Военно-судное производство о дуэли поэта с подпоручиком Кавалергардского Его Величества полка бароном Дантесом длилось с 3 по 19 февраля 1837 года. Приступая к своим обязанностям, военная комиссия, состоящая из семи человек, произнесла перед священником Алексеем Зиновьевским следующую клятвенную формулу: «Мы, к настоящему воинскому суду назначенные судьи, клянемся Всемогущим Богом, что мы в сем суде. ни для дружбы или склонности, ни подарков или дачей, ниже страха ради. но токмо едино по челобитию к ответу, по Его Императорского Величества Всемилостивейшего Государя Императора воинским пунктам, правам и уставам приговаривать и осуждать хощем нелицемерно, так как нам ответ дать на Страшном Суде Христове, в чем да поможет нам Он, нелицемерный Судия!»
Присягнув, комиссия взялась за дело. Судебный трибунал затребовал письменное свидетельство о смерти поэта и допрос его убитой горем жены. Допрашивались свидетели и подследственные: двадцатипятилетний Жорж Геккерен-Дантес, приемный сын голландского посланника при российском дворе, полковник Данзас и другие. К делу были приобщены «формулярные списки о службе и достоинстве» Дантеса и Данзаса, говоря современным языком — их служебные характеристики.
После семидневного разбирательства был оглашен такой приговор: «Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтвержденное собственным признанием подсудимого подпоручика барона Геккерена-Дантеса, находит его, как и камер-юнкера Пушкина, виновным в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерена и в причинении пистолетным выстрелом Пушкину раны, от которой он умер, приговорила подсудимого Геккерена за таковое преступное действие по силе 139-го Артикула Воинского сухопутного устава и других приведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камер-юнкер Пушкин за написание дерзкого письма министру нидерландского двора и за согласие принять предложенный ему противозаконный вызов на дуэль, но как он уже умер, то осуждение его за смертью прекратить…»
К суровой мере наказания — повешению — был приговорен и секундант поэта — полковник Данзас, несмотря на то что имел боевые ордена и золотую полусаблю с памятной надписью: «За храбрость».
Император Николай I смягчил суровый приговор, заменив повешение разжалованием подсудимых в рядовые. На деле он начертал резолюцию: «Быть посему, но рядового Геккерена, как нерусского подданного, выслать с жандармами за границу, отобрав офицерские патенты.» Проступок же самого камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с его противником Дантесом наказанию, было всемилостивейше повелено «по случаю его смерти предать забвению».
Так уже умершего и тайно погребенного на кладбище в селе Михайловском А.С. Пушкина судили военным судом и даже определили ему меру наказания. История, однако, вынесла по этому необычному делу иной беспристрастный приговор, надеюсь окончательный.
Золото иеромонаха
В тот морозный день января 1873 года в соборе Александро-Невской лавры шла торжественная служба по случаю столетия со дня рождения видного государственного деятеля России М.М. Сперанского. На торжествах присутствовал царь, а потому и весь официальный Петербург. А в нескольких десятках метров от собора, в двухкомнатной келье монастыря, разворачивались события совсем иного порядка: судебный следователь осматривал труп убитого иеромонаха Иллариона.
Старик вел замкнутый образ жизни. Лишь изредка он приглашал к себе певчих из хора, поил их чаем и задушевно беседовал. В монастыре не обратили внимания на отсутствие отца Иллариона в течение целого дня, но когда он не появился и на день следующий — забеспокоились. На стук никто не отозвался. Монахи открыли дверь и замерли от ужаса. Вскоре прибыл следователь.
Мертвый Илларион лежал посреди прихожей в луже крови. Его горло было в нескольких местах пробито ножом. Иеромонах боролся с убийцей — на лице и руках было множество синяков и порезов. На полу валялись два ножа: кухонный и перочинный с погнутым лезвием. Преступник во время борьбы, видимо, поранил себе руку, так как рясу убитого покрывали кровавые отпечатки пальцев.
Когда-то Илларион плавал на морских судах, побывал во многих странах, и в монастыре знали: у него имелись ценности, в том числе и золотые монеты. Ни у кого не было сомнений, что золото иеромонаха, которое он после своей смерти завещал монастырю, и соблазнило убийцу.
