– Все так же. Сидит. Смотрит на стену.
Бригитта осторожно заглянула в окошко и вздохнула. А потом бросила на Сигне испытующий взгляд и, мгновение поколебавшись, бросила:
– Зря это сделали.
– Что зря? – не сразу поняла Сигне.
– Зря его забрали из семьи. Никому от этого не будет лучше. Ни мальчику, ни-и-и… – она на мгновение запнулась, а затем упрямо вскинула голову и твердо закончила: – Ни нам.
– Как ты можешь такое говорить! – вскинулась Сигне. – Ты же знаешь, мальчика забрали не просто так. Эта сумасшедшая русская мамаша его била. Ты же сама видела синяки у мальчика на руках.
– Она говорит, что он упал и ударился, играл на улице.
– Она врет! – сердито выкрикнула Сигне, но затем со всей горячей девичьей непоследовательностью продолжила: – Да даже если и нет – родители обязаны следить за детьми и принимать меры к тому, чтобы дети не получали травмы.
– А ты в детстве никогда коленки не царапала? И нос ни разу не разбивала? – огрызнулась Бригитта. Потом покосилась на Сигне и вздохнула: – Извини. Я не должна была так говорить. Просто… просто я уже сталкивалась с русскими. Они… они фанатики семьи. Они точно этого так не оставят.
– Ха, да что они могут сделать? – легкомысленно взмахнула рукой Сигне.
– Многое, – угрюмо произнесла Бригитта.
– В смысле?
– Просто… я прошлым летом была в России. Не на экскурсии, нет. Ездила к друзьям. Которые там живут. И уже довольно долго[1].
– Русским? – испуганно, но и слегка восторженно округлив глаза, уточнила Сигне.
– Нет, шведам. Они живут там уже лет десять. В деревне. В русской глубинке.
– Ух ты… их не того, не убили пьяные русские mujik?
– Нет, – усмехнулась Бригитта. А потом посерьезнела и твердо произнесла: – Более того. Они там счастливы. Я прожила там целое лето. Купалась. Ходила за грибами. Ловила рыбу, но не на спиннинг, а на обычную деревянную удочку. Играла с деревенскими детьми. И знаешь, что поняла?
– Что?
– Что я бы хотела там жить.
– Где?! – изумилась Сигне. – В этой варварской стране? Да ты знаешь, что там в семьях бьют детей! Что мужчины и женщины – пьют! Они сами этого не скрывают. Почитай газеты, посмотри статистику!
– Статистику? – Бригитта саркастически усмехнулась. – О да! Статистика – великая вещь. Вот только… ты знаешь, сколько русских выступили донорами своих собственных детей, пойдя на удаление собственной почки, части печени или еще какого-нибудь органа? Нет? А вот я тебе скажу – в прошлом году таких было семнадцать человек. А у нас? Не знаешь? Так я тебе скажу – ноль!
– Но… – слегка растерялась Сигне, – это же не показатель. В конце концов, есть очередь на трансплантацию, есть возможность заказать орган…
– Чтобы его вырезали из какого-нибудь серба, индийца или индонезийца и нелегально привезли тебе? Очень достойный поступок. Я… – но закончить фразу Бригитта не успела. Потому что в этот момент кто-то позвонил во входную дверь. Девушки синхронно развернулись и испуганно уставились на двустворчатые двери, отделяющие небольшой коридорчик, в котором располагалась «комната психологической коррекции», от холла у входной двери. Неужели началось?..
Когда они, выждав где-то полминуты, все-таки набрались духу и вышли в холл, дверь, ведущая на лестницу, распахнулась и оттуда показалась мистрес Ульсен. Окинув обеих раздраженным взглядом, она гордо прошествовала к двери и решительным жестом распахнула ее. Сигне и Бригитта, стараясь не отсвечивать, шустро скользнули в сторону и притулились у бокового окна. На улице уже было довольно темно, но Сигне показалось, что ситуация на перекрестке изменилась. Как именно – было не особенно видно, но броневик отчего-то стоял с распахнутыми настежь дверьми и люками, а чуть в стороне от него девушка смутно различила несколько фигур, лежащих на земле и вроде как со сложенными на затылке руками. Сразу за ними были смутно видны силуэты еще трех или четырех фигур, но уже стоящих. А чуть дальше, почти теряясь на фоне лесной опушки, возвышались какие-то странные аппараты с задранными кверху винтами. Но в следующее мгновение ей стало уже не до разглядывания происходящего на улице.
