популярные группы, куча тупой порнухи и невероятно непрофессиональной расчлененки… Ладно, посмотрим, что будет дальше…
Так незаметно пролетело двадцать минут. Почему-то ужасно клонит в сон.
Мой сердечный друг уже вроде оклемался. Я закрываю книгу, вкладывая между страниц календарик с котятами. На нем один милый котенок сложил лапки, словно в молитве, а второй пытается напрыгнуть на него сзади. Наверное, чтобы обнять.
Дай бог, чтобы обнять.
Итак, приступим снова к моему сопернику.
Сопернику ли?
Наверное, да!
Теперь даже можно вынуть кляп на время. Посмотрим, что он скажет.
– Тебе нравился секс с ней? – говорю я (вот тут, простите, ненавижу слово трахать, Трахать, ТрАхАтЬ, ТРАХАТЬ, ненавижу его).
Мужчина в очках и труборез молчали. Даже если бы мой пленник ответил положительно, труборез бы ничего не предпринял. Да и что он мог бы сделать? Как тут устоять человеку? Сам труборез был бы не прочь хотя бы на миг коснуться своей ржавой ручкой ее красивого влажного рта или еще более нежных мест.
– Тебе нравился секс с ней? – спрашиваю я снова, но мой соперник пораженчески начал нести предательскую ересь.
– Но я не хочу ее больше! Забери ее, пожалуйста, забери! – говорил он.
Моя жертва на самом деле сейчас так ожесточенно отказывалась от Оксаны – своей женщины, с которой он встречается в текущий момент своей глупой жизни.
Отказывался от моей негаданной, случайной и такой банальной любви. Точнее – от любовного треугольника, о котором очкарик не догадывался.
Кто знает, какие у них с Оксаной теперь отношения? Мне не хотелось бы за ними следить.
Хотя – зря!
Нужно было бы проследить.
Нужно было бы уделить этому делу больше времени.
Стоило бы понаблюдать за ней и за ним. Стоило бы подглядывать с огромным биноклем, который был куплен специально для таких случаев.
Стоило бы посмотреть. Ссорятся ли они? Орут ли друг на друга из-за немытой посуды? Не разговаривают друг с другом неделю из-за мятых рубашек? Плачут ли в подушку по ночам из-за недостаточного внимания?
А может быть, живут душа в душу?
А может быть, ссорятся, а потом занимаются бурным примирительным сексом?
– Да будь уже смелее – трахаются. НЕ ЗАНИМАЮТСЯ СЕКСОМ, А ТРаХАюТся!!
– Да заткнись, я не люблю это слово!
А может быть, все у них не так. Может быть, они по обыкновению после трудного рабочего дня медленно и уныло, как по расписанию, раздеваются, укладываются в постель и монотонно любят друг друга.
– Да трахаются они! ТРАХАЮТСЯ ЖЕ!
– Да заткнись, боже мой, сука!! Пожалуйста, заткнись!!
В общем, меня это абсолютно не волнует.
Абсолютно.
Главное, что этот заплывший жиром бизнесмен средней руки уже давно отказался от прав на свою возлюбленную (назовем ее так).
Напрочь отказался еще при своем первом пальце.
Сейчас же, при втором, он называл ее всякими недостойными влюбленного мужчины словами и желал ей скорейшей смерти.
Да уж… Времена… Мужчины… Он не чета Гаю Муцию Сцеволе, который при угрозе пытками протянул руку в разведенный на алтаре огонь и держал ее там, пока она не обуглилась.
Не понимал мой толстостеклый «римский пленник» самого главного.
Не понимал он, за что ему выпала такая доля и за что он страдает. Смутно он осознавал, что его мучения связаны с моей любовью, но не знал, каким образом.
И вот теперь он предлагает мне все, что может предложить. Обещает деньги, обещает исчезнуть, просит мучить мою любовь вместо него. Как будто мне теперь это нужно.
И это после всего, что у нас с ней было.
«Бледная кожа шеи чуть ниже затылка с легким ароматом каких-то нежных духов. Там, где можно упереться носом в основание черепа. Там, где практически заканчиваются корни ее русых волос».
Он не может осознать самого главного, и поэтому с гулким хрустом проворота труборез аккуратно режет фаланги.
Думаете, меня сжигает ярость или ненависть?
Да нет же – наоборот!
Просто у меня сейчас затишье перед самым главным делом моей жизни. Это дело требует много времени и точных, аккуратно просчитанных ходов. Требует абсолютно холодной головы, а не того бардака, который царит у меня сейчас под наплывом «Великой Пустоты» – так оно у меня называется.
Поэтому разрушить все, что запланировано моментальной вспышкой сладкого яростного безумия, я не могу.
Вот и приходится вспоминать, взращивать и выпускать на волю маленькие, ничего не значащие для моих гостей, но болезненные для меня воспоминания.
Хруст трубореза – это не сама пустота. Хруст трубореза – это только четверть пустоты. Мне нужны и остальные три части, которые очень сложно собрать вместе.
Скоро все происходящее здесь коснется и тех людей, которые меня уже и не помнят. Скоро…
Глава I
– Да как же, в конце концов, сука, хорошо, Володька! – прокричал Илья наклонившемуся к нему коротко стриженному широкоплечему парню, пахнущему потом и резким парфюмом, через басы облепляющей музыки.
– А я что тебе говорил? – ответил короткостриженый. – Тут хорошо! Совсем ты закис в своей высокой материи и бумажках.
Володька был отчасти прав. Тут было хорошо.
Черт дернул Илью поступить на философский факультет МГУ, и сам Сатана успешно курировал его поступление.
Хотя с какого великого и ужасного Хомы Брута сам Илья решил избегнуть участи множественной рати юристов, экономистов, программистов и бухгалтеров и ворваться в ряды философов? Этого никто не знал, кроме него самого.
А все на самом деле было очень просто. У Ильи оказалось очень много времени, чтобы поразмыслить о жизни.
Когда ты, как солдат на учениях, скатываешься в небольшое, пригодное только для пятилетнего ребенка пространство между старым диваном и полом и тянешь на себя простыню, чтобы пьяный батя не заметил тебя…
Когда ты по глухим, слышимым из кухни звукам удара кулака о ребра и слабым вскрикам «мама», «Коля» и
