вдавливая в него с силой свои невысокие каблуки, чтобы не поскользнуться, пребывает всю свою жизнь и она. «Жизнь» – шумно звучит и глупо. Если это жизнь, то почему сны, взять хотя бы тот, что приснился ей вчера, настолько приятнее, ярче, проникновеннее? Какой смысл находиться в этой жизни, если тут такая тупая и однобокая пустота: работа, дом, бар, работа, дом…
Она всегда хотела быть кем-то, что-то создавать, что-то иметь за плечами, что-то оставить после себя. Закончила курс по истории искусств и даже с год-полтора преподавала в онлайн-школе – ее любили ученики и коллеги, да и сама, кажется, горела этим, но потом как-то… надоело. Не хватило сил, разонравилось или просто лень (прокрастинация?) перекрыли – Вера не знала, почему стало так скучно. Когда-то, еще на хайпе псевдовинтажных трогательных украшений, сама делала подвески и кольца из сушеных трав, залитых эпоксидной смолой, – покупалось, нравилось. А потом сошло на нет. Будто бы тоже – само собой.
Развод этот. Из-за мужа она начала изучать вино – тоже поверхностно, но с по-детски горячим интересом. Он не верил в нее, считал милой, взбалмошной, сильной и даже, может быть, умной, но не глубокой, без того умения зреть в корень. А она – не верила в него, великолепно мыслящего тонкого психолога, но слабого, без воли к действию. Все равно разрыв подкосил – сил придумывать, творить не осталось. Только грустить и пить.
«Собраться бы в кучу и бомбить. Все это… так непохоже на меня. Да, он прав, неглубокая, но деятельная – так, и что? Это приносило хоть какую-то радость в мою жизнь. Теперь вообще ничего нет»
Дошла до своего темно-серого с дореволюционными еще подтеками дома, поднялась на третий, открыла ключом массивную скрипучую дверь, скинула сапоги и села на пол в прихожей не раздеваясь. Щеки начало щипать – отходил мороз. Тепло. Пойдет. С трудом оторвав себя от пола, Вера долго и размеренно, включив какую-то скучную аудиокнигу, занималась домашними делами: ужин, посуда, пыль, десять раз все переставить с места на место, пересыпать рис из пакета в банку, из банки в другую банку, налить наконец кружку неизменного зеленого чая под серию «Американской истории преступлений» – лень смотреть в оригинале с субтитрами, включила в переводе – и спать. Может быть, там будет что-то поинтереснее того, что происходило с ней сегодня в реальности.
…она выходит из зала суда, потом – из здания, спускается по бесчисленному множеству белых ступенек. Ей не очень удобно – юбка слишком узка, колготки на талии съехали и туфли, скользя, слетают. Вокруг – ранняя осень и все американское такое, кажется, это Лос-Анджелес. Теплый желтовато-персиковый свет сочится сквозь кроны чуть порыжевших деревьев, воздух прозрачный и чистый, дышится легко. Она идет к автобусной остановке и чувствует: кто-то следует за ней. Поворачивается и видит все те же глаза, все того же мужчину, старого знакомого – вот только откуда они знакомы, никак не припомнит. Может быть, из присяжных? Или кто-то из стажеров? Или родственник чей-то?
– Вера, здравствуйте. Я еле вас догнал, – кажется, и голос его она уже где-то слышала.. Глубокий, не сильно низкий, говор – мягкий, четкий. Какой приятный человек…
– Добрый день, – отвечает Вера. – Мы с вами уже виделись?
– Да, думаю, виделись. У меня есть стойкое ощущение, что я вас знаю. А потому не вижу ничего странного в том, чтобы пригласить на кофе, – он улыбнулся ей сдержанной, но полной нежного чувства улыбкой, спрятанной в густой бороде.
– Почему бы нет! Я никуда не тороплюсь теперь…
Они полушли-полулетели по сухим тротуарам, усеянным хрустящими листьями, мимо блестящих витрин с журналами и овощных лавок, мимо палаток с морем разноцветных роз и белых гвоздик, мимо потрепанных уличных музыкантов, бренчящих на своих исхудалых гитарах да скрипках.
Дверь в кафе сама отворилась перед ними – да так скоро и легко, будто ждала их. Сквозь резные ставни окон на отделанный деревом пол ажурно ниспадал солнечный свет. Они сели за небольшой круглый стол, одна ножка которого была короче остальных – стол слегка пошатывался, но очень медленно, будто двигался под непринужденный блюз, льющийся из колонок. Она осмотрелась: кафе тоже показалось ей знакомым – особенно, барная стойка с необычными краями в виде то ли завихристого гребня волны, то ли ракушки, то ли переливающегося завитка «золотого сечения»… Впрочем, кто знает, куда ее заносило в режиме тотального бархоппинга…
– Какой кофе вы пьете? – спросил он.
– Капучино, – ухмыльнулась Вера. Ей отчего-то всегда было неловко признаваться в том, что воронке или аэропрессу, даже вполне сносному фильтр-кофе, она все-таки предпочтет старый-добрый капуч.
– А с каким молоком?
– Миндальным, если есть. Спасибо.
– Два капучино с миндальным, Линда. Спасибо, – сказал он официантке, продолжая мягко, но теперь слегка дерганно улыбаться. Вера взглянула на него с доброй усмешкой: «Тоже с миндальным? Хм…»
– Что-о-о-о? – еще шире улыбнулся он. – Как и вы, я люблю миндальное молоко…
Официантка принесла кофе. Он взял свою кружку в обе ладони и указательным пальцем правой нервно водил по ободку, остальными стараясь утихомирить дрожь в левой руке. Вера это заметила и едва заметно нахмурилась. Во-первых, сто процентов уже проживала этот момент – дежавю? А во-вторых… Он что, волнуется? Почему? Его руки были крупными, пальцы – не тонкими, но аккуратными. Ухоженные, слегка удлиненные ногти сливались с бежевой – от оливки до бронзы – кожей.
– Вы вспомнили, где мы могли встречаться? – она (почему-то оказалась в очках) сняла очки и положила их на стол.
– Нет, Вера, – он тоже снял очки, – но мне хочется поговорить с вами. Я слышал, что кроме работы в суде, вы еще вином интересуетесь. Могу попросить рассказать об этом? Интересуетесь в качестве уставшего от надоедливых лицемерных адвокатов прокурора или?..
Она засмеялась:
– А вы не стремитесь показаться избыточно вежливым…
– Простите, если обидел вас, – быстро и чуть встревоженно ответил он.
– Что вы, – Вера даже была благодарна ему: чуть нахальная шутка сняла напряжение и разговор пошел легче. – В целом, да, как уставший прокурор. Иногда собираю у себя дома друзей, каждый приносит какую-то интересную бутылку, рассказывает о ней что-нибудь, мы дегустируем и обсуждаем. Время от времени пробуем вслепую. Это очень здорово развивает интуицию, однако на мои скудные знания, откровенно говоря, никак влияет… А чем, кстати, вы занимаетесь? И, извините, как вас зовут? Я до сих пор не знаю – или не помню – вашего имени…
Он проговорил свое имя,
