ЕЛЕНА. Сколько ему было?
МАТЬ. Ты не знаешь, сколько лет было твоему отцу?
ЕЛЕНА. Шестьдесят три.
МАТЬ. Шестьдесят три. Зачем спрашивать?
ЕЛЕНА. Я не была уверена.
МАТЬ. Твой отец дал тебе всё. Ты бы хоть запомнила его возраст!
ЕЛЕНА. Ему было шестьдесят три, мам.
МАТЬ. Тогда не спрашивай меня.
ЕЛЕНА. Апельсин почистить?
МАТЬ. Я не хочу апельсин. Я не голодна. Я ничего не хочу. Я ничего не чувствую. (Пауза.) Где Витя?
ЕЛЕНА. Не знаю.
МАТЬ. Ты с ним счастлива.
ЕЛЕНА. Не знаю.
МАТЬ. Конечно, счастлива! Это я тебе говорю.
ЕЛЕНА. Не знаю.
МАТЬ. Ты многого не знаешь. А я не была счастлива с твоим отцом, вот это я знаю.
ЕЛЕНА. Была, мам, была.
МАТЬ. Нет, не была.
ЕЛЕНА. Мама, была.
МАТЬ. А я говорю — нет. Он был мне обузой, тянул назад. Я много чего могла сделать — он мне не дал.
ЕЛЕНА. Что он тебе только не позволял!
МАТЬ. Любое моё начинание натыкалось на его взгляд. Ироничный взгляд.
ЕЛЕНА. Как он выглядел! Мой отец был красавцем.
МАТЬ. Да, он был красив, это правда. В противном случае я бы и не пошла за него. Я о другом! Я толкую тебе о его насмешливом взгляде.
ЕЛЕНА. Папочка излучал нежность.
МАТЬ. Вечно ты на его стороне!
ЕЛЕНА. А ты всегда на него наговариваешь.
МАТЬ. Ну, завела волынку! Каждый раз одно и то же! Мне это осточертело! Твоя несправедливость ко мне вопиюща!
ЕЛЕНА. А как иначе, когда ты всё время городишь о нём Бог весть что?!
МАТЬ. Хоть бы раз приняла мою сторону.
ЕЛЕНА. А ты не заслужила.
МАТЬ. Твой отец был слабаком и хотел меня сделать под стать себе. Чтобы мы выровнялись. Но я была лучше.
ЕЛЕНА. Просто другой.
МАТЬ. Я была лучше, но он не дал мне быть лучше.
ЕЛЕНА. Интересно, и чем бы ты занималась?
МАТЬ. Всем, всем, чем угодно. Я могла стать актрисой, или писать книги, или картины. Не забудь, моя мать была фотографом. Любителем, но талантливым любителем. Первой обладательницей фотоаппарата в нашем городе! Искусство у нас в крови. Мы чувствуем то, что другим чувствовать не дано. У меня бывают видения, но я не знаю: как быть с ними? Куда их выплеснуть? Он в зародыше душил все мои порывы.
ЕЛЕНА. Ничего он тебя не душил. У папочки было большое сердце.
МАТЬ. Он душил меня своим большим сердцем. Большое глупое сердце. Он не улавливал нюансов. Как я жила с ним так долго?
ЕЛЕНА. Одно из моих первых воспоминаний жизни — сколько мне было? два? два с половиной? — ваша влюблённость. Вы светились влюблённостью. Я не смогла бы с точностью описать своих тогдашних чувств, но непостижимым образом знала о вашем отношении друг к другу.
МАТЬ. Естественно, мы «светились влюблённостью», когда ты была крохой, естественно.
ЕЛЕНА. Вы и потом были влюблены.
МАТЬ. Нет, неправда. Я ненавидела его. Как можно любить такого нечуткого человека?
ЕЛЕНА. Он прощал тебе всё ради одного твоего доброго слова. Ради поглаживания по голове. Он любил, когда ты гладила его по затылку.
МАТЬ. Звериное безрассудство.
ЕЛЕНА. В нём жила готовность тебя прощать.
МАТЬ. Мы были влюблены, когда поженились. Мы были молоды. В молодости любить просто. Когда ты красив, здоров и полон сил. Настолько легко, что даже слишком. Черезчур.
ЕЛЕНА. Да уж! Легче лёгкого!
МАТЬ. Ерунда. Легко.
ЕЛЕНА. Нет, не легко.
МАТЬ. В конце концов, ты уже не так молода…
ЕЛЕНА. Что делать мне, мама?
МАТЬ. Что тебе делать? Витя хороший муж. Он воплощение всего, что отсутствовало в твоём отце.
ЕЛЕНА. Папочка был нежным. Папочка умел понимать нас. Папочка любил всё, что я делала. Виктор — нет, Виктор никогда не доволен. За что бы я ни взялась! Не знаю: люблю я его или нет? Если «да», то — почему? Не помню.
МАТЬ. И не пытайся.
ЕЛЕНА. Что «не пытайся»?
