– Смелый поступок, – говорю.
– А ты не иронизируй, – буркнул Глеб поверх чашки. – Себя представь на моём месте. Сразу после прыжка, возле портала энтенглера, нападает на тебя шарообразная хрень, загоняет в угол, потом поговорить зовёт. Кто его знает, что значит это «поговорить».
– И что же оно означало?
– А вот слушай. Открыл я дверь, замахнулся на всякий случай машинкой, а она прямо у меня в руках клавишами: «Тра-та-та-та!» Шарообразный гость, пользуясь моим остолбенением, вкатился, запрыгнул на стойку и устроился в песочке рядом с турками.
– С кем?
– С турками, с джезвами, с… Кофе в которых варят. Не перебивай. Машинка у меня в руках тарахтит, шар скрипит песком, я стою, понемногу обалдеваю ситуацией. Потом догадался всё-таки, поставил машинку на стол и глянул, что она там настучала. Прочёл: «здравствуйте извините беспокойство нужна помощь». Что? Ты не понял ещё? Это Нетяж со мной так разговаривал. Увидел у меня в руках машинку и воспользовался. Так ему показалось удобнее, чем азбукой Морзе.
– На каком же языке он с тобой? Или не на языке? На унилингве?
– Представь себе, на английском.
– Откуда он…
– Да погоди же, дай рассказать.
Я счёл за благо не перебивать, Глеб снова стал злиться, и я испугался, как бы он в забытьи не огрел печатной машинкой меня. Вот что он поведал за третьей чашкой чаю.
Его шарообразный собеседник, оказывается, в последний период времени (длительность периода осталась невыясненной) имел резиденцией представительство бозоидов в недрах какой-то газовой планеты захолустной звёздной системы. К исходу своего пребывания в должности главного надзирателя за чистотой волновых функций он обнаружил на планете Тредиа (так она, кажется, у бозоидов называется) молодого политерия. Совершенно случайно. Нетяж Гелиани отправлял естественные потребности надзирателя, очищая от скверны молоденькую функцию, и заметил искусственный характер загрязнения. Очевидно, что юная безыскусная функция не могла самовозбудиться до такой негармоничности, наличествовала явная наведенность. Кроме того, матрица плотности у юницы имела особенности, не совместимые с атмосферой газового гиганта. «Где набралась?» – подумал Гелиани, принялся исследовать окрестности и наткнулся на политерия. Открытие удивило почтенного надзирателя до чрезвычайности, просто-таки до разрыва сплошности. Политерий в системе жёлтого карлика! Каждому сапиенсу, мало-мальски сведущему в ксенобиологии, известно, что зарождение политерия возможно только в системе двойных звёзд, причём одно из светил просто обязано быть голубым гигантом главной последовательности, иначе ничего не получится. «Выдающееся открытие, пахнет премиальным повышением ранга!» – подумал Гелиани и на радостях приник открытой несущей к политерию. Тот оказался молодым да ранним. Несчастный Нетяж Гелиани XXVI-ой Бездетный получил от общения с ним культурный шок. Рассказывая о бесчинных идеях политерия, он так возбудился, что периодически забывал вовремя нажать перевод каретки и дождаться, пока Глеб заправит новый лист. Треск и перезвон стоял в комнате релаксации.
Политерий, настучал Гелиани, проявил чудеса приспособляемости, осваивая свою невзрачную планетишку, начисто лишённую углеводородной атмосферы, холодную, чуть не сплошь покрытую агрессивным жидким растворителем, всю в корке окислов. Соклетники вообще хорошо приспосабливаются к внешним условиям, но этот – особый случай. Несмотря на то, что нервная система у него электронная, энергию исхитрился добывать из разности гравитационных потенциалов, из движения атмосферных потоков, из электромагнитной радиации центрального светила, из реакции окисления углеводородов (варварский способ, но работает же!) и даже из ядерного распада. В жадности этого политерия чувствовалась первобытная мощь: жрал всё, что видела его эффекторная система, – кстати, она заслуживает особого упоминания. Этот монстр в самое короткое время оплёл всю свою ничтожную планетку нервными окончаниями, и везде, куда он дотянулся, появились его электромагнитные органы чувств. Такое любопытство похвально. Вполне естественно для новорожденного политерия – пробовать всё на зуб…
Тут Гелиани осёкся и после непродолжительной паузы отбил, что не вполне понимает смысл выражения «пробовать на зуб», взял-де его из памяти политерия и употребил, пленившись экспрессией.
