Джон Фридман
Танцевать, не умирая
Dancing, Not Dead by John Freedman
Авторизованный перевод с английского Алексея Бурыкина
ЕЛЕНА, между тридцатью и сорока
МАТЬ, её мама — 65–ти лет
ВИКТОР, её муж
АЛЕКСАНДР, её папа
ЖОРЖ, её прадедушка
Мужские роли играет один актёр
Наше время. Где-то в Америке или России…
Часть первая
Стол, пара кресел, кровать, — разбросаны по сцене как будто наугад. На самом деле пространство хорошо организовано. Никаких излишеств, как то: статуэток, рюшечек, пейзажей и портретов, плакатов и постеров, бумажных цветов, сабель, ковров — словом, ничего из того, что служит безусловным украшением наших квартир, но так мешает пьесе «Танцевать, не умирая». Чистая среда. Если салатница, то — стеклянная (касается посуды вообще). На столе: глубокая тарелка с апельсинами и овощи для салата. Возле кровати — высокое, в человеческий рост, зеркало и ширма.
ЕЛЕНА и МАТЬ — в чёрном. Весьма модно. То, как они говорят — пожалуй, своеобразный способ общения. Словно другой нет рядом… Речь легка и естественна. Спокойные раздумья вслух. Женщины только что вернулись домой. Это очевидно. ЕЛЕНА, стоя у стола, нарезает салат. МАТЬ, одетая, лежит на кровати.
МАТЬ. Только закрою глаза — вижу свет. Красные пятна. Белые пятна. Я так никогда не засну. Не могу заснуть, потому что, когда закрываю глаза, вижу красное. И белое.
Пауза.
Искорки в темноте. Крошечные вспышки света. А вокруг — переливчатые узоры, они скользят, уплывая за края век. Солнечные зайчики пляшут, как мошкара, а пятна — красные, белые — расползаются амёбами… Со мной всегда так после Майи Плисецкой. (Пауза.) Боже мой, сколько раз я видела Майю Плисецкую! За десятки-то лет! Ей давно бы пора сойти со сцены, а она всё танцует!.. Мне кажется, я только что с её выступления. С выступления Майи Плисецкой. Ещё одно выступление! Скорее всего, последнее выступление. До того, пока она не выйдет на сцену вновь. Каждый выход Майи Плисецкой — её последний выход!
Пауза.
Она — одна из тех немногих, кто олицетворяет собой искусство. Но — Боже упаси — видеть её в своём доме за столом! Ты никогда бы не пригласила Майю Плисецкую на ужин!
В полной темноте МАТЬ переодевается в домашнее платье.
ЕЛЕНА. (Обращаясь конкретно к кому-то из публики.) Мама, мама… вы не знаете мою маму! Вот у вас есть мама. У каждого есть мама, правильно? Даже у тех, у кого её нет. У некоторых бывает две мамы. У кого-то три, четыре. Мамы крёстные, мамы двоюродные, мамы сводные… Но ни у кого нет моей мамы. Вы не знаете мою маму.
МАТЬ. Вот, к примеру, мать Рембрандта, эта знаменитая старуха. Вся в морщинах, фи! Зануда какая-то! Ни за какие коврижки не пригласила бы её в гости! Вот Майя Плисецкая — не зануда. Хотя лицо у неё всё в конопушках! Несмотря на все кремы — лицо-то конопатое! Тонны крема шлёпает на физиономию, а рябь остаётся! Но и с ней я не села бы за один стол. Ей бы уже успокоиться окончательно — нет! она всё танцует! Я слышала, между прочим, что, крича, она заливисто повизгивает. Так говорят.
ЕЛЕНА. Мама мне постоянно говорит: почему ты ничего не читаешь? Я отвечаю: я читаю, я всё время что-то читаю, просто сейчас не до этого, я так занята, я просто зашиваюсь!.. А мама говорит: бред! ты никогда ничего не читаешь. И не делаешь ничего. И ничего не знаешь! Мама говорит: «Ты абсолютно непохожа на меня. А я вся в мою мать. Такая же сволочь. И горжусь этим. А ты совершенно на меня непохожа».
МАТЬ. Майя Плисецкая говорила: пусть трепятся, пусть сочиняют обо мне всякие небылицы — мне наплевать! Главное: чтобы не забывали. Хотя, вполне возможно, она и не говорила этого… И если она этого не говорила, я советовала бы ей именно так и сказать. (Пауза. Лениво зовёт.) Елена.
ЕЛЕНА. Нет, мама не похожа на надзирательницу. Надзирательница обращает внимание на тебя, когда выводит из камеры. Или когда заводит в камеру.
МАТЬ. Елена!
ЕЛЕНА. А мама… она не понимает… нет, понимание тут ни при чём!.. Просто мама слепа. И глуха.
МАТЬ. Елена!
ЕЛЕНА. Да, мам.
МАТЬ. Я не буду салат. Терпеть не могу салат.
ЕЛЕНА. Хорошо, мама. (Перестаёт резать овощи.)
