– Лети, лебедушка, – украдкой тронув ее чуть вздернутый нос, кивнул Гнежко. – Оставляй меня скучать по тебе.
– Встреча после расставания слаще меда, – ответила она ласково.
Бережно тронула княгиня плечо князя на прощание и отправилась в покои. За ее спиной послышались первые слова ясненки – веселой песни, которую обычно поют под окнами молодцы, выманивая девушек на вечерние прогулки.
На горизонте, далеко за пределами Северной Полмы, уже занималась нежная весенняя заря, когда Гнежко, усталый, но переполненный радостью, тихо отворил двери в опочивальню. В приятном полумраке комнаты виднелось роскошное спальное место, устланное шкурами, каждую из которых князь знал, как другие помнят детские песенки. Он любил перебирать мех, любил приятный запах шерсти и никуда было не деть вильчурову* кровь, текущую в его жилах. Волк – он и есть волк, сколько бы поколений не отделяло его от славных предков. Гнежко беззвучно притворил дверь, снял на пороге сапоги и направился к груде меха. Там, среди шкур, должна была отдыхать его возлюбленная голубка, его нежная синичка Велена. Она не будет серчать, не будет обижаться, что он так загулял – только обнимет крепко-крепко и прижмет к сердцу. Осторожно двигался князь в потемках, не зная, что движется навстречу той беде, о которой и слов не сказать, и мыслями не помыслить.
– Веленушка, – ласково позвал Гнежко, протягивая руки к мехам. – Голубка моя… Спишь?
Но руки так и не нашарили Велену, будто и не было ее здесь. Кровать холодна, а меха разбросаны, словно кто метался в бреду или того пуще – боролся. Гнежко нахмурился и огляделся получше… И только тогда привлекло его взгляд тихое движение, только тогда услышал он тихое дыхание. Но раздавалось оно не с кровати, а с пола. Там, в самом углу под запертым окном, согнувшись, сидела простоволосая и босая Велена.
– Солнца свет! – Воскликнул Гнежко и поспешил обойти кровать, чтобы поскорее поднять жену с холодных и жестких половиц. Велена обнимала белыми руками себя за колени. – Поднимайся… что же ты не в постели?
Он протянул к ней руки, но она – то ли почудилось в полумраке, то ли нет —посмотрела ему в лицо с опаской. Он поднял ее на ноги и оторопел: белая кожа в синяках и укусах, словно зверь изорвал. Гнежко задрожал.
– Велена, кто это сотворил с тобой? Отвечай мне, Велена! Кто помял крылья твои, лебедушка моя белоснежная? – Он обхватил ее крепче, стал прижимать и целовать. – Кто тот злодей, что посмел обидеть мой свет? Назови мне имя, назови – и я уничтожу его!
Велена слабо обнимала мужа за плечи, и не было в ее глазах ни слезинки. Она только смотрела в сторону и тяжело дышала, будто кто стоял у нее на груди.
– Ответь же мне, нежная моя голубушка, не молчи, умоляю тебя!
И тогда посмотрела Велена снизу вверх в синие глаза князя Гнежко и тихо произнесла:
– То был ты, светлый князь.
Гнежко не мог поверить своим ушам. Голос его задрожал:
– За что ты так жестока ко мне, Веленушка? Неужто я словом или делом когда-то обидел тебя? Неужели заслуживаю я таких слов?
– Ты приказал говорить мне правду. Я говорю то, что знаю, мой сокол. То был ты, кто пришел ко мне.
Сказала – и опала в руках Гнежко подкосившимся в бурю деревцем. Князь подхватил ее и опустил в кровать, укутал, и как был босой, бросился за помощью.
Оба брата, Гнежко и Лучезар, сидели в саду за княжьим теремом. Светлую княгиню оставили на попечение доброй Андины и сенных девушек, чтобы выполняли те все наказы бабки-чаровницы*, старой Зайчихи, пришедшей из своей избушки в Угольном Конце Застеньграда. «Не те следы тебя волнуют, князь. Пусть волнуют те отметины, что на благости* остались, о них печалься». Гнежко и Лучезар долгое время молчали, не смея проронить ни слова. Каждый крепкую думу думал и не спешил начинать речи. Наконец, Лучезар проговорил:
– Кто смеет оборачиваться человеком? У кого есть силы на такое зверство?
Гнежко хмуро покачал головой:
– Не знаю я дивовищ, которые могли бы такое, Лучезар.
– Ты подумай, – Лучезар заломил шапку на затылок и подался вперед, поближе к брату. – Не умеют ни чуды*, ни ламаны* оборачиваться человеком. А этот сумел не только всех обмануть, но и княгиню одурманить. Не простой это кокора, и не аркуда* из лесу вышел, и не чуд постарался.
– Ни чудов, ни кокор, ни тем более аркуд я не встречал. Не в полмыкских землях. Даже если бы это был аркуда – не способен он принимать облик другого человека.
