в конечном итоге
не может сойти никому с рук. – Но вы сказали, что совершили нечто ужасное.
Понтер смотрел в окно на свой мир.
– Да.
– Там? В том, другом мире?
– Да.
– Но вы не разделяете веру в этого их Бога.
Понтер фыркнул:
– Конечно нет!
– И вы считаете, что вас никогда не будут судить за плохой поступок, который вы совершили?
– Именно. Не сказать чтобы это было идеальное преступление. Но в том мире ни у кого нет никаких оснований подозревать меня, а здесь ни у кого не может быть причин потребовать просмотра именно этой части моего архива алиби.
– Вы назвали это преступлением. Было это деяние преступным по меркам того, другого мира, в котором вы находились?
– О да.
– А мы посчитали бы это преступлением, соверши вы его здесь?
Понтер кивнул.
– Что вы сделали?
– Я… мне стыдно об этом рассказывать.
– Я ведь сказал, что не собираюсь вас судить.
Понтер неожиданно для себя вскочил на ноги.
– В этом-то всё и дело! – воскликнул он. – Никто не будет меня судить – ни здесь, ни там. Я совершил преступление. Я получил удовольствие, совершая его. И да – завершим ваш мысленный эксперимент, – да, я сделал бы это ещё раз, доведись мне пережить тот момент снова.
Какое-то время Селган молчал, по-видимому ожидая, пока Понтер успокоится.
– Понтер, я могу помочь вам, если вы мне это позволите, – сказал он. – Но вы должны говорить со мной. Вы должны рассказать мне, что произошло. Почему вы совершили это преступление? Что к нему привело?
Понтер снова сел, перебросив ноги через седлокресло.
– Я начну с моего первого посещения другой Земли, – сказал он. – Тогда я познакомился с женщиной по имени Мэре Воган…
Глава 1
Это был последний вечер Мэри в Садбери, и она испытывала неоднозначные чувства.
Она не сомневалась, что отъезд из Торонто пошёл ей на пользу. После того, что там произошло – «Боже мой, – подумала она, – неужели всего две недели назад?», – покинуть город, вырваться из окружения, которое постоянно напоминало ей о том ужасном вечере, было, несомненно, правильным решением. И хотя завершилось всё на немного грустной ноте, она бы ни на что не променяла те дни, которые провела с Понтером Боддетом.
Её воспоминания об этом времени были словно подёрнуты флёром: уж слишком фантастичными они казались. Однако бесчисленные фотографии, телерепортажи и даже рентгеновские снимки убеждали – всё это случилось на самом деле. Современный неандерталец из параллельной версии Земли каким-то образом проскользнул в нашу вселенную. Теперь, когда он отправился обратно, Мэри уже и сама с трудом в это верила.
Но это было. Понтер на самом деле был здесь, и она действительно в него…
Не преувеличивает ли она? Не делает ли из мухи слона?
Нет. Нет, именно это и произошло.
Она влюбилась в Понтера, и, возможно, он тоже полюбил её.
Если бы только она была цельной, полноценной, не надломленной психологической травмой личностью, всё могло бы пойти по-другому. О, она бы всё равно не устояла перед добродушным великаном – но тем вечером, когда они смотрели на звёзды, когда он потянулся и взял её за руку, она бы не замерла от его прикосновения.
Это было слишком рано, сказала она ему на следующий день. Слишком мало времени прошло после…
Она ненавидела это слово; ненавидела произносить его, даже в мыслях.
Слишком мало времени прошло после изнасилования.
А ещё через день она возвращалась домой, туда, где произошло это гнусное преступление, – в кампус Йоркского университета в Торонто, к её прежней жизни преподавателя генетики.
К её прежней одинокой жизни.
Она будет скучать по многому, что осталось в Садбери. Например, по отсутствию пробок. Она будет скучать по друзьям, с которыми познакомилась здесь – Рубену Монтего и даже по Луизе Бенуа. Будет скучать по расслабленной атмосфере Лаврентийского университета, где она провела исследование митохондриальной ДНК, доказавшее, что Понтер Боддет на самом деле неандерталец.
Но больше всего, осознала она, стоя на обочине сельской дороги и глядя в безоблачное ночное небо, ей будет не хватать вот этого. Вида бескрайних звёздных россыпей. Вида Туманности Андромеды, которую показал ей Понтер. Вида изгибающегося над головой Млечного Пути.
А ещё…
Да!
Да!
Особенно она будет скучать вот по этому – по виду северного сияния, мерцающего и волнующегося по всему небу: бледно-зелёные полотнища, призрачные занавеси.
Мэри и правда надеялась в тот вечер снова увидеть северное сияние. Она возвращалась из дома Монтего в городке Лайвли (ха-ха!), с прощального барбекю с Рубеном и Луизой, и съехала на обочину специально, чтобы ещё раз полюбоваться ночным небом.
И небеса пошли навстречу. Зрелище захватывало дух.
Теперь северное сияние будет всегда ассоциироваться у неё с Понтером. Она была с ним, когда увидела это впервые. Она почувствовала странное ощущение в груди, будто распирающий её священный трепет, вызванный разворачивающимся на небе действом, начал ослаблять сдавливающую её печаль.
Северное сияние было прекрасно.
А его не было.
Небесные огни мерцали и переливались, их холодный зелёный свет заливал окрестности, очерчивая силуэты берёз и осин, ветви которых слегка колыхались под мягким августовским ветерком.
Понтер говорил, что он часто видит северное сияние. Отчасти из-за того, что приспособленные к холоду неандертальцы предпочитают селиться в более высоких широтах, чем люди этой Земли.
Отчасти – из-за того, что благодаря феноменально острому нюху неандертальцев и вечно бдящим имплантам-компаньонам в его мире безопасно даже ночью; в родном городе Понтера Салдаке, расположенном на том же месте, где на этой Земле был Садбери, не было уличного освещения.
А третья причина была в том, что неандертальцы большую часть своих энергетических потребностей удовлетворяют чистой солнечной энергией, благодаря чему небеса в их мире гораздо прозрачнее.
Мэри дожила до тридцати восьми лет, ни разу в жизни не видев северного сияния. Вряд ли она вернётся в Северное Онтарио в обозримом будущем, так что сегодня, возможно, у неё был последний шанс наслаждаться волнующим морем небесных огней.
И она упивалась этим зрелищем.
Понтер говорил, что некоторые вещи одинаковы на обеих версиях Земли: крупные детали географии, большинство видов растений и животных (хотя в мире неандертальцев, никогда не убивавших больше, чем требуется для пропитания, до сих пор жили мамонты и моа), общее устройство климата. Но Мэри – учёный: она разбиралась в теории хаоса, знала, как взмах крыльев бабочки может изменить погоду на другом конце света. Разумеется, из того, что небо чисто и безоблачно на этой Земле, никак не следовало, что то же