МАТЬ. Вспомнить, почему счастлива. (Берёт апельсин, чистит и ест — долька за долькой.)
ЕЛЕНА. Вот я плачу — а он пожимает плечами. Или разводит руками. Никакого сочувствия! Я лью слёзы от своей незащищённости. Боже мой, неужели нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться! Хоть бы капельку внимания! Нежности…
МАТЬ. Всегда ты была плаксой.
ЕЛЕНА. Не в этом дело! Я говорю о понимании. Об участии. Только о понимании и участии.
МАТЬ. Не умоляй — требуй. Посмотри на меня! Боже праведный, у меня нет ни одного седого волоса! Все думают — мне в два раза меньше, чем на самом деле. И ты тоже неплохо выглядишь, солнышко моё. Да, представь себе! Думаешь, случайно? Природа намекает, что я всё делала правильно. И тогда этот сучий сын пошёл и… Как он смел это сделать?!
ЕЛЕНА. Мама…
МАТЬ. Сучий сын! (Пауза.) Всё не так, всё! Он не должен был этого делать!
ЕЛЕНА. Теперь всё позади, мам. Проехали…
МАТЬ. Да, проехали, всё позади. Ты права. Сучий сын. Пусть сдохнет. Сучий сын! Пусть сдохнет! Он меня с собой не возьмёт — ну уж нет! Дудки! Я молода. Я красива. Мужчины так и пялятся на меня — ты замечала? Сегодня утром — то же самое, вот буквально после возвращения с кладбища. Один подмигнул мне, другой подскочил открыть дверцу такси. И так всегда. А этот пигмей взял да и сдох! Это как-то может отразиться на мне? Впрочем, прочь! Вот чему учила меня моя мать: никогда не думать об этом, никогда! Возраста нет. Гони прочь эти мысли поганой метлой! За меньшее я бы убила! Не сметь говорить мне, что я немолода и некрасива! Не сметь!
Пауза.
Знаешь, о чём я думала над гробом? О Майе Плисецкой. Представь себе! О всех тех разах, когда я видела её на сцене.
ЕЛЕНА. Ей уже давно пора на покой — какие танцы?!
МАТЬ. Вот что я всегда и долдоню. Но она великолепно выглядит! Не собирается отступать. Ей никто не указ!
ЕЛЕНА. Нельзя назвать танцем то, что она делает. Семенить по сцене да взмахивать руками — что это за балет?
МАТЬ. Ну и что с того? В ней столько грации, как тебе и не снилось!
ЕЛЕНА. Люди же смеются над ней!
МАТЬ. Как они смеют?! О Господи! Тупые дебилы, гавнюки, не умеющие отличить балета от болота!
Пауза.
ЕЛЕНА. Папулечкина фраза. Всегда так говорил.
МАТЬ. Да. Но больше не скажет. Сучий сын.
ЕЛЕНА. Не был папа сучьим сыном.
МАТЬ. Твой отец был сучьим сыном. Он сводил меня с ума.
ЕЛЕНА. Ты не давала ему покоя, мама. Никакого покоя.
МАТЬ. Я не толкала его к самоубийству. Он сам сделал это. (Пауза.) Он сделал это сам. (Пауза.) В любом случае, женщины в нашей семье хоронят мужчин. Всегда так было. Ты похоронишь Витю. Витя — хороший человек, но ты его похоронишь. Это факт. От этого не уйти. Такова традиция. И бабушка похоронила своего мужа. И прабабушка тоже. Ты знаешь, как это произошло?
ЕЛЕНА. Сто раз слышала.
Появляется ЖОРЖ с лестницей наперевес. В свободной руке — яблоня. Располагается и деловито прикручивает дерево к сцене. Действует, исходя из последующего рассказа.
МАТЬ. Она послала его за яблоками. На яблоню.
ЕЛЕНА. Я всё это знаю, мам.
МАТЬ. Собрав все плоды внизу, она заставила его залезть наверх.
ЕЛЕНА. Чтоб яблоки не достались птицам.
МАТЬ. Прабабушке не понравилось, что птицы клюют яблоки. И она сказала: «Яблоки — мои. И я удобряла это дерево. И поливала его я. И яблоки с него я буду есть». И она приказала мужу своему взобраться на лестницу как можно выше, чтобы их сорвать. Чтобы яблоки не достались птицам. А сама она стояла внизу и держала лестницу.
ЕЛЕНА. Но, стоя на лестнице, прадедушка не мог достать всех яблок.
МАТЬ. Он срывал яблоки, до которых мог дотянуться, и бросал их на землю. Прабабушка отфутболивала их в общую кучу. Дальше ему пришлось переместиться на ствол, поскольку лестницы не хватало, а яблок оставалось на дереве порядочно. Прабабушка и кричала, и размахивала руками, и указывала на те плоды, которые были видны ей снизу — в общем, руководила процессом… Она сама рассказывала. Она рассказывала нам, чтобы мы поняли, каким крутым был наш прадедушка.
ЕЛЕНА. Он ни разу не заикнулся о том, что ему неудобно или ещё что…