МАТЬ. Я не хочу ничего.
ЕЛЕНА. Да, мам, я слышу.
МАТЬ. Я не голодна. Ты поешь, а я не буду.
ЕЛЕНА. Ладно, мам. (Накладывает салат себе.)
МАТЬ. Ты выглядишь усталой. Что такое?
ЕЛЕНА. Просто устала.
МАТЬ. Не позволяй себе так выглядеть.
ЕЛЕНА. Мама, мы же дома!
МАТЬ. Ты не должна позволять себе выглядеть усталой нигде — ни дома, ни вне этих стен. Вот я, например, никогда не выгляжу усталой. Да, бывает, я устаю, но никто в жизни этого не заметит. Я ни за что не позволю себе такую роскошь — выглядеть усталой. Ни один человек не догадается. Не догадается об этом. О том, что я устала. Если, конечно, я и впрямь устала. А главное: я себе не позволяю думать об этом. И никому другому в голову не придёт, что я устала.
ЕЛЕНА. Это уж точно!
МАТЬ. Усталость — это не из нашего лексикона. Мы не признаём расхлябанности и несобранности. Знаешь, что я вытворяла в юности перед тем, как юркнуть в постельку? Наводила красоту. Прямо перед сном. Спросишь: зачем? Тебе не понять… Готовилась к свиданию с моим принцем. (Пауза.) Ну что, съела?
ЕЛЕНА. Мама, сегодня был очень длинный день.
МАТЬ. «Длинный день, длинный день»! Любой день — длинный. (Берёт апельсин, чистит и ест, не спеша — долька за долькой.) И каждый надо прожить. Нельзя выкинуть из жизни тот, что тебе не по душе. Это как билет в театр с нагрузкой. Как поживает твой Витя?
ЕЛЕНА. Мама, не начинай.
МАТЬ. Не начинать что? Я только спросила: как Витя?
ЕЛЕНА. Я не хочу говорить о Викторе. У него всё хорошо.
МАТЬ. Здрасте — пожалуйста! Задашь простой вопрос — тебе прочтут лекцию.
ЕЛЕНА. У него всё нормально.
МАТЬ. У него всё нормально — вот, только это я и хотела услышать. Меня не волнует: хочешь ты говорить о Вите или нет? Я тебя не спрашивала: хочешь ли ты говорить о нём? Я просто задала вопрос: как он поживает?.. А тебе надо просто ответить, что всё нормально, и привет! Я довольна и ты довольна. Все довольны.
ЕЛЕНА. Мам, пойду переоденусь.
МАТЬ. Правильно. Ступай. Я уже.
ЕЛЕНА идёт вглубь сцены, скрывается за ширмой. Пока она снимает чулки, видны её длинные ноги.
ЕЛЕНА. Мам, как мои ноги? Ты обратила внимание?
МАТЬ. У тебя чудесные ноги, солнышко моё.
ЕЛЕНА. Они не слишком толстые, а?
МАТЬ. У тебя чудесные ноги, солнышко моё.
ЕЛЕНА. Я не очень поправилась?
МАТЬ. В нашем роду у всех стройные ноги. У моей матери были чудесные ноги до самого дня её смерти.
Пауза.
ЕЛЕНА. Мне кажется, я прибавила. Заметно по ногам. Всегда в первую очередь заметно по ногам. А уж потом по попке. А уж потом лицо… (Над ширмой показывается её голова: она изучает своё лицо в зеркальце.) Я поправилась, а?
МАТЬ. Ты — воплощённый портрет юности. Ты выглядишь роскошно, моя милая… Как, впрочем, все в нашем роду. Помнишь ту фотографию моей матери, где она стоит в купальнике на озере? Эта фотография ходила по рукам. Этой фотографией восторгались. Мы все красавицы. Потому что следим за собой. У нас с этим строго. Вот какой груз ответственности на твоих плечах! Ты должна его нести. Это не пустые слова. Ты должна понимать. И не расслабляться. Посмотри на меня. Ты догадалась бы, сколько мне лет, если б не знала? И никто не догадался бы. И не догадывается.
ЕЛЕНА. Про меня Виктор сказал: будь у меня дети, я бы, наверное, их съела…
МАТЬ тихонько смеётся о своём.
Меня это взбесило, по-настоящему взбесило! (Выходит из-за ширмы в обтягивающих штанах и свободном свитере. Эффектно.) Как он смеет говорить обо мне такое!
МАТЬ. Я не ела моих детей.
ЕЛЕНА. «Детей» у тебя не было.
МАТЬ. А ты что, уродец?
ЕЛЕНА. Я твой ребёнок. Единственный ребёнок.
МАТЬ. Думаешь, мне от этого легче? Смысл в том, что я тебя не ела. И ты не будешь! Мужчины всегда несут подобную чепуху. Таков их способ давления на нас. Подобные фразы — признак их слабости. (Пауза.) Твой отец был слабым. (Пауза.) Ты вся в него.
