— Чудак! — рассмеялся Магура. — Не мы будем петь и танцевать, а настоящие артисты. Отыщем их и вместе с ними на передовую махнем! Там и концерт дадим, чтобы бойцы радовались. Ясно?
Что будет после концерта на передовой, Магура не договорил, потому что Калинкин был понятливым. Главное, из Суровикинской вырваться и на фронте среди однополчан оказаться, чтобы биться там с беляками за мировое царство социализма.
2
«Уездный агитотдел искусств приглашает на вокзал в комн. № 12, сознательных, верных революционному долгу артистов на предмет участия в концертах»
Объявление в суровикинской газете «Коммунар»
— Думаешь, придут? — с недоверием спросил комиссара Калинкин.
— Куда им еще деться? Прослышаны, что на службе искусству паек положен.
Магура с Калинкиным шли по железнодорожным путям, отыскивая на станции выделенный их комиссариату вагон. Тот стоял за семафором на запасных путях и был старым, обшарпанным.
— Где в окнах стекол нет — фанерой забьешь. А чтоб сам вагон поприглядней выглядел — нарисуешь на нем лозунги. Вроде: «Искусство — в массы!» или еще что-нибудь. «Буржуйкой» разживись, чтоб готовить в пути на ней было можно. В общем, будь за интенданта, ведай хозяйством, — приказал Магура, а сам вернулся на станцию, где его ожидал явившийся по объявлению горбоносый сутулившийся старик в мятых брюках и лоснящемся сюртуке.
— Профессия? — спросил Магура.
— Пардон, не понял, точнее, не расслышал. Если можно, погромче, — попросил старик и приложил к уху ладонь.
— Что делать умеете? — повысил голос комиссар.
— Дело в том, что я музыкант. Так сказать, скрипач. В тринадцатом году играл в кафешантане «Поющая ласточка» в Мелитополе. Позже имел удовольствие участвовать в оркестре Ваганьковского кладбища…
— Что играть можете?
— Сейчас, к сожалению, ничего. Я лишился своей скрипки. Пришлось продать, точнее, обменять на крупу. Попал, в некотором роде, в переделку, в пренеприятнейшую историю…
— Инструмента, значит, нет? — перебил Магура.
— Нонсенс, — развел руками старик. — Но если вы обеспечите меня подобающим инструментом…
— Инструмента у меня нет. Значит, не могу принять на работу, — решил комиссар и добавил: — Нонсенс по-вашему.
Еще кого-нибудь из желающих участвовать в концерте и встать на довольствие не было, хотя Магура с Калинкиным прождали на вокзале целый день.
И когда они уже собрались вернуться в свой вагон, перед ними в сопровождении милиционера выросла фигура грузного человека в серой и мятой манишке.
— Вот, безбилетного одного задержали, — сказал милиционер. — Называет себя настоящим артистом и утверждает, что работал прежде в театрах и известен как певец Петряев.
— Где прежде служили? — спросил Магура.
— В Императорском оперном, в Петербурге. Имел там ангажемент три сезона. С вашего позволения — баритон.
— Что пели?
— Сочинения маэстро Россини, Верди, Леонкавалло. Участвовал в постановках, давал сольные концерты. Впрочем, вы можете не верить на слово.
— Разберемся, — решил комиссар.
3
Воинская часть грузилась в теплушки. Бойцы таскали ящики, мешки, спрессованный фураж, переговаривались с торговками семечек и яблок, которые выстроились со своим товаром вдоль перрона.
В последнюю в составе теплушку по двум проложенным доскам проводили коней.
— Н-но, Ясенька! — пробовал успокоить каурого жеребца боец, но конь упрямо мотал головой, пробуя вырвать у красногвардейца уздечку, бил копытами и недовольно ржал. Стоило бойцу на миг зазеваться, ослабить узду, как жеребец взвился на дыбы и опрометью понесся по путям.
— Бешеный! — взвизгнула одна из торговок.
— Убьет! — истошно крикнул еще кто-то.
Наводя панику на запрудивших перрон людей, жеребец бежал резво, переходя в галоп, и уже был возле пакгауза, когда на его пути выросла женщина.
Хрупкая, в добела вылинявшей ситцевой кофточке, она бесстрашно стояла перед несущимся на нее конем.
Жеребец сбавил бег и попытался свернуть в сторону. Но женщина схватила его под уздцы.
Почувствовав сильную руку, жеребец замер, продолжая трепать головой и нервно поводить ноздрями.
— Шалишь! — похлопав коня, сказала женщина.
С опозданием подбежал запыхавшийся боец. Не успев отдышаться, он торопливо заговорил:
— Здорово вы его! Прям удивление берет! Наш Ясенька никого к себе из чужих не подпускает — сильно характерная коняга. Как не испугались? Ведь запросто мог убить.
