Удивительно, что животные, дикие и одичавшие, которым, казалось бы, никакие мёртвые зоны нипочём, тоже старались не селиться в этих местах.
Обвал случился в ноябре, когда дачников по деревням оставались считанные единицы. Именно они, люди одновременно городские и деревенские, оказались той ниточкой, что связывала изолированные анклавы. Их называли ходоками, забытым словом, которое вдруг ожило и наполнилось новым содержанием. Когда ходоки являлись в чужой анклав, на них падал отблеск мёртвой зоны, делавший их практически неуязвимыми.
Обычные деревенские обитатели точно так же не могли попасть в город, как и городские к ним. После того, как исчезло электричество и перестали ездить автолавки, им пришлось вспоминать приёмы прежней жизни, когда в деревне царило натуральное хозяйство. Учились макать свечи и печь хлеб. Кто был в силе, вновь заводил скотину и выживал, в общем, неплохо.
О том, что творится в городах, ходили, в основном, слухи, причём, самые невероятные. Да и как могло быть иначе, если ослепли телевизоры, замолкли телефоны и радио. Новости внешнего мира приносили всё те же ходоки из бывших дачников. Народ судачил о конце света, о вторжении инопланетян, о происках забугорных государств. Последнее не лезло уже ни в какие ворота, поскольку из-за бугра не приходило ни малейших вестей, и, значит, дела там обстояли не лучше здешних.
В анклав, где жил Стас, входило десяток полувымерших деревенек и два села, где и сейчас жили сотни людей. А вот с ходоками анклаву не повезло: один только Стас. В деревне Федово была ещё девяностолетняя москвичка Раиса Степановна. Ранней весной её вывозили на природу внуки и оставляли на попечение местных алкашей, а в первопрестольную старались вернуть попозже. Разумеется, Раиса Степановна никуда не ездила и, кажется, не слишком понимала, что происходит. Поэтому Стас оказался человеком попросту незаменимым и для своего анклава и для внешнего мира. Торговый обмен не многих спасал в городском анклаве, зато Стас сумел вернуть домой двоих ребят, незадолго до обвала ушедших в армию, и девчонку, учившуюся в областном центре в техникуме. Уехать из дома они успели, а прижиться во внешнем мире – нет. Вот и болтались в чужом анклаве, как цветок в проруби. Хорошо, узнали Стаса, по деревням все, кроме разве что дачников, друг друга знают, а Стас признал их по чуть заметным огонькам, не то в глазах, не то прямо в душе. Огни было невозможно как следует разглядеть и описать, но они были и, несомненно, отличали своего от остальных и прочих.
Первый из этих парней подошёл и начал расспрашиваться, что делается в родном селе. Стас выслушал парня и предложил ехать вместе с ним. Страшно было: а ну как везёт на смерть? Но к тому времени уже столько смертей пришлось повидать, что не слишком Стас и колебался. Парня Стас довёз и сдал на руки родителям, которые и надеяться бросили, что когда-нибудь увидят сына.
Двух других: парня и девушку, Стас отвозил уверенно, зная, что довезёт. Зато по городскому анклаву прошёл слух, что деревенский ходок может возить людей в свои места, где жратвы завались, а бандитов нет и, вообще, там рай земной. Дважды Стас давал себя уговорить, и потом на полпути ему приходилось сбрасывать с повозки вздрагивающий мешок, который только что был человеком.
Сумасшедшие, вроде сегодняшней дамы, встречались не часто, люди, даже потерявшие рассудок, старались свести счёты с жизнью менее изуверским способом.
Новостей сегодня не было, поэтому с делами Стас разобрался быстро. Заехал в Подворье – большое село, где брал на продажу овёс, отдал выменянную солярку и одну штуку ситца в общее пользование. Затем поехал домой. Картошку на обмен Стас брал в своей деревне у старух, значит, гвозди и верёвка достанутся им. И, конечно, рулон материи. Нормы получались разные: в Подворье живёт больше двухсот человек, а в своей деревне и полутора десятков нет, но тут уж ничего не попишешь, свои соседки роднее кажутся. Жителям других деревень сегодня вообще ничего не досталось. Третий рулон халявного ситца Стас решил оставить себе, за работу. Мало ли что случается в жизни, глядишь, ситец может и потребоваться.
Уже у самой деревни Стас встретил Ваньку. Не старый ещё мужик, только разменявший полтинник, был законченным алкоголиком. Вроде бы он работал где-то и как-то, особенно в советское время, но в основном – пил. Когда бывало пропито всё, и голод подходил вплотную, Ванька шёл к бабкам, которые все доводились ему какой-то роднёй, глядел жалостно и говорил: «Крёстная, покорми. Жрать охота». И старухи кормили. Не бросать же родную кровь на голодную смерть.
Когда телега поравнялась с Ванькой, тот сходу вспрыгнул на неё, усевшись с краю.
– Сигарет привёз?
– Ты, Ваня, сдурел? Какие сигареты? Слово такое забудь.
– Что же, там, в магазинах сигарет не осталось? Сигареты всегда есть.
– Там магазинов не осталось, одна барахолка. А ты ничего на обмен не давал.
– Я крёстную просил, чтобы она дала…
– Так я ей и привёз: гвоздей, крышу чинить, и отрез на платье.
– А водки? Я без водки на крышу не полезу.
– Водки там тоже нет, ни за какие деньги, ни за что в обмен. Год назад бывала, а сейчас кончилась.
– Да не обязательно заводской. Мне всё сойдёт: самогон, денатурат, омывайка автомобильная.
– Нету, – злорадно сказал Стас. А и было бы, я бы не привёз. Я человек неверующий, но греха на душу не возьму. Мало, что ли, народу суррогатами потравилось? И потом… ты же хвастал, что у тебя аппарат есть. Что же сам не гонишь?
– Сахар, где брать? – уныло спросил Ванька.
– Ну, брат, ты сказанул. Сахар на такие дела переводить. Вон, в этом году по заброшенным садам яблока дички сколько пропало. Тонны! И сейчас догнивает. Сушить уже нельзя, а на самогонку – самое то. Что ж ты не гонишь?
– С яблок брага кислая. И гнать с неё замаешься.
– Ну, тогда жди, пока тебя кто-нибудь на халяву угостит, из тех, кому не лень с кальвадосом возиться.
– У них допросишься… У Елиных, вон, всё есть, и самогонка, и самосад, так ведь не дают!
– Елины тебе семена махорки давали, что же ты не посадил?
– Я сажал… – тоном законченного двоечника протянул Ванька. – Так выкурил всё ещё весной.
В самом деле, едва появились на грядке первые ростки табака, Ванька принялся драть их и, даже не высушив, крутить цигарки, пока не стравил весь будущий урожай.
– Не сумел до осени дотерпеть, значит, ты сам себе злобный Буратино, – с усмешкой постановил Стас. – Сиди без курева.
Стас раздал старухам гвозди, отдал Анне верёвку – навязывать недавно заведённую и ещё не привыкшую к новому месту корову, оделил всех отрезами цветастого ситца. Всё это время Ванька сидел на краю телеги и ныл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
