комнате сотрудники управления, их сразу же можно определить по резкости движений и невозмутимым лицам. Руководящие работники шахт проходят в кабинеты шумно, с неестественно громкими шутками, стараясь держаться вольно и независимо. Лишь у приемной управляющего шутки, разговоры становятся строже, люди входят в дверь неторопливо, стараясь уступить друг другу дорогу, а у двери кабинета отдела рабочих кадров затишье. На стульях и скамьях вдоль стены сидят молчаливые посетители.
Виктор уже проходил мимо них, как неожиданно услышал:
— А, старый знакомый! Везучий я, знал, что встречу…
К Виктору подходил… Евтухов. Улыбаясь, протянул руку, но во взгляде промелькнуло что-то цепкое, настороженное.
— Не забыли?
— Нет, конечно, — искренне обрадовался Виктор. — Ну, к нам? Один или?..
— Один, — нахмурился Евтухов. — Осечка вышла… Выехала моя Нинша… в неизвестном направлении. Думаю, что к родителям, где-то они у нее в Омской области, а где — так и не мог разузнать. И деньжата кончились, едва наскреб до Челябинска, а здесь — зайцем прокатил, старинку вспомнил. Жду вот, когда дадут направление. К вам на шахту хочу.
— Мой адрес запомнишь? Коркинская, один… Я на совещании задержусь, езжай пока один.
Евтухов мотнул головой.
— Нет, не надо. Общежитие обещают. Так — спокойнее, а то в бригаде разные толки начнутся.
— Брось ты!
— Нет, нет… Я уже в этих делах воробей стреляный. Потом критикни тебя где-нибудь, ты обидишься: хлеб мой ел, спал у меня… Ладно, пойду я, вон уже заходят ребята.
— Ну и характерец, — усмехнулся Виктор, наблюдая за уходящим Евтуховым. — Крепкая, видно, закваска, да чужая, с этаким индивидуалистическим душком.
Позднее, когда возвращался домой, снова вспомнил об Евтухове. Как-то тревожно стало Виктору при мысли о нем. Надолго ли в шахту? Не случайно же у него вся трудовая книжка исписана. Привык человек к перелетам с одного места на другое.
«Может исчезнуть с шахты так же быстро, как появился, а бригаде лишняя морока».
И все же Виктор надеялся, что можно взять парня в крепкие руки.
В бригаде Виктор не стал никому рассказывать о Евтухове. Решил получше приглядеться к нему.
И вот тот появился в бригаде.
— Ну, прибыл, — кивнул он Виктору. — Куда меня определите? Учите давайте, как этот ваш уголек добывать…
— Теперь он не только, наш, но и твой, — заметил Виктор. — Присматривайся, а я с ребятами переговорю, к кому тебя прикрепить напарником.
В первые дни в лаве Виктор часто подходил к Евтухову, терпеливо объяснял, как быстрее и с меньшей затратой сил зачистить забой у почвы, вырубить в бревне загоны для крепления. Тот осваивал незнакомую ему профессию быстро. И вот уже попросился на самостоятельную работу.
— Не хуже других все сделаю, ей-богу, — горячо упрашивал он Виктора. — А то вкалываю не меньше, чем ребята, а придешь получать — кот наплакал.
Это откровение неприятно кольнуло Виктора, но он решил, что на новом месте парню и в самом деле нужны деньги.
— Возьми в долг у меня, потом когда-нибудь отдашь, — радушно предложил Говряков.
— В долг? Не-ет, не выйдет, — рассмеялся Евтухов. — Своя копеечка в кармане — уже деньги, а чужой рубль — забота! Да и есть у меня на питание, хватит…
— Зачем же тебе еще? Костюм, что ли, хочешь купить?
— Зачем он мне? Есть мало-мальский и — ладно.
— В кубышку, что ли, будешь деньги класть? — поморщился Виктор. Не нравился ему этот разговор.
— А хоть бы и в кубышку? — взъерошился Евтухов. — Не за здорово живешь полез я в шахту. Что мне, других работ не хватало, если б деньги не нужны были? Не шути, бригадир, ученый я, знаю, как жить…
Ничего не сказал в ответ Виктор, но сам про себя решил: хватит считать Евтухова новичком в коллективе. Теперь самая пора предъявить к нему наши требования.
3
Хрустко треснула угольная корка. Щель, как живая змейка, поползла вбок от пики отбойного молотка и, истоньшав, замерла. Метнулся вслед за ней снопик света от шахтерской лампочки, блестко поигрывая на свежих изломах пласта, и остановился там, где терялась трещина.
Виктор, мимолетом смахнув пот, приблизил острие пики к закраине щели. Гулко дрогнул молоток, облачком взвихрилась пыльца, вниз посыпалась угольная мелочь. А трещина рванулась вниз — извилистая и стремительная — к черной зияющей пустоте вруба, и мгновеньем позднее ее уже не стало — угольная глыба поползла к почве, разламываясь на куски.
Руки Виктора заученно потянулись к лопате, подсунули ее под груду отвалившегося угля. Слегка раскачивая лопату, он бросил уголь на транспортные скребки, а мысли в голове были все о том же:
«Ну вот, последняя смена в старой лаве. Завтра — в новую. Рауфовская бригада отказалась там работать, прямо заявили, что если кто и справится здесь — так это наша бригада. У Рауфова тоже ребята крепкие, опытные. Но за врубовкой они не работали. В четырнадцатой и нам придется не легко.
Интересно, что на душе у ребят? Когда узнали о четырнадцатой, только переглянулись, но никто против слова не сказал».
— Говряков!
Это подходят Нурутдин Белалов и Петр Фомич Фирсов. Неспроста, конечно, пришли.
— Отстал, бригадир? — смеется широкоплечий Белалов. — Мы уже минут десять, как кончили свои зарезки.
— Задумался малость, — распрямился Говряков.
— Давай-ка, подбросим уголек, — скидывает лопату с плеча Фирсов. Он невысокого роста, пожилой, но в бригаде редко кто сможет угнаться за ним в работе.
Угля немного, Виктор и один бы управился с ним, но охотно отодвигается, уступая рядом место. Знает по себе, что даже в мелочи поможешь товарищу — на душе легче и приятней становится.
— А что думать-то теперь? — не отрываясь от работы, замечает Фирсов. — Идти надо в четырнадцатую и весь разговор. Так ребята говорят…
— Привет заговорщикам! — еще издали крикнул Петр Савкин. — Мы их ждем, а они прохлаждаются, едва лопатами помахивают. Давайте живей, ребята поговорить хотят…
Бригада ожидала их в нижней части лавы. Евтухов расположился на куче породы рядом с Виктором Крупиным.
Крупин держится грубовато, независимо, отпускает иногда злые шуточки в адрес начальства. Ребята в бригаде в спор с ним не вступают, сторонятся его, что вовсе не смущает Крупина. Он постоянно подсмеивается над некоторыми из них, называя «пахарями», но Евтухов заметил, что бригадира Крупин избегает затрагивать даже в шутку, молча кивает головой, если тот что-нибудь просит его сделать.
«Почему это?» — раздумывает Евтухов, но спросить у ребят, а тем более у самого Крупина, не решается.
— Что они там, уснули? — зло бросает кто-то, но реплику не подхватывают. Крупин морщится, но тоже молчит. Он вытаскивает из кармана сверток с обедом — шахтерский «тормозок», откусывает кусок колбасы и долго, неохотно жует.
— Хочешь? — неожиданно протягивает сверток Евтухову. — Бери,
