картины, а твои родители именно заканчивают зачинать тебя, семя твоего отца изливается в утробу твоей матери: «Нет, — думает Рембрандт, — не с капли крови, это сущность души, ее я оставлю на конец», — и проводит кистью несколько красных линий на вскрытой мертвой плоти.Через восемь дней после 24 ноября 1632
Человека, который в то утро вошел в синагогу Бейт Яаков, неся на руках своего сына, родившегося восемь дней назад, звали Михаэль Спиноза. Он появился на свет за сорок пять лет до этого как Мигель Деспиноса в Видигере, в Португалии, куда его отец Исаак переехал из Лиссабона в надежде, что в маленьком городке можно соблюдать закон Моисеев, не опасаясь инквизиции; он появился на свет в 1587 году, ровно через сорок лет после создания в королевстве суда инквизиции, основной целью которого было насильственное обращение евреев и предотвращение того, чтобы крещеные евреи возвращались к своей исконной вере. Из детства он помнил только одно событие — теплую летнюю ночь, когда ему, тогда девятилетнему, снилось; что по небу летают огромные рыбы, из ртов которых капает кровь, и тут он услышал во сне, как с другой стороны реальности его зовет голос матери, Мор Альварес. Когда он открыл глаза, то увидел, что его мать и отец собирают самые необходимые вещи, две лепешки, три горсти соли, нож, несколько ложек, иголки и нитки и кое-какую одежду. А когда вместе с матерью, братом, сестрой он выходил за порог дома в последний раз, то оглянулся и увидел, что его отец Исаак наклонился, поднял половую доску, взял из тайника несколько книг и сунул их под мышку. Потом, вспоминая это бегство, он часто брал в руки одну из этих книг, Тору, и снова и снова перечитывал «Исход». В такие моменты ему снова и снова вспоминались заплаканные глаза Мор Альварес, глядящей на их дом, который все дальше удалялся от них, уменьшаясь с каждой минутой, а они, сидя в телеге, запряженной двумя лошадьми, сами не знали, куда им ехать. Еще долго потом Мор Альварес из каждого города, где они останавливались, посылала письма своим братьям, которые под ее диктовку писал Исаак, не зная, сообщил ли им кто-нибудь, что на них донесли в инквизицию за то, что они исповедуют иудаизм. Письма она отправляла в день, когда они переезжали в другой город, чтобы их не перехватили инквизиторы, и в них указывали город, который они покидали, называли место и дату, давали братьям условный сигнал. Мор Альварес надеялась, что ее братья поймут сообщение; например, если в письме было написано: «Понте-де-Лима, рынок возле здания суда, 14 августа, ковырять в правой ноздре мизинцем левой руки», это означало, что 14 августа этого года они должны прийти на рынок возле здания суда в городе Понте-де-Лима и искать человека, который ковыряется в правой ноздре мизинцем левой руки, при этом им самим нужно было вести себя так же. В каждом из городов, в которых они останавливались на несколько месяцев, Мор Альварес и Исаак находили какого-нибудь еврея, которому говорили, каким будет условный знак: число, когда ему нужно было появиться в назначенном месте, и сообщали также, в какой город они едут дальше, чтобы братья могли знать, где искать свою сестру. В городах, из которых уезжали Исаак и Мор Альварес, оставались люди, которые прыгали на одной ноге на площадях, делали странные приседания на пристанях, хлопали в ладоши перед соборами, но братья Мор Альварес не появлялись. В снах Мор Альварес видела большие листы бумаги, по которым скользили руки ее братьев, что-то записывая на них, а она, неграмотная, пыталась разгадать эти непонятные знаки или, по крайней мере, запомнить их, чтобы, пробудившись, рассказать мужу. Из-за этих снов женщина в конце концов научилась читать и писать: в каждом городе, в котором они останавливались, она выучивала по три буквы и, когда она выучила все, ей удалось прочитать во сне вот что: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время находить, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру». Проснувшись, Мор Альварес рассказала свой сон мужу, но поскольку она уже была забывчива, то, что она вспомнила, выглядело, как мертвое тело, уже ставшее добычей стервятников: «Всему свое время: время умирать; время вырывать посаженное; время убивать; время разрушать; время плакать; время сетовать; время разбрасывать камни; время уклоняться от объятий; время терять; время бросать; время раздирать; время молчать; время ненавидеть; время войне». Эти слова показались Исааку знакомыми, но он не мог вспомнить, где он их слышал или читал. После этого Мор Альварес больше не снились сны, она перестала посылать братьям письма и только надеялась, что в один прекрасный день найдется приют и для ее семьи — для детей: Фернандо, Мигеля, Марии Клары, для мужа Исаака и для нее. А ответ на все ее письма пришел через месяц после ее смерти в Нанте, Франция, в 1616 году. Этот ответ звался Сарой и был дочерью ее брата Габриэля. Пока Сара объясняла, что ее отец и два других брата Мор Альварес были после жестоких пыток казнены инквизицией, Мигель Деспиноса, недавно переименованный в Мишеля де’Спиноса, смотрел на правую руку своей двоюродной сестры, на которой отсутствовали пальцы. Заметив его недоумение, Сара поднесла руку без пальцев к его лицу и сказала: «Они отрезали их так, чтобы я не смогла перелистывать Талмуд, который они нашли у меня под подушкой». Несколько дней спустя, навсегда уезжая из Нанта, Мишель де’Спиноса долго смотрел с корабля на пристань, пока не потерял из виду руку без пальцев, которой Сара махала на прощание. В Роттердаме он в третий раз получил новое имя, Михаэль Спиноза, которое он носил до смерти, и в этом городе у него появилось предчувствие, что Голландская республика станет местом его проживания на Земле. Одним ноябрьским днем 1622 года он переехал в Амстердам и женился на Рахили, дочери своего дяди Авраама. В конце следующего года их первый ребенок умер, не дожив до восьми дней, а весной 1624 года при рождении
