Откуда-то с улицы донесся крик. Я даже не шелохнулся, хотя всего пару месяцев назад от подобного почти впадал в истерику. Привыкаешь ко всему, даже к смерти, ежедневно приходящей за кем-то прямо у тебя под носом. Я все равно ничем не могу помочь тем несчастным, кого скелет в черном балахоне настиг под моими окнами. Именно поэтому я в конце концов перестал обращать внимание на вопли и отворачивался от свеженьких трупов, регулярно появляющихся во дворе за мусорными баками. Думать о том, что на их месте мог оказаться я, не хотелось.
Вспоминал ли я о тех, кто всеми силами пытался вытащить меня из той передряги? Нет. Если ловил себя на мысли о ком-то, тут же обрывал ее. Я не желал возвращать прошлое, ведь я добился, чего хотел — вернул свою прежнюю жизнь. Загвоздка была в том, что теперь она меня не устраивала.
Темные шторы закрывали окна, чтобы свет не было видно снаружи. Учитывая стоящую на улице темень, отнюдь не лишняя мера предосторожности. Небо теперь было постоянно устлано тяжелыми свинцовыми тучами, которые на закате окрашивались в темно-багровый цвет. Ночью же не было видно ни зги.
И попробуйте только сказать, что цветок лотоса тут ни при чем.
Я достал из пакета банку газировки, открыл и залпом выдул половину. В носу защипало, на глаза навернулись слезы. Я встряхнул головой. С чего это на меня сегодня вдруг нахлынули воспоминания? Прошлое не вернешь, так есть ли смысл думать об этом?
Я вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. Курить я начал совсем недавно. Согласитесь, трудно наблюдать, что происходит с миром по твоей вине, и остаться в трезвом уме и светлой памяти. Сигареты хоть как-то ослабляли постоянно растущее напряжение. От алкоголя я отказался сразу. Во-первых, затратно, а во-вторых, расслабляться до такой степени мне не следовало.
Крик раздался совсем близко, и на этот раз я все-таки вздрогнул. Кричала женщина.
Я подошел к окну и отодвинул штору. Чуть-чуть, чтобы меня не было видно снаружи.
И увидел их. Вервольфы, от которых я удирал четверть часа назад, нашли себе новую жертву. Ей оказалась женщина лет сорока с коротко стриженными темными волосами и смуглой кожей.
Они загнали ее в угол. Прижимая к груди сумочку, казавшуюся мизерной на фоне ее массивного тела, она смотрела на полулюдей-полуволков вытаращенными глазами. Я еще не говорил, что самая страшная форма оборотней — на грани перекидывания? Мне однажды приходилось наблюдать такое. Вервольф по имени Шайтан "успокоил" моего недруга одним своим видом. Честно говоря, мне сразу как-то расхотелось бунтовать.
Один из зверей, немного крупнее остальных, выступил чуть вперед и прижался к земле, готовясь к прыжку. Кончики ушей его подрагивали от возбуждения, из горла доносился угрожающий рык, здоровенная пасть ощерилась в ужасающей ухмылке. На жертву это произвело неизгладимое впечатление. Она подняла свою ярко-красную сумочку, пытаясь защититься, но с места не двинулась. Ужас сковал ее, оставляя возможность лишь наблюдать за собственной смертью. Она раскрыла рот, но из него не вырвалось ни звука — голосовые связки тоже парализовало.
За секунду до того, как мощные челюсти сомкнулись на ее горле, женщина вскинула голову и посмотрела прямо на меня.
Тяжело дыша, я отшатнулся от окна. Штора с мягким шелестом вернулась на место. Я провел дрожащей рукой по лбу и не удивился, обнаружив, что она стала мокрой от пота.
Я не мог. Не мог, черт возьми! Во-первых, не успел бы, но даже если бы успел, то мало чего мог бы сделать. Нас обоих попросту сожрали бы.
"Да ты просто трус", — вдруг раздался у меня в голове до боли знакомый ехидный голос.
От неожиданности я выронил банку с газировкой. На вытертом добела ковре расплылось темно-коричневое пятно.
"Сидишь тут, как каракатица в своей раковине. А там, за окном, рушится целый мир. И все благодаря тебе, герой хренов".
Дэрриен-два. Мой двойник. Моя полная противоположность. Он исчез четыре месяца назад, аккурат после уничтожения лотоса.
Не было нужды отвечать ему вслух, но я ответил:
— Помнится, в последний раз, когда мы с тобой общались, ты ратовал за то, чтобы я присоединился к злу. А сейчас ты хочешь, чтобы я стал рыцарем света?
"Да кто тебя к этому призывает? Я хочу всего лишь повеселиться. Мочить вампиров — лучше не придумаешь! Помнится, за тобой уже закрепилась слава киллера после убийства Адриана".
— Я его не убивал. Это Адальберт.
"Да какая на хрен разница? Зло все равно считает, что это ты. Так почему бы не подтвердить пару раз свой статус а-ля Блэйд? Вот увидишь, тебе это понравится. А какой ажиотаж начнется в вампирских кругах…".
— Отвали, — я поднял пустую банку и швырнул ее в мусорку.
Почуяв, что меня так просто не возьмешь, Дэрриен-два избрал другую тактику.
"Ведь на улицах гибнет столько невинных людей! Ты мог бы спасти их, убивая монстров…".
— Да понял я, к чему ты клонишь, — кисло улыбнулся я. — Сказал же — нет. Никого я убивать не буду. Мне хватило двух премилых старичков.
"Не такие уж они были милые".
— Если ты не заметил, я произнес это с сарказмом.
Двойник фыркнул и, слава тебе, Господи, заткнулся.
Я вновь подошел к окну, но не решился отдернуть занавеску. Конечно, городские вервольфы куда голоднее сельских (там, сами понимаете, овцы, козы и прочая живность), но я все же боялся увидеть останки их чудовищной трапезы. Например, сумочку ярко-красного цвета, на которой кровь будет незаметна, но я-то буду знать, что она там.
Дэрриен-два был в чем-то прав. Я отсиживаюсь здесь, чтобы не замечать происходящего снаружи. Я — моллюск, не желающий знать, что творится вне его раковины. И только когда меня приготовят, я пойму весь ужас окружающего мира, увижу, как он огромен, и во что он превратился. Все люди, не бывшие до этого ни вервольфами, ни вампирами, ни магами — не более чем морепродукты на блюде, подаваемые на стол богатому дяденьке в дорогом костюме. И этот дяденька называет себя Карвином, хранителем вселенского баланса Добра и Зла.
Но я ничем не могу помочь этому миру. Ломать — не строить. Разрушить Добро оказалось даже проще, чем я думал, хоть и никоим образом не собирался этого делать. Все произошло само собой, и глупо надеяться, что все так же и восстановится.
Постояв немного у окна и так и не решившись выглянуть на улицу, я не придумал ничего лучше, чем улечься спать. По освещенности дни не слишком-то отличались от ночи.
Утро встретило меня мелким противным дождиком. По мне так лучше уж ливень, чем такое. И тучи толком не разгоняются, и на душе мерзопакостное ощущение, что в тебя медленно, но верно забирается вода. Даже если сидишь дома под одеялом. Ведь в моей обители жуткая холодрыга — как-никак конец октября. Отопления, естественно, не было, от свечей толку — практически никакого. Я подозревал, что если останусь в этом холодильнике еще на месяц, то замерзну до смерти. Но выбора у меня не было. На улице я погибну куда быстрее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