Преступник тщательно обыскал все жилище жертвы. Комод и шкатулка были взломаны. В комоде, под стопкой чистого белья, хранилась сумка с золотыми монетами. Она исчезла. Но основные ценности злоумышленник не нашел. Он не заглянул под газеты, устилавшие дно ящика, а как раз там Илларион прятал процентные бумаги на большую сумму.
Специалисты исследовали содержимое желудка убитого и установили, что смерть наступила вечером, за два дня до обнаружения трупа. Следователь попытался выяснить, кто был у иеромонаха в тот злополучный вечер, но из этого ничего не получилось. Убийцей мог оказаться послушник как лавры, так и любого другого монастыря. Они временно жили в лавре, никого не ставя об этом в известность. Уйти же из нее можно было в любое время дня и ночи — стоило перелезть через ограду.
Многие следы на месте происшествия представлялись следователю неразрешимой загадкой. Так, у входа в келью стоял стол, а на нем медный подсвечник — глубокая чашка, в центре которой было возвышение с гнездом для свечи. Чашку почти до краев заполняла загустевшая кровь, однако брызг и пятен ее вокруг не было.
Мысленно возвращаясь к каждой детали места убийства, следователь все никак не мог решить, с чего же начать поиск преступника. Когда он наконец взялся за составление протокола осмотра места происшествия, приехал начальник Петербургской сыскной полиции И.Д. Путилин. Он обошел келью, осмотрел все предметы и следы, труп, а потом уведомил следователя, что сейчас пошлет своих агентов по пригородным железным дорогам: убийца пропивает золото на какой-нибудь станции, в трактире.
— Но как агенты его узнают? — изумился следователь.
— Очень просто. Он ранен в кисть правой руки, — уверенно ответил Путилин.
— Я и сам так подумал, судя по кровавым следам на рясе.
— Правильно! А подсвечник? Кровь натекла в него не брызгами, а ровной струйкой.
— Ну и что? Почему она должна быть из раны именно на правой руке?
— Подойдите к комоду, — пригласил сыщик. — Убийца искал ценности среди белья. В правой стороне ящика он перебирал полотенца. Они накрахмалены и сложены стопкой. Преступник переворачивал каждое. И на всех полотенцах снизу — пятно крови. Если этот человек не левша — он ранен в кисть правой руки. В противном случае кровяные пятна были бы сверху.
В тот же день убийцу, бывшего служителя лавры Ивана Михайлова, задержали в трактире на станции Окуловка. У него была замотана тряпкой кисть правой руки. Когда сняли тряпку, обнаружили на ладони подсохшую рану. На нижнем белье арестованного были заметны кровяные пятна, одет он был в пальто иеромонаха. С трактирщиком Михайлов расплачивался золотом.
Задержанный сознался в убийстве отца Иллариона с целью ограбления, и был осужден, но вскоре оказался в психиатрической лечебнице. Ему все время мерещился окровавленный иеромонах, который проклинал его, предрекая вечные адские муки.
Загадочная смерть
Большой исторический интерес представляет экспертиза, проведенная великим русским хирургом Н.И. Пироговым по делу о смерти крестьянки Степаниды Нагибиной, которая лишилась жизни при следующих обстоятельствах. Вечером 15 октября 1873 года ее мужа не было дома. Как показала жившая у Нагибиных работница Четверикова, в начале десятого вечера хозяйка, пугая воров, выстрелила холостым зарядом в окно. После этого она взяла другое ружье и, подойдя к окну, стала надевать пистон. В этот момент послышался выстрел, после чего Степанида упала замертво.
Осмотр места происшествия судебным следователем и судебно-медицинское вскрытие трупа были произведены только через месяц после случившегося. К протоколу следователь приложил зарисовку внутреннего вида избы и окна с пробитыми стеклами. Обвинение в убийстве он предъявил мужу убитой Даниле Нагибину. К тому были веские основания.
В ходе слушания дела в Пермской палате уголовного суда по ходатайству защиты было признано необходимым проведение экспертизы для разрешения следующих важных вопросов. 1. В спину или в грудь Нагибиной ударила пуля? 2. Как она должна была упасть, сраженная пулей: ничком к столу или навзничь от стола? 3. Куда должны были выпасть оконные стекла при выстреле изнутри комнаты и снаружи? 4. Если пуля попала в спину, то не рикошетом ли? 5. Мог ли пыж ружья при выстреле через окно попасть на платье убитой и прожечь его и грудь при входе в тело через спину? 6. С какого расстояния был произведен выстрел?
