Вскоре «доктор» начал догадываться, что тут дело темное, и мотал себе на ус вопросы своего ученика. Когда однажды Шепгерт обратился к нему с просьбой «ссудить одну склянку с бациллами тифа», Фейман не моргнув глазом оценил ее в двести тысяч долларов. Новоявленный микробиолог понял, что директор «школы» раскусил его, и, поторговавшись, сошелся с ним на ста тысячах, которые обещал заплатить после того, как дело выгорит. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет.
Несколько дней спустя племянник Уильяма Шепгерта Билли заболел. Врачи констатировали сыпной тиф. Билли, юношу слабого сложения, препроводили в больницу, но все усилия докторов оказались тщетными.
Демонстрируя на людях безутешное горе, дядюшка втайне потирал руки: ведь он теперь стал единственным наследником очень крупного состояния, нажитого его старшим братом — отцом Билли. Пока юноша просто кутил на отцовские денежки, беспокоиться было не о чем, но вот когда он вздумал жениться на некой мисс Поп. Тут Шепгерт и воспылал интересом к микробиологии.
Однако невеста покойного юноши, чувствовавшая скрытую ненависть дяди Уильяма к ней и ее жениху, заподозрила неладное и заявила властям, что со смертью Билли очень нечисто. Вмешалась полиция. История с бактериологией выплыла наружу. «Вороны» стали клевать друг друга, как только пришло время отвечать за свое черное дело.
В Чикаго состоялся скандальный судебный процесс, где на скамье подсудимых сидели рядом «доктор» Фейман и его ученик Уильям Шепгерт. Первый изо всех сил старался избежать наказания в несколько лет каторжных работ, а второй — повешения. Но им это не удалось, хотя к делу были подключены самые ловкие адвокаты. Многочисленные пересмотры дела в судебных инстанциях ни к чему не привели. Каждый получил по заслугам.
Смерть на сцене
Учитель начальной школы деревни Лункино Рыбинского уезда Александр Богданов в начале декабря 1926 года объявил односельчанам о решении устроить своим питомцам бесплатные горячие завтраки. Для сбора средств на это он задумал поставить несколько спектаклей. К постановке была привлечена местная сознательная молодежь и немногочисленная интеллигенция. Александр увлеченно руководил репетициями и сам участвовал в пьесе, хотя еще несколько дней назад пребывал в состоянии черной меланхолии.
Через три недели состоялась премьера. Во втором действии пьесы один из главных героев, Иван Березовский, должен был, как того требовала роль, выстрелить в Богданова. Планировалось пальнуть за сценой из охотничьего ружья холостым патроном. Ружье зарядили и поставили за кулисами. Но режиссер перед самым началом второго акта скорректировал запланированные действия и объяснил, что для пущего эффекта Иван должен в него выстрелить из револьвера. Он передал ему свой наган и сказал, что так будет гораздо правдоподобнее.
Принимая оружие, Березовский еще спросил:
— Саша, а патроны-то холостые?
— Знамо дело — холостые! — заверил его режиссер.
Иван положил револьвер в карман зипуна и вышел на сцену. В положенный момент, после слов выскочившего из-за кулис Богданова. «Ты от меня не уйдешь, пролетарская сволочь!» он выхватил наган и выстрелил в своего классового врага.
По пьесе положительный герой, которого играл Березовский, должен был промахнуться, а «контрик» Богданов остаться стоять напротив него. Но он рухнул как подкошенный. Среди самодеятельных артистов произошло замешательство. Поскольку Александр продолжал лежать без признаков жизни, занавес задернули. Все бросились к бездыханному телу. Из левой стороны его груди сочилась кровь. Богданов был мертв. О продолжении спектакля не могло быть и речи. Потрясенные зрители расходились по своим избам, обсуждая происшествие. В волость снарядили вестового.
На следующий день из Рыбинска приехал судебный следователь. Вместе с доктором он осмотрел труп потерпевшего и в правом внутреннем кармане пиджака нашел записку, написанную рукой Богданова: «В моей смерти прошу никого не винить. Жизнь мне давно не мила, а покончить с собой не хватает духу. Если мне повезет и Иван попадет удачно, то мучениям моим придет конец. Любовь, как говорят в ячейке, буржуазный предрассудок, но я полюбил. А Настя Ямщикова любит Ивана, и никаких надежд на взаимность у меня нет. Вот пусть он, счастливец, и поставит точку. Если Иван сегодня промахнется, то впереди еще четыре спектакля. Один из них и станет последним в моей жизни. Пусть это будет первый из пяти, и я сегодня умру на глазах у Насти. Такова моя воля! Саша Бог».