Такое любопытство похвально, трещал Нетяж, но нет ничего хуже, когда новорожденный, толком не разобравшись с тем, что у него под носом, и не разучившись паскудить окружающую среду, заглядывается вовне. Этот засорянец, возмущался Нетяж, отрастил внепланетные электромагнитные ложноручки, как оптического диапазона, так и более жёсткие, и стал ковырять ими всё подряд, не ограничиваясь собственной звёздной системой. Бозоиду это, разумеется, не понравилось. Ещё бы! Малопериодный бандит лезет к вам в душу своими грязными ложноручками, лапает изнутри, а после ещё и гадит туда немодулированными импульсами.
Нетяж Гелиани ХХVI-ой Бездетный, пылая в равной степени служебным рвением и чувством личной обиды, стал отправлять естественные обязанности в отношении означенного политерия. Инструкция предписывала Нетяжу подключиться к нервной системе соклетника, изучить его рефлексы и попробовать утихомирить способом нежной силы. До нежной силы дело не дошло, потому что как раз, изучая рефлексы, бедняга Нетяж и пережил культурный шок.
Все затаённые мысли, все бессознательные движения души, все модусы существа молодого политерия пронизывала жажда экспансии. Какое уродство – врождённая завоевательность! Политерий этот гадить хотел в радиодиапазоне на чувства любого мыслителя, кроме себя самого, и одного жаждал – дотянуться до всего сущего своими примитивными нервами. О резиденции бозоидов, в частности, думал лишь в том ключе, что неплохо было бы этот углеводородный пузырь окислить (какая дикость!) и потребить без остатка, а ценный изотоп гелия, к коему Гелиани питал более чем нежные чувства…
Глеб решился прервать излияния оскорблённого в лучших чувствах бозоида, чтобы спросить: какого, собственно, чёрта тому понадобилось от человека?! Зачем уважаемый Гелиани подкарауливал углеродца у портала, зачем поймал его в чём мать родила, в халате и шлёпанцах, и загнал в угол?! Для чего понадобилось терзать органы чувств ни в чём не повинного сапиенса негармоничным треском?! Какой-то чёртов политерий в богом забытой звёздной системе не заслуживает того, чтобы ради него свободный землянин – у коего последние двадцать парсеков конопляного зёрнышка во рту не было! – пожертвовал завтраком.
Гелиани извинился в изысканных выражениях, отбил звёздочками в углу чистой страницы изображение сердечка и стал печатать после абзаца объяснение.
Потому-де он искал гуманоида, что возмутительные выходки наглого соклетника затрагивают права углеродцев сходного с ним вида. «Хомо Сапиенс?» – заинтересовался Глеб. Нетяж Гелиани ушёл от прямого ответа, напечатал только, что хомо, конечно, есть хомо, но насчёт сапиенсовости углеродцев, обнаруженных на планете политерия, ничего сказать не может, ибо не является специалистом по кислозависимым формам жизни. Нетяж, дескать, не может даже утверждать, что углеродцы порабощённой политерием планеты Тредиа появились естественным путём, а не взращены соклетником для удовлетворения нужд. Вид жалкий (Нетяж извинился) и подчинённый соклетнику в такой мере, что их совместное существование похоже на симбиоз. Точнее сказать, было бы похожим, если бы сходные с Глебом гуманоиды (Нетяж снова извинился) хоть что-нибудь существенное получали от этого сосуществования. Он использует их в качестве эффекторов и манипуляторов, они обслуживают его дигестальную систему и надстраивают политерия, руководствуясь прямыми его указаниями. Он же взамен ублажает их смехотворные изолированные нервные системы примитивными удовольствиями. Но это ещё полбеды, в конце концов, не всё в недолгой жизни углеродца удовольствие, говорил Нетяж, хуже то, что мерзкий соклетник посягает на свободу их сознания, если только сумеречные мыслишки можно считать сознанием. Он внушает им, что они – венец чьего-то там творения. Создавая соответствующие образы, он подталкивает их к безудержному размножению – само собой разумеется, не без умысла; такому экспансивному субъекту, как он, нужно много рабов. Но самое ужасное – эти придавленные ощущением собственного иллюзорного величия углеродцы полагают себя свободными! «Это ли не ОТВРАТИТЕЛЬНО?!» – вопрошал Гелиани.
Глеб лаконично выразил согласие. Оветил кратко, потому как, что ещё сказать? Конечно, отвратительно, когда бесчеловечный супермыслитель использует живых, пусть и не очень развитых в интеллектуальном отношении собратьев по разуму. Да, это ужасно – держать мыслящее существо в плену иллюзий. Да, хуже не бывает несвободы, чем иллюзорная свобода, потому что в этом случае освободить индивидуума может только внешняя сила и только путём разрушения сладких грёз. «И есть очень хочется, – думал между тем Глеб, – или хотя бы выпить чайку. И посмотреть, что на Земле нового».