— Нет, не мог, — улыбнулась женщина.
— Это как? Иль слово какое секретное знаете?
— Я много лет работала с лошадьми в цирке.
Вокруг женщины, бойца и коня начали собираться оправившиеся от испуга любопытные.
— Раньше была наездницей, позже стала заниматься дрессурой коней, а в танцах на коне и верховой езде меня заменила дочь. — Чувствуя, что ей не очень верят, женщина обернулась и позвала: — Люда, продемонстрируй. Ты жаловалась, что скучаешь по коням.
Толпа расступилась, пропустив девушку в косынке.
Ласково потрепав коня по холке, девушка подобрала юбку и, оттолкнувшись от земли, вскочила на круп жеребца.
— Оп! — скомандовала женщина, и дочь ловко соскочила на перрон.
По толпе пронесся вздох восторга:
— Точно, как в цирке!
— Ну и здорово же!
Лишь боец ничего не сказал: от изумления у него перехватило дыхание.
— Простите! — Сквозь толпу пробрался Магура. — В цирке, говорите, работали?
— Да, — кивнула женщина. — Вместе с дочерью. Служила у Чинезелли соло-жокеем. Дочь работала на манеже гротеск-наездницей.
— Документы в порядке?
— Конечно, — ответила бывшая наездница, еще не зная, куда клонит широкоплечий матрос в бушлате.
— Давайте знакомиться, — Магура посмотрел на девушку, встретился с ней взглядом, кашлянул и представился: — Комиссар по искусству. Предлагаю работу, а с ней положенный паек и денежное довольствие. Разговор не для улицы. Прошу в вагон.
Мать с дочерью переглянулись.
— Прошу, — повторил приглашение Магура и, дождавшись, когда две артистки цирка возьмут баул и чемодан, повел их к вагону, возле которого хозяйничал Калинкин, а чуть поодаль, нахохлившись, стоял певец Петряев.
В купе Магура вытер платком шею, собрался закурить, но раздумал.
— Предложение у меня такое: служить революции и трудовому пролетариату, который сейчас борется на всех фронтах с гидрой мирового капитализма и белогвардейцами. Люди вы в искусстве опытные, дело свое знаете, а вынуждены бездельничать, вместо того, чтобы радовать и поднимать бойцов и командиров доблестной Красной Армии на новые победы.
— Пардон. Имеются вопросы и сомнения, — перебил певец Петряев, исподлобья смотря на комиссара. — Как прикажете считать ваши слова: за просьбу или же за приказ? Прошу разъяснить.
— Как желаете, так и считайте, — ответил Магура. — Пора, товарищи артисты, помочь своим мастерством революционному народу. Одним словом — искусство в массы рабочих и крестьян.
— Меня интересуют вопросы зала и публики, — снова заметил певец. — Где, по-вашему, нам предстоит выступать, в каких театрах, на каких сценах? И кто обеспечит публику и сборы?
— О публике не беспокойтесь. Публика будет отличная. А о сборах придется забыть: концерты даем бесплатно. Что же касается сомнений… Имя и отчество ваши узнать можно?
Петряев передернул плечами:
— Константин Ефремович.
— Так вот, гражданин Константин Ефремович. У меня насчет вас больше есть возражений и сомнений. Беру на работу, а не знаю, что вы умеете. Как говорится, кота в мешке покупаю. Думаю, что доверие оправдаете. Кстати, на каком инструменте можете играть?
— У меня всегда была аккомпаниатор на сольных концертах. А в опере пел, как положено, под оркестр.
— На гитаре умеете?
— Да, но…
— Вот и ладно, — Магура положил ладонь на крышку столика, словно поставил точку или пришлепнул печатью. — Гитару обещаю раздобыть. А с роялем или пианино придется повременить. Громоздкие инструменты в вагон не влезут. А сейчас… — Магура взглянул на цирковых артисток, — прошу получить крупу, воблу и хлеб. Пайки выдаст товарищ Калинкин, он у нас за интенданта.
— Позвольте! — вновь собрался вступить в пререкания певец, но Людмила его перебила:
— Можно распаковывать реквизит?
— Чего? — не понял комиссар.
— Костюмы. Они измялись. Надо все выгладить.
— Значит, согласны?
— Честно признаюсь, у нас нет выхода, — сказала бывшая наездница. — Цирк, где мы работали, закрылся, хозяин, некто Перепеловский, сбежал с выручкой, забыв с нами расплатиться. Пришлось продать коней: ни нам, ни тем более им нечего было есть… Я только не понимаю, что мы у вас будем делать без коней?
