Не углубляясь здесь в подробное изложение предыстории русско-персидской войны, нюансах российской внешней политики в Грузии в частности и в Закавказье в целом в XVIII – начале XIX вв., также как о внешних факторах[8], отметим лишь, что вспыхнувшая после убийства Ага-Мохаммед-хана новая смута, определенное время не давала Ирану возможности вновь вплотную заняться Закавказьем, которое представляло тогда пеструю картину фактически независимых, или полунезависмых от шахов владений. Для восстановления своего влияния Каджарам требовалось некоторое время. Со своей стороны, правители данных владений представляли проблему не только для Ирана, но и для российского командования своими неуправляемыми действиями.
Аага-Мохаммед-хан
Необходимость обороны присоединенного Картли-Кахетинского царства (Георгиевским трактатом 24 июля 1783 г., подтвержденным манифестами императоров Павла I от 18 января 1801 г. и Александра I от 12 сентября 1801 г.), также как устройства гражданской части, соображения геополитического и геоэкономического характера, требовавшие решительных мер, не позволяли российской стороне почивать на лаврах. Управление вверенным им краем К.Ф. Кноррингом и П.С. Коваленским, в итоге, было признано в Санкт-Петербурге, как неудовлетворительное, и не соответствовавшее требованиям складывающейся обстановки. В итоге, тяжелое бремя по решению всех этих задач было возложено на князя П. Д. Цицианова (1754–1806 гг.), назначенного рескриптом императора Александра I в сентябре 1802 г. инспектором Кавказской линии и главнокомандующим в Грузии.
В. Потто, говоря о жизненном пути Цицианова отмечал следующее «Князь Павел Дмитриевич Цицианов происходил из знатнейшей грузинской княжеской фамилии и находился в близком родстве с последним царствовавшим домом Грузии. В русскую службу вступил еще дед его в царствование Анны Иоанновны; он был убит во время шведской войны под Вильманстрандом, и с тех пор семейство князей Цициановых осталось в России навсегда. Князь Павел Дмитриевич родился восьмого сентября 1754 года в Москве. Он начал военную службу в Преображенском полку, но вскоре переведен был в армию и в 1786 году, вместе с производством в полковники, назначен командиром Санкт-Петербургского гренадерского полка. Дело под Хотиным (тридцать первого июля 1788 года), где он сражался со своим полком на глазах Румянцева, сразу выдвинуло князя из ряда сослуживцев. Кагульский герой с восторгом смотрел на быстроту, энергию и распорядительность юного полкового командира и тут же, на самом месте боя, предрек ему блестящую военную карьеру. Но турецкая война не дала Цицианову возможности развернуть в полной мере свои боевые достоинства; полк его вскоре был передвинут в Польшу. Но, тем не менее, он был уже замечен, ив 1793 году, в день торжества заключения мира, произведен в генерал-майоры. Армия знала Цицианова, впрочем, не по одним военным заслугам; его любили за тонкий, наблюдательный ум и за острый язык, которого побаивались даже сильные мира. В армии ходила в то время по рукам и читалась тайком его известная сатира «Беседа русских солдат в царстве мертвых», где в разговоре убитых солдат Двужильного и Статного изложена была едкая критика на современные военные события и на Потемкина. Памятный для русских 1794 год застал Цицианова в Гродно, где, по его выражению, «он стоял с полком, как на ножах», потому что в крае с минуты на минуту ожидали восстания. Кровавая резня, известная под именем Варшавской заутрени, нашла себе отголосок в Вильно и в Гродно. В первом из этих городов войска были застигнуты врасплох и понесли немало утрат, но в Гродно мятеж совершенно не удался. Цицианов, не веривший льстивым польским речам, зорко следил за настроением умов, не допускал наплыва в город праздного люда и держал свой полк постоянно наготове. При первом взрыве мятежа он вывел свои батальоны из Гродно, обложил ими город и под угрозой штурма заставил магистрат выдать главных зачинщиков. На жителей он наложил контрибуцию в сто тысяч рублей, назначив для ее сбора однодневный срок; и страшные жерла орудий, наведенные на улицы, вид батальонов, готовых по первому знаку не оставить камня на камне, заставили поспешить с исполнением требований грозного князя.
Цицианое П.Д.
Слух об этом, облетев окрестности, много способствовал тому, что спокойствие и порядок были сохранены в соседних городах и местечках. Между тем полк получил приказание выступить к Вильно. Цицианов по пути выгнал из Слонима мятежные банды князя Сапеги, затем командовал всеми войсками, которые штурмовали Вильно, а в августе с одним батальоном быстро перешел в Минскую губернию и у местечка Любавы наголову разбил отряд Грабовского, взяв его самого в плен вместе со всей артиллерией. Подвиги Цицианова так выделились тогда на общем фоне военных действий, что сам Суворов в одном из приказов предписывал войскам «сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов»… Ордена св. Владимира З-ей степени за Гродно, Георгия на шею за Вильно, золотая шпага с надписью «За храбрость» за поражение Грабовского и полторы тысячи десятин земли за окончание войны были наградами князя Цицианова»[9].
