Число зрителей росло, как снежный ком, прибавляясь не только бездельниками да прислугой, но и чиновниками, спешащими на службу.
Ближе всех ко входу расположились три репортера и фотограф, зорко оберегавший свою тяжелую треногу от посягательств и неосторожных движений. Они прибыли одними из первых – вот у кого сыщикам стоило поучиться скорости. Не добившись ничего от городовых и отчаявшись проникнуть в дом, репортеры перенаправили все внимание на Матрену. Она, не привыкшая к такому интересу, покрылась красными пятнами, но отвечала охотно – если успевала вставить слово.
– Дверь точно была заперта? Вам не показалось? – в очередной раз переспрашивал бойкий молодой репортер по фамилии Бирюлев – щеголь с кокетливо закрученными усами.
– Как же могло – я ведь ее своим ключом открывала.
– Определенно, снова невидимые!
– Не спешите с выводами, дорогой коллега. Господин Коховский мог просто покончить с жизнью, – мрачно заметил крупный, низкий обладатель мясистого носа, пришедший в паре с фотографом.
– Но вы ведь и сами не верите в это, сударь? Иначе бы не прибыли сюда, не так ли? – недобрые взгляды, которыми перебрасывались репортеры, мало вязались с елейными нотами в голосах.
– Да Лех Осипович не стал бы… Он совсем не таков, – вставила Матрена.
– Но наверняка мы того не знаем, – продолжал гнуть свое мрачный. – А может, и вовсе нет никаких невидимых? Я вот в них не очень-то верю. Весна, одинокие пожилые господа решили свести последние счеты. Череда совпадений, не более.
– Да вы шутите? – возмутился Бирюлев. – А как же ценности?
– Их могла прибрать и прислуга, потому как точно знала, что где лежит, – мрачный усмехнулся, выразительно посмотрев на Матрену.
– И все-таки четыре пожилых господина за один месяц не могут быть случайностью.
– Дама. Среди погибших одна дама, – вмешался третий, не по возрасту безусый и угреватый. – Не знаю, как господин Коховский, но что до первых трех, так в полиции признали – их достоверно задушили.
Бирюлев, к неудовольствию коллег, черкнул в блокноте.
– Да и с прислугой тоже не сходится, – продолжил угреватый. Стремление показать себя знающим победило желание утаить информацию от конкурентов. – Полиция первым делом на нее и грешила. Но вышло так, что господин Грамс рассчитал свою задолго до нападения, а госпожа Павлова отпустила к родным. То есть прислуга, да и то – приходящая, имелась только у полковника и господина Коховского.
– Что же пропало? – обратился Бирюлев к Матрене.
– Так я ж не знаю. Гляжу, вроде не хватает кое-чего…
– Чего?
– Ну, вот часы у Леха Осиповича были. Большие. Золоченые. В кабинете стояли. Фигурка мраморная в спальне. И еще…
Не дослушав, репортеры бросились наперерез двум сутулым фигурам, подходившим к дому.
– Это снова невидимые? Четвертый случай?
– Кто-то подозревается?
Выставив вперед ладонь, старший сыщик – вислоусый и хмурый – без слов проследовал дальше. Тот, что помоложе, немного отстал и собрался что-то ответить, но, взглянув на коллегу, тоже решил сохранить молчание.
Кивнув городовым, сыщики зашли в дом.
Одновременно послышался хлопок и запахло магнием. Однако, судя по выражению лица, фотограф в сделанном кадре сомневался.
Репортеры вернулись на свой пост у входа.
– Четвертый случай, говорите? – спросил, подойдя ближе, господин в бежевом сюртуке и котелке.
– Да, и все с периодичностью в две недели, – отвечал, внимательно глядя на дверь, угреватый.
– Как вы сказали? Невидимые?
– Так их прозвали. Проникают в дома, не оставляя следов взлома.
– Однако. Кто бы мог подумать, – зевака сокрушенно прицокнул. – И как же они это делают? Подбирают ключи?
– Похоже на то. Если бы жертвы впускали их сами, то двери не остались бы запертыми. Но есть и другие странности, – язык угреватого окончательно развязался. – В полиции говорили, что погибшие не сопротивлялись. Их как будто застали врасплох.
– Спали?
Репортер покачал головой.
– Видели бы вы, где их нашли! Посмотрел я на двух последних.
– А я лично самого первого обнаружил, – вставил Бирюлев.
– И вещи. Никакого беспорядка. Они точно знали, где что лежит. Не брали все подряд. Сейф полковника… – угреватый кашлянул и пресек поток откровений. – Орудует банда. Это всем очевидно.