– Гукв’Эль![2] – Мужчина, обнаружившийся на пороге, был одет в классический мужской тренчкот, из-под которого виднелись столь же классические брюки… и потому выглядел очень странно. Во всяком случае, Сигне при взгляде на него чувствовала какой-то диссонанс. В Векше, на окраине которого находился приют, никто из мужчин так не одевался. В любом случае, вечером. После работы. Джинсы, слаксы, шорты, чиносы, свободные блузы, вязаные кофты, поло либо нечто подобное, совершенно не классических оттенков и цвета, а часто и вообще кричащее, кислотное, «подчеркивающее индивидуальность» – этого было сколько угодно, но классика… эта одежда считалась «офисным костюмом», и любой клерк сразу же по окончании рабочего дня с радостью «сдирал» с себя «эти вериги», чтобы одеться «нормально». Ну так рассказывали девушке те представители мужского пола, с которыми ей доводилось говорить на эту тему… Этот же мужчина, похоже, чувствовал себя в этой столь несовременной и, по мнению знакомых Сигне, не очень-то удобной одежде вполне естественно. И вообще, он весь был какой-то не такой, не как те парни из их компании – спокойный, уверенный в себе и… сильный. Это чувствовалось сразу.
– Хэй[3], – холодно отозвалась директор приюта. – Кто вы, и что вам здесь надо?
– Меня зовут Павел. – Мужчина отвесил легкий поклон, вежливо улыбнулся и спокойно закончил: – Я пришел за мальчиком.
Сигне нервно сглотнула и, вытянув шею, попыталась рассмотреть, один ли мужчина появился на пороге приюта или там есть кто-то еще. Но из-за того, что фигура мужчины занимала почти весь дверной проем, ничего разглядеть не получилось.
– Вы его не получите! – Сигне показалось, что от голоса мистрес Ульсен дверной косяк покрылся инеем. Даже она, стоящая в стороне и явно не являющаяся объектом, на который было направлено раздражение директора приюта, и то ощутила, как у нее похолодели ноги. Но мужчина никак внешне не отреагировал на мистрес Ульсен. Наоборот, он снова улыбнулся и, отрицательно качнув головой, произнес:
– Я так не думаю, – несколько мгновений мужчина и директор приюта молча стояли друг против друга, меряясь взглядами, а затем директор приюта возмущенно фыркнула и раздраженно заговорила:
– Послушайте, у нас специализированный приют. К нам попадают дети с тяжелыми психологическими травмами, которые еще и усугубляются тем, что чаще всего были нанесены им собственными родителями, и я никому не позволю…
– Не надо так много слов, – прервал ее мужчина, – просто отдайте мне нашего мальчика. И я уйду.
– Вы уйдете немедленно! – В этом выкрике директора приюта явственно слышались истерические ноты. После чего она решительно захлопнула дверь… вернее попыталась. Мужчина просто вскинул руку и остановил дверь ладонью.
– Как вы смеете?! – взвилась мистрес Ульсен и буквально навалилась на дверь всем своим телом. Сигне прянула к ней на помощь, но, наткнувшись на взгляд мужчины, испуганно замерла. А он снова улыбнулся и… аккуратно отодвинул дверь, вместе с навалившейся на нее директором приюта. После чего вошел внутрь.
– Вы… вы… вы хам! Варвар! Сексист! Дикарь! Преступник! Как вы посмели ворваться к детям?! Я немедленно вызову полицию! – задыхаясь от злости, орала мистрес Ульсен. Но… этот варвар и дикарь, силой ворвавшийся в беззащитный детский приют, в котором находились только женщины и дети, развернулся к Сигне и, совершенно не обращая внимания на директора, негромко спросил у девушки:
– Где мальчик?
Сигне испуганно вздрогнула и скосила глаза на двустворчатые двери, за которыми начинался коридор к «комнате психологической коррекции». Мужчина проследил за ее взглядом и коротко бросил:
– Веди…
Мальчик все так же сидел на кровати, прижав к себе медведя. Мужчина несколько мгновений рассматривал его через окошко двери, а затем резко развернулся к Сигне.
– Это что? – тихо спросил он. Тихо… но по свистящим обертонам в его голосе девушка поняла, что он просто в бешенстве. – Это как?! У нас в такие комнаты помещают буйнопомешанных, а вы ребенка… С-су… – Он осекся и, стиснув кулак, с размаху саданул по двери. Сигне испуганно вскрикнула. Удар был так силен, что дверь просто вышибло из усиленного косяка, и она повисла на одной петле. Он что, совсем с ума сошел? Ребенок же испугается! Но мужчина уже шагнул внутрь.
– Здравствуй, Максим, – произнес он уже вполне спокойным голосом, как видно, сумев все-таки взять себя в руки. – Я пришел за тобой.
Мальчик, действительно испугавшийся грохота выбитой двери и потому съежившийся, несколько мгновений молча смотрел на мужчину, а потом как-то… облегченно выпрямился, сполз с лежака и, подойдя вплотную, поднял голову и спросил:
