» 1929 года, полностью отреставрированный, отлично хромированный и заново покрашенный. Солидный куш, и благодарность клиента обеспечена. Или, скажем, прямо с завода — трехмоторный почтовый самолет, найденный в старом амбаре, в какой-нибудь
Алабаме. Раздобыть засушенную голову Буффало Билла с импозантной серебряной гривой — американскую историческую ценность. Прославиться в кругах известнейших ценителей искусства во всем Тихоокеанском бассейне, включая Острова.
В дальнейших поисках вдохновения Чилдан закурил папиросу с марихуаной известной марки «Страна Улыбок».
Фрэнк Фринк валялся на кровати в своем жилище на Хэйес-стрит, размышляя, как ему лучше встать. Пробивающиеся сквозь жалюзи косые лучи солнца освещали сброшенную на пол одежду. Очки лежали там же. Занятно будет, если он их растопчет. «А не попробовать ли добраться до ванной ползком?» Голова болела, но, как ни странно, разбитым он себя не чувствовал. Который час? Часы на комоде. Полдвенадцатого! Боже ты мой!
«Вытурят меня с работы», — подумал Фринк, не делая, однако, попытки подняться. Вчера на фабрике он совершил преступление. Неподобающе отвечал господину Уиндэму-Матсону — обладателю вогнутой физиономии с носом Сократа, перстня с бриллиантом и золотой застежки-молнии на брюках. Иными словами — власти. Трону. Мысли Фринка запутывались все больше.
«Так, — размышлял он. — Хороша перспективка. Попаду в черный список».
Теперь ему придется предстать перед Квалификационной комиссией. Поскольку он никогда не мог определить характер отношений, связывавших Уиндэма-Матсона с пиноками, — белым марионеточным правительством в Сакраменто, — ему так и не удалось по достоинству оценить и влияния своей бывшей фирмы на подлинных правителей, японцев. Комиссия подчинялась пинокам. По распоряжению Уиндэма-Матсона он предстанет перед четырьмя или пятью престарелыми пухлыми белыми рожами. Если ему откажут в лицензии, придется искать место в одном из филиалов Экспортно-Импортной Торговой Миссии со штаб-квартирой в Токио и бюро, расположенными на всей территории Калифорнии, в Орегоне, Вашингтоне, а также в той части Невады, которая вошла в Тихоокеанские Штаты Америки. Однако же, если ему не повезет и там…
Планы роем носились в его голове, а он по-прежнему валялся в постели, уставившись в потолок, на старуюлампу Он мог бы, например, перейти границу, в Штаты Скалистых Гор, однако и там имелись свои каналы связи с Тихоокеанскими Штатами и его могли выдать. А Юг? Он вздрогнул при одной лишь мысли об этом. Брр!.. Только не это. Конечно, как у белого, возможностей у него там больше, чем здесь, в ТША. Настолько больше, что сверх того и не захочешь.
И, что хуже всего, Юг обладал достаточно отлаженной, сложной хозяйственной, идеологической и еще, Бог знает, какой сетью связей с Рейхом, а Фрэнк Фринк… был евреем.
Настоящее его имя — Фрэнк Финк. Он родился на Восточном Побережье, в Нью-Йорке и в 1941 году был призван в американскую армию. Это случилось после падения России. Когда япошки захватили Гавайи, его занесло на Западное Побережье. После войны он оказался в японской зоне и провел тут пятнадцать послевоенных лет.
В 1947 году, в День Капитуляции, на грани сумасшествия, переполненный ненавистью к японцам, он поклялся отомстить им. Закопал в подвале аккуратно замотанное и старательно смазанное оружие, предполагая извлечь его в тот день и час, когда он и его боевые друзья восстанут. Время оказалось, однако, лучшим лекарем, хотя на это он, собственно, и не рассчитывал. Теперь, размышляя о планах большой кровавой бани, о чистке среди пиноков и их хозяев, он чувствовал себя так, будто читал старый, пожелтевший от времени гимназический дневник и возвращался в свои юношеские годы и мечты. Фрэнк Фринк, по прозвищу Золотая Рыбка, будет палеонтологом и клянется связать свою жизнь с Нормой Праут — самой красивой девушкой их класса. И, конечно же, он обещал ей Жениться. Как все это дьявольски далеко, как песенки Фреда Аллена или фильмы с участием Филдса. С 1947 года он встретился примерно с полумиллионом японцев, но ни разу жажда убивать не материализовалась. Наверное, все это попросту утратило значение, по крайней мере, прежнее.