– Верно говорите, – откликнулась позабытая Матрена. – Я поняла, что в комнатах что-то не так, но если бы не Лех Осипович, то и внимания бы…
– Неужто всех убили тут, у нас? – перебил рабочий с разбитой губой и глубокой ссадиной на переносице – долговязый и до того худой, что поношенная поддевка висела на нем мешком. Он уже давно прислушивался к разговору.
– Не совсем. Здесь проживал только господин Грамс. Полковник и госпожа Павлова жили в других – и разных – кварталах.
– Мануфактурщица, – кивнул рабочий. – Как-то к ней нанимался. Слыхал, будто помешалась она под конец.
– Так вот и мой старик… Лех Осипович. Тоже в уме повредился, – оживилась Матрена.
Репортеры внимательно слушали, и она продолжила.
– Сказал мне никуда дальше первого этажа не ходить. Разговаривал сам с собой, смеялся. Велел еду для гостей готовить и на стол накрывать, будто бы кто его навещал – но ни разу такого не видела. Да и прачка я, не кухарка…
В стороне послышалось улюлюканье и игривый смех.
– Сударыня, постойте! Куда вы спешите? Пойдемте с нами.
– Не пристало такой, как вы, да одной.
Следом показался и источник оживления – молодая женщина в вечернем платье, выглядывающем из-под черного шелкового пальто. Шаловливые голоса не преувеличивали: она, в самом деле, и притягивала взгляды, и едва ли могла называться дамой. Бледная, с тенями усталости под глазами, барышня явно возвращалась с ночного ремесла. Впрочем, для обычной проститутки чересчур дорого одета.
Она тоже присоединилась к зевакам.
– Хороша чертовка! – заметил господин в бежевом.
– Это Елена Парижская, актриса, – уточнил Бирюлев.
– Какого театра?
– Ммм… «Париж».
– Что за театр такой? Впервые слышу, – мрачный, похоже, имел привычку отрицать совершенно все.
– Недавно открылся. На средства меценатов.
– То бишь, ее кота? – неприятно засмеялся рабочий.
– Всякое болтают…
– И что, хорошо играет? – с недоверием спросил мрачный.
– Ну… играет. Во всяком случае, посмотреть есть на что.
– Да, бесспорно!
– И каков же репертуар? – продолжал мрачный, явно не ценитель прекрасного.
Бирюлев ответил с некоторым сомнением:
– Кажется, я посещал «Даму с камелиями». Но в нынешнее воскресенье премьера. Будут давать «Три сестры».
Мрачный переглянулся с фотографом, совещаясь – стоит ли им упускать культурное событие. Раз уж шли серьезные постановки, то, может, новый театр и впрямь заслужил упоминания в газетной колонке.
– Да вы приходите, не пожалеете, – кокетливо растягивая слова, предложила сама виновница разговора.
– Благодарю за приглашение, сударыня. Если будем свободны, – сухо отвечал мрачный.
Господин в бежевом, наоборот, весьма живо уверил в своем визите.
– Но не желаете ли вы, сударыня, прежде отобедать со мной? – не стесняясь посторонних, поинтересовался он.
Актриса, смеясь, отказала и принялась расспрашивать о происшествии. Угреватый репортер в очередной раз пересказал всю историю, коря себя за болтливость.
Вскоре даже праздные зеваки, устав ждать новостей, начали разбредаться.
Бирюлев с завистью смотрел на уходящих. Он бы охотно к ним присоединился, однако халтурить на глазах конкурентов не подобало.
Наконец сыскари вышли. Городовые, что прибыли ранее, вошли по их указке в дом и вынесли завернутое в простыню тело Старого Леха. Его принялись укладывать в крытую коляску, чтобы отвезти на осмотр судебного медика.
Полицейские опять не сказали репортерам ни слова, но теперь, с их негласного согласия, стало можно быстро осмотреть дом.
Младший из сыщиков достал платок и высморкался. Никто не обратил на это внимания – кроме того, кому адресовался знак.
***
Стараясь не привлекать к себе лишнего интереса – задача не из простых – дама в вечернем платье направилась к городовым, грузившим тело.
– Ах, отец! – вскрикнула она вполголоса.
Полицейские, обернувшись, посмотрели на нее.
По щекам Елены Парижской – четверть века назад при крещении ее нарекли Марией – потекли слезы. Прижав руки к груди, она тихо взмолилась:
– Покажите мне его! Я хочу взглянуть на отца!
Оглядев барышню, один из полицейских хмыкнул и скатал часть простыни. За утро он успел выяснить, что покойный Лех Коховский был вдов и наследников после себя не оставил. Однако отчего и не показать, если красивая дама просит?
