уже?!» Сотрудник года, восторг – и наконец восемь вечера, можно незаметно сложить оружие и отправиться в бар. Или к подруге. Или пройтись вдоль Фонтанки, поорать песни в голос, потом домой – пить зеленый чай и читать какого-нибудь Пелевина.
В бар, конечно, в бар. Ее давно уже знают во всех – сначала в те, где потише, и где угощают, там можно будет закрыть пару задач про завтрашний день. А потом – куда горячий шторм понесет. Неважно, «я волна».
В этот раз никуда не понесло и даже отбиваться от песочка со дна не пришлось: в полночь она выпорхнула из тяжелых дверей одна, закурила и пошла по студеным улицам просто домой. Просто уснуть. На ресницы, кстати, можно было утром и не тратить времени.
Долго смотрела на себя в зеркало: устаревшая и постаревшая, так похожая чем-то на маму, только с шумной какой-то пустотой внутри. Немудрая старость и усталость в светло-карих глазах, вокруг губ и носа начинают собираться морщинки, глядит – будто все знает, а сама понимает: не знает ничего. Говорят, красивая, хорошо зарабатываешь, живешь в центре и знакомства водишь с тем, с кем нужно, – идеально же. Вера усмехнулась про себя. Заняться бы уже каким-нибудь делом: запустить линейку белья или ювелирку, как все, либо освоиться среди блогеров и рассказывать за бесплатные ужины о прекрасных новых ресторанах… Что-то надо, а то так человек – ни о чем. Она сглатывает слюну и больше не смотрит на себя, опустив глаза в раковину. Черт с ним, спать.
…она что, не уходила из бара? Причудливый, кстати. Стойка из темного дерева с обеих сторон оканчивается какими-то фантазийными кольцами, а за спиной виртуозно отыгрывающего шейк бартендера старые-добрые «амаро монтенегро» и «франжелико» перемежаются изогнутыми и совсем незнакомыми бутылками про миндаль, цитрусы, лаванду – и это совсем не кажется ей странным. Тянет коктейль – ничего необычного. Что за коктейль? Ей рассказывают что-то о яблоках и меде, кажется, но ветер перекрывает слова – ровно до того момента, когда она поднимает глаза и натыкается на… елки. Ельник глаз напротив. Они раздают тепло, добро, искру, иронию и, нет, никакого пожара вопреки ожиданиям. Вера смотрит на его руки – держат шейкер и слегка дрожат. Кажется, не только она наткнулась. Что-то странное происходит, где-то есть ее муж и ей пора… Пора. Один только взгляд – напоследок. Ловит его. Смущена и удивлена. Встает, уходит.
Сон прервался: Вера вынырнула из него, будто из-под толщи какой-то очень и очень густой жидкости – вздох. Она здесь. В реальном мире. А перед глазами – этот немыслимый взгляд. Ого, никогда таких ярких снов не снилось. Сколько времени? Смотрит на часы: 1:27. Всего лишь! Еще всю ночь почивать. Круто, и… интересно. Досмотреть бы.
…идет по белому и пустому выставочному пространству. Картины на стенах – живые: двигаются, видоизменяются, блестят, сияют, потухают – и по-новой. Вокруг темно и никого нет. Где-то впереди слышатся смутные звуки – там будто бы музыка, спрятанная в пузырь: невнятная, булькающая, томная.
Вера открывает непонятно откуда появившуюся дверь и попадает в самую гущу событий – какой-то современный художник презентует свои странные ожившие картины: они множатся и множатся – а потом испаряются, увеличиваются до невообразимых масштабов, перекрывая собой пространство галереи, – а затем резко схлопываются до черного шарика, размером с кулак. На самих полотнах – монохромные разводы, напоминающие то волны, то закат, то луга.
Веру закружил и опьянил этот перформанс, она вдруг поняла, что сама – автор этих немыслимых картин. К ней стали подходить разные люди – тотальный, к слову, рандом: подруга-однофамилица из начальных классов, двоюродная бабушка, бывший муж, бывший босс, Киану Ривз в обнимку с абсолютно голой Натальей Крачковской – сфотографироваться, чокнуться бокалом отменного игристого, сказать что-то приятное. Вера улыбается, находит минутку и доброе слово для каждого, по ее телу разливается плотное фактурное тепло.
Вдруг рядом с ней материализуется незнакомый (или знакомый?) мужчина – она не смотрит на него до последнего, так как занята другими гостями, но в один момент поднимает взгляд. «Это он», – ее пронзает осознание. «Тот самый бармен с глазами-елками».
– Добрый вечер, Вера. Помните меня? – он улыбается и протягивает ей руку. У него звонит телефон, так настойчиво, так неприятно. «Не бери», – мысленно умоляет она…
…«дрянной» айфон, по ее однозначному определению, звенел минут двадцать – будильник верно делал свое дело и не переставал раз за разом заливаться сладкозвучными трелями, пока хозяйка не ткнула куда-то в экран (походя случайно сделав очередной скриншот). 8:00. Надо вставать. Ну и сны. Ночь определенно выдалась веселая – все как будто было по-настоящему! И это ощущение того, что она на своем месте, это чувство искреннего успеха, который строится не ради него самого, а для души и по любви, этот чуднóй бар и странные, но прикольные картины – главное, конечно, незнакомец с такими глазами. Кто же это? Вера слышала теорию о том, что во сне люди видят только знакомые лица… Может быть, она кого-то забыла? Уф, получилось слишком знаменательно, так что едва ли. Нет, не знакомый. Точно.
«Скуратов» на сегодня отменяется – после таких ночных бдений ей не хотелось неуместных ассоциаций. Забилась в Doris, надела наушники, чтобы не слышать умных «экологичных» разговоров таких разносторонне развитых хипстеров, и ушла с головой в работу. Попыталась уйти, вернее будет сказать. Концентрация и погружение дали сбой: Вера то и дело бродила взглядом по серым стенам кофейни, поворачивала голову в сторону окна, где сначала было тоже беспробудно серо, а потом резко стемнело. В ее практически безуспешных попытках сосредоточиться и закончить наконец хотя бы первую часть проекта прошел весь, пусть и короткий, световой день. Вера заказала третий фильтр – на этот раз с собой, – сложила ноутбук в сумку, завернулась в шарф, накинула черный пуховик и вышла из кофейни. Пройтись по Невскому и проветрить мысли. В наушниках матерились «Радиопомехи» – ей хотелось чего-то русского, грустного и простого, поэтому поставила песню «Падал снег» на репите. Как на Цоя похоже.
Какой холод. Если идти быстрее, будет тепло. Какая тьма… Ее томило ощущение блеклости, скупости ее существования. Оно будто бы недоразвитый ребенок, родители которого все ждут, когда он повзрослеет, станет умнее и будет приносить домой хорошие оценки – а он только глубже и глубже погружается в пучину своей ментальной комы. В такой коме, думала Вера, быстро шагая по замерзшему тротуару,