Следствием было установлено, что, передавая револьвер, Богданов помимо стоящего против ствола одного холостого патрона оставил в барабане пять боевых, расставив их таким образом, что холостой патрон при взводе курка сходил с выстрела. Даже если бы Березовский и надумал проверить наган, он едва ли сразу сообразил бы, что выстрелит не холостым, а соседним с ним боевым патроном.
Ясно, что он был признан невиновным в смерти Александра Богданова, решившего покончить с собой руками своего соперника и затеявшего для этой цели спектакль, премьера которого закончилась так трагически.
Мошенники от искусства
В 1926 году большой резонанс в США получило заявление одного французского знатока старинной живописи о том, что в государственных и частных американских музеях и картинных галереях хранится множество картин, не представляющих никакой художественной ценности как грубые подделки работ Рембрандта, Рафаэля, Веласкеса и других мастеров. Французский эксперт съязвил, что американцы столь невежественны в искусстве, что не стоит большого труда продать любому миллионеру какую-нибудь мазню, лишь бы была хорошо подделана подпись художника.
Как следствие этих разоблачений через несколько недель в Америке начался ряд судебных процессов. В некоторых случаях продавцами поддельных полотен великих мастеров оказывались русские эмигранты. Ну как может не поверить американский богач, что эта картина действительно принадлежит кисти Тициана, если ее предлагает князь Милославский, да еще за такую пустячную сумму — всего каких-то двадцать пять тысяч долларов!
Скандал принял крупные размеры, пришлось мобилизовать экспертов не только в Америке, но и Европе. В ряде случаев оказалось, что продавцы сами были жертвами обмана, поскольку понимали в живописи не больше богатых американцев.
Подстегиваемый разгоревшимся скандалом, французский криминалист Лорио даже изобрел специальный аппарат для исследования подписей на картинах, испускающий лучи четырех родов, в том числе ультрафиолетовые. С его помощью можно было без труда установить подчистки и травление красок. Присутствие свежих красок аппарат Лорио выявлял при помощи рентгеновских лучей. Прибор имел четыре объектива.
Опробовали его на одном полотне кисти Гойи, написанном в 1799 году. В углу красовался автограф художника Тирана, который одно время был в особой моде. Предприимчивый антиквар вытравил подпись Гойи, а картину состарил на семьдесят лет, исправив девять на два.
Много шума наделал процесс Вашингтонского музея против одного итальянского маркиза, продавшего полотно Ренуара. Специалистам-искусствоведам было известно, что Ренуар, страдавший легким параличом правой руки, делал лишь одному ему свойственные короткие мазки кистью. Аппарат Лорио тотчас обнаружил фальсификацию: на полотне, приобретенном музеем, стали очевидны размашистые мазки. Жертвой другого итальянского аристократа сделался Филадельфийский музей, который приобрел полотно знаменитого Адриана ван Остаде, но рентгеновские лучи аппарата Лорио тотчас обнаружили грунт из белил, которого не могло быть на полотне этого мастера.
Итальянское и французское правительства по требованию Вашингтона вынуждены были начать расследование. Выяснилось, что в Италии имеется вполне почетное ремесло так называемых пастиччио — людей, искусно подделывающих работы старинных мастеров. Оказалось, что на Монмартре и Монпарнасе живут сотни художников, специализирующихся на полотнах великих живописцев.
Даже Луврский музей приобрел бюст Саванаролы за 3 тысячи долларов, а потом выяснилось, что его изваял отнюдь не знаменитый скульптор XIV столетия. Сделал его безвестный итальянец в начале ХХ века всего за семьдесят долларов.
Один предприимчивый французский художник с довольно известным именем сфабриковал двадцать пять полотен Коро, д’Обинье, Руссо и других известных художников и сплавил их в Америку за огромные деньги. В Венеции до сих пор красуется полотно с подписью Гойи, хотя давно установлено, что великий мастер ничего общего с этой картиной не имел.
Американский миллионер Клири, путешествуя по Африке, накупил огромное количество старинного негритянского оружия, однако по приезде домой эксперт установил, что все без исключения экзотические диковинки являются продукцией одной американской фабрики! Ни для кого не секрет, что большинство индейских реликвий, которые европейские туристы охотно покупают в США, производит небольшая бостонская фабрика.
