Не местная.
Иначе я бы нашел ее задолго до этого дня.
Облаченная в белоснежный комбинезон, девушка почти сливалась со снегом, что запорошил вековые льды, но я видел ее отчетливо и жадно рассматривал своими звериными хищными глазами.
Я вбирал ее в себя.
Дышал полной грудью и никак не мог надышаться, замечая черные пряди волос, выглядывающие из-под шапки и накинутого капюшона, и удивительные зеленые глаза.
Она была словно хрупкий живой цветок, который попал в мир лютого мороза случайно, и я не понимал, как этот цветок смог выжить.
Как она попала сюда?
Что заставило ее остаться и не бояться лютой природы, где было в избытке только два цвета – белый и голубой?
Она была настолько не похожей на всех человеческих девушек, что я видел до этого, что не сразу понял, что сам вышел на равнину, где она сможет увидеть меня.
Настоящего.
В обличии белого медведя.
Но сначала она не видела.
Не ощущала своими человеческими инстинктами, что я подкрадываюсь к ней, впервые столкнувшись с чувствами такой немыслимой силы, что сам не смог противостоять им.
Меня влекло к ней.
Тянуло всем существом.
Затмевало разум и скручивало волю в узел.
Я не мог сопротивляться этой жажде, которая нахлынула на меня лавиной и похоронила под собой логику, здравый смысл, мои обязанности и долг перед родом.
Она наблюдала в бинокль за белыми медведями.
А я наблюдал за ней, пока все мои инстинкты истинного зверя встали на дыбы и вопили о том, что нужно уходить.
Чтобы не пойти к ней.
Потому что это единственное, что я хотел прямо сейчас.
Я ходил за ней по ледяной равнине несколько часов, блаженно улавливая каждую сочную эмоцию. Каждый завораживающе сладкий выдох, который вылетал белесым паром из-под высокого ворота, закрывающего половину лица девушки.
Я ходил за ней словно пес, опомнившись, лишь когда ощутил поблизости еще людей.
Группу мужчин. Возбужденных. Взволнованных. И вооруженных.
Они быстро двигались на снегоходах и жаждали крови.
Охотники.
Браконьеры.
Но ведь дела людей нас не касаются, верно?..
Я повторял это себе как заклинание, способное привести меня в чувство.
Но ничего не получалось.
Даже отвернулся и попытался уйти обратно к ледяной арке, которую оставил, что было само по себе непозволительно.
Но тут же шкурой ощутил ее взгляд. На себе.
Настолько остро и волнительно, что шерсть на холке просто встала дыбом.
Девушка видела меня.
Смотрела в бинокль, и ее трепет я ощутил даже на расстоянии нескольких километров, неожиданно задохнувшись от ее эмоций, что потекли по моим венам огненным потоком.
Какая же сладкая она была!
Какая чистая в том, что чувствовала!
Она опьяняла собой.
Порабощала.
Делала меня не похожим на самого себя.
Я смог заставить отойти себя ровно настолько, чтобы она не могла меня больше видеть. Потому что ощутил, как заколотилось ее сердце при виде меня.
Что она увидела?
Что заставило ее замереть и задержать дыхание?
Человеческие инстинкты слабы и едва заметны. Люди не способны чувствовать и видеть как мы – звери. Но эта ее реакция застала меня врасплох и поселила в душе зерно сомнений.
Я вздрогнул, когда услышал ее крик, полный боли и беспомощности, кинувшись обратно и теперь видя, как девушка прижимала к груди медвежонка, пока мужчины увозили на снегоходах застреленную медведицу.
Никто из них не остался в живых.
Их не спасли ни рации, куда они кричали. Ни современные ружья, которые я разламывал и гнул.
Каждый поплатился за то, что сделал ее хрустальной душе так больно.
Каждый лег мертвым рядом с убитой медведицей.
Но с того дня я потерял свой сон.
Свои мысли.
Свое сердце.
**************************
Нельзя играть в игры со смертью и надеяться на то, что она поймет оплошность и простит ее.
И это в нашем глубоко прогрессивном и полностью механизированном мире смерть – это старуха в черном балахоне с косой.