В этой, не лишенной апологетической нагрузки характеристике князя, историком тем не менее было выделено вслед за Суворовым одно важнейшее, среди многих иных, качество князя – решительность. Помимо этого, Цицианов не понаслышке знал реалии региона. Так, В. Потто, продолжая биографию князя отмечал «Назначенный императрицей в корпус графа Валериана Александровича Зубова, Цицианов участвовал в персидском походе и некоторое время был комендантом в городе Баку, где сблизился с Гуссейн-Кули-ханом, сделавшимся впоследствии его гнусным убийцей. Короткий период царствования Павла Петровича, подобно большей части лиц, отличенных Екатериной, Цицианов провел в отставке. Император Александр снова призвал его на службу, произвел в генерал-лейтенанты и одиннадцатого сентября 1802 года назначил инспектором Кавказской линии и главнокомандующим в Грузию. Истомленная борьбой Грузия требовала энергичного, твердого правителя, и в этом отношении выбор Цицианова был безошибочен. С назначением его для Грузии наступают лучшие времена, времена действительной защиты царства русским оружием и полной перемены внутренней и внешней политики, приведшей к покорению всего того, что издавна было враждебно царству и мешало его жизни и правильному развитию. При Цицианове уже не враги разоряют Грузию, а сама Грузия берет в свои руки судьбу окружающих ее народов»[10].
Работая над улучшением гражданской части управления, параллельно, Цицианов активно пытался решать и военно-политические задачи. С целью пресечения набегов Джаро-Белоканских лезгин на Грузию, князем была развернута против них решительная борьба. Уже в начале 1803 г., (с 27 марта по 12 апреля) русскими войсками были осуществлены операции против Джаро-Белоканских вольных обществ собственно Джар-Белокана, Катеха, Тальского, Мухахского и Дженихского. На берегу р. Алазани был постороен Александрийский редут. Князем также велись активные переговоры о подданстве окрестных владелетей. В результате, в 1804 г. Мингрелия и Имеретия (правда смуты в последней, подстрекаемой царем Соломоном продолжались еще несколько лет), официально стали считаться в подданстве Российской Империи. Велись переговоры и с Эриванским ханом и иными владетелями. Очередной крупной военно-политической акцией князя явилось занятие Гянджи (январь 1804 г.), хан которой занимал резко отрицательное отношение к российской политике и отличился в организации целого ряда набегов на подконтрольную российской власти территорию. Укрепления были взяты решительным штурмом, после категорического отказа сдаваться. Хан был убит в бою, а сам город получил новое название – Елизаветполь.
Между тем, назревало решительное боевое столкновение с Ираном. Как уже было отмечено, вновь вспыхнувшая после убийства Ага-Мохаммед-хана внутренняя борьба за власть несколько отвлекла внимание Каджаров от Закавказья. Племянник Ага-Мохаммед-хана Фатх-Али-шах (Баба-хан) еще к середине 1801 г. продолжал бороться с некоторыми конкурентами. Так, в рапорте консула Скибиневского генерал-лейтенанту Кноррингу от 21 августа 1801 г. отмечалось «Сейчас получил я верное известие, что Баба-хан неудачное имел сражение в недальнем расстоянии от Тегерана с братом своим Хусейн-ханом, и будучи разбит, ушел в город сей; а брат удалился в Испагань для собрания большего числа войск. Безо всякого успеха и из Хорасана возвращается войско Баба-ханово, под начальством Сулейман-хана»[11].
Но, постепенно, Фатх-Али-шаху удается взять перевес над своими противниками. Каджары начинают готовится к реваншу. Уже к концу 1801 г. донесения русскому командованию начинают принимать более тревожный характер. Так, в рапорте генерал-майора Лазарева от 5 декабря 1801 г. генерал-лейтенанту Кноррингу отмечалось «Сего числа пришел ко мне здещний мокалак Исай Николаев, имеющий торг в Тавризе и представил мне письмо, им полученное от его прикащика там находящегося, по которому видно, что баба-хан делает приготовление к выступлению в поход на Грузию после обыкновенного их праздника ноуруза – что по нашему приходит около 10 марта»[12]. Опасения на тот момент оказались необоснованными. Однако упорные слухи о готовящемся персидском наступлении продолжали циркулировать и позже. Русская сторона тщательно взвешивала поступавшие к ней из многочисленных источников данные. В результате, уже в рапорте Скибиневского Кноррингу от 7 мая 1802 г. не подтверждались сведения о концентрации персидских войск для похода. Вместе с тем отмечалось, что таковое намерение существует[13].