– О чем я и толкую, – Лучезар понизил голос, будто желал сокрыть свою мысль от деревьев. – Если это дивовище, то намного сильнее всех, что нам доводилось знать.
– Но кто? Кто? – Гнежко в бессилье взглянул на Лучезара. Сердце у того заныло пуще прежнего, до того несчастен был старший брат.
– Кто бы то ни был, – медленно проговорил Лучезар, – есть у меня на него управа.
– Я люблю тебя за твой пыл и отвагу, брат, но то моя забота, – вздохнул обреченно Гнежко. – Не дам я тебе рисковать собственной жизнью только потому, что не уследил я за своей княгиней.
Лучезар вспыхнул:
– Я давно не малый ребенок, Гнежко. Я сам могу решать, когда мне рисковать головой, а когда нет. И ради брата и моего князя я готов хоть в Аркадак и обратно.
Гнежко с нежностью посмотрел на Лучезара. Тот не был давно несмышленым юнцом, но никак не отучить старшего следить и оберегать. Как наказала перед смертью мать, так Гнежко и держит слово: защищать и не давать в обиду. И только сейчас князь вдруг понял, что Лучезар уже вырос и возмужал: и не борода, не воинские подвиги, не жена тому доказательство, а крепкое слово. Теперь не один Гнежко в ответе за младшего брата, но и тот в ответе за счастье старшего, за счастье своего князя.
– И что же это за управа?
– А ты позабыл про мой меч? Он не только головы сечь способен, но и дивовищ усмирять.
Гнежко сдвинул брови и еле удержался, чтоб не цокнуть языком:
– Лучезар, меч твой чудесен, но зря ты веришь в эти сказки. Дивовищи – та же кровь и плоть. Любой меч отрубит дивовищу голову, но не каждый мечник это сдюжит.
– А вот посмотришь, – подмигнул Лучезар. – Я с тобою отправлюсь сторожить княгиню этой ночью. Уж если наши мечи против дивовищ – одно и то же, то два меча все равно лучше, чем один.
Гнежко нечего было на это сказать. Запретить Лучезару выполнять свой долг было бы блажью, а потому князь обреченно кивнул. И принялись они ждать заката солнца.
Велена только лишь устало посмотрела на мужа, когда он рассказал ей, что будет ждать за притворенной дверью: «Ничего не бойся! Клянусь тебе Еромой-матушкой*, ни одно дивовище не обидит тебя этой ночью».
Кмети стояли по всем переходам. Девиц и детей заперли в клетях. А князь и Лучезар затаились у самых дверей, за которыми Велена ждала ночного гостя. Уже взошла луна и осветила двор, собаки устали брехать и спали вповалку. Только где-то по поверхности воды в колодце плавал деревянный черпак.
Гнежко уже отчаялся. Неужели не явится злыдень на эту ночь? Неужели не поймать и не наказать его? Но вот Лучезар приложил палец к губам. Они прислушались. За дверью скрипнули половицы.
– Постой, – осадил рванувшегося было Гнежко Лучезар. – Не торопись, иначе упустим…
Как невыносимо долго тянулись мгновения! Гнежко держал руку на рукояти меча, ладонь вспотела, а Лучезар все еще придерживал брата за плечо… Послышался глухой стук и – вскрик Велены.
Не помня себя, Гнежко со всей силы толкнул плечом дверь. Лучезар выхватил меч. В полутьме комнаты, освещенной лунным светом, на мехах лежала бледная Велена, а над ней – человек. И вот диво: похож был он на князя, что слеза на каплю дождя.
– Попалась, тварь! – Вскричал Лучезар и хотел было бросится вперед, как вдруг…
Человек распахнул рот… И лицо Гнежко, подставного Гнежко, стало рваться, будто кусок слишком тонкой ткани. Замер Лучезар, в отвращении глядя на чудовище, а то вдруг стало помогать себе руками, отрывая куски шкуры и волос, и вот уже вместо лица – дыра, а из дыры в мгновение ока вверх, к самому потолку вылетел…
– Убереги нас Благо, – выдохнул Гнежко. Тело двойника упало на пол и тут же истаяло, будто снежный сугроб. А вместо него почти всю комнату заполнил… змиулан*. Морда его походила на морду гадюки, но была намного крупнее лошадиной, а тело… в три кольца оно свернулось, чтобы поместиться в покоях. Змиулан захохотал, распахнул кожаные крылья – и затрещали стены, закачался пол под ногами князя. Зашипел гад и засвистел, да так громко, что потолок задрожал:
– Ну здравс-с-ствуй, князь! Я тебе с вес-с-сточкой от хозяина.
Крикнул тут Лучезар брату Гнежко:
– Уводи княгиню!
А сам, не раздумывая, бросился вперед, будто не видя гигантских клыков, будто не было огромной крепкой чешуи и будто бы не говорила тварь человеческим голосом.