А здесь она прекрасная белокурая девушка, чьи губы холоднее льда, а в ясных глазах отголоски Северного сияния.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Здесь – в белоснежном ледяном мире на самом краю земли.
В Арктике.
В мире, где тепло умеют ценить и дружат по-настоящему, не предавая и не ничего не требуя взамен, потому что условия жизни настолько суровы, что человеческая подлость и алчность просто не выживают.
– Алу! Как же ты нас напугала!
Я хотела улыбнуться, но едва ли это получилось.
Лютый мороз не умеет быть нежным.
И если уж попал в его объятья, то будь готов к тому, что он просто раздавит.
Не от злости.
Не потому что хочет увидеть твои страдания.
Он просто не умеет по-иному.
Он как дитя, которое обнимает бедного хрупкого цыпленка, не понимая, что своей силой душит его.
Да, именно так я себя и чувствовала, – словно меня пытались раздавить, но отчего-то не довели эту затею до конца.
Болело все, от кончиков ресниц до ногтей на пальцах ног.
Я не чувствовала тепла, только понимала своей пробуждающейся головой, что меня отогревают, и потому было так больно.
Я читала, что так бывает, но впервые ощутила этот эффект на себе.
Эффект, похожий на то, когда отсиживаешь ногу, а потом пытаешься встать и тебе кажется, что ты наступил на ежика.
Так вот, сейчас эти ежики были в каждой моей мышце, и не просто бегали стадами, а еще и кусались! Но они делали все, чтобы я пришла в себя.
И жила.
– Сумасшедшая Алула! – продолжала ворчать рядом со мной Инира, а я снова попыталась улыбнуться и с усилием распахнула глаза, чтобы сквозь пелену тяжелых ресниц увидеть свою единственную подругу на всем континенте.
Моя звезда (прим. «Инира» с эскимосского означает «звезда»), которая тянула меня только вверх, не позволяя отказаться от общества людей, как бы мне этого ни хотелось.
Девушка с удивительной экзотической красотой, которая ошеломляла, – небольшая, худенькая, но с округлыми бедрами и полной грудью, Инира была потомком племени эскимосов-инуитов, а потому ее глаза были раскосыми, но большими, словно миндаль.
Высокие скулы.
Маленький аккуратный нос.
Кукольные пухлые губы.
Черные гладкие волосы почти до колен.
И огненный характер, который был способен растопить даже лед Арктики.
А еще она была дочерью шамана.
Особенной девушкой, которая по древнему преданию должна быть отдана белому медведю, когда в Северном сиянии покажется красный след. Как дань великому и ужасному духу Туунбаку – демону, сброшенному на землю в облике страшного белого медведя, чьи глаза стали красными от злобы, пороков и алчности.
Красивая и страшная легенда, которая, впрочем, встречалась и у других народов, но была позабыта за техническим прогрессом и наукой.
В мой первый приезд на стоянку инуитов на границе Гренландии и Арктики шесть лет назад Инира восприняла меня в штыки, потому что посчитала, что я красивее, и статус главной разбивательницы сердец делить ни с кем не хотела.
– А ведь она тоже звезда, – улыбался ее отец-шаман, который выглядел как обычный мужчина, курящий трубку с каким-то замысловатым рисунком, облаченный в простой вязаный свитер и тяжелые унты, кивая на меня, скованно застывшую и обнимающую урну с прахом отца.
– Алула – это одно из трех имен самых ярких звезд в созвездии Большой Медведицы.
Инира только фыркнула в ответ, зыркнув на меня яростно и, наверное, даже презрительно, когда вскинула подбородок, отчеканив:
– На небосводе может быть только ОДНА яркая звезда.
– Посмотри вверх, – хоть и тихо, но твердо отозвалась я, не собираясь претендовать на ее красоту или популярность, но и отступать от своей клятвы, данной папе на смертном одре. Слишком мучительно долго добиралась я сюда, чтобы отступить, натолкнувшись на подобное неприятие себя. – На небе миллионы звезд, и каждая из них прекрасна.
