Андрею удалось побороть притяжение этого эмоционального отрывка, который он все-таки прочитал.
«Ведь знаешь, что все это – ловкая, продуманная до мелочей игра, а ведешься, как мальчишка. К черту! – думал он, лежа без сна на широкой кровати. Одеяло сбилось в ногах, подушка казалась слишком горячей. Андрей перевернул ее и несколько раз ударил кулаком, пытаясь взбить. – Ни одна женщина не заставит меня потерять сон. К черту!»
На следующее утро была назначена выписка Гордеевой. Андрей постучался в палату к актрисе и услышал ее звонкий голос:
– Войдите!
Нина стояла у зеркала и, подняв тонкие руки, закручивала темные волосы в тугой узел. Она обернулась к Донскому, и в зрачках ее дрогнул солнечный свет. Лицо было чистым и свежим, о перенесенной операции напоминали лишь небольшие лоскутки пластыря под глазами.
– Доброе утро. В этот раз я не доставлю вам хлопот, чувствую себя прекрасно.
– Вот и отлично, – ответил Донской.
Справившись с волосами, Нина подошла к нему. Он быстро осмотрел ее, стараясь подавить волнение, которое вызывал запах ее гладкой, нетронутой загаром кожи.
«Да, эта съест кого угодно и не подавится, – пытался он воскресить собственную ярость. – Серый волк в овечьей шкуре!»
– Нина, вам часто говорят, что вы очень красивая?
– Бывает… – пожала она плечами.
– Да, наверное, часто. Вот ведь даже доктора сходят по вас с ума. – Донской вытащил из кармана специально заготовленную фотографию. – Я хочу вам кое-что подарить. Возьмите это от меня на долгую память.
Со снимка на Нину смотрели улыбающиеся физиономии Пашки, Пашкиной жены и двух маленьких Пашкиных детей. На плечах у счастливого папаши висла Катька в костюме обезьянки.
– Чудесные детки. Но… Я не совсем поняла, вы хотите пригласить меня на Новый год?
– Ну что вы, как я смею? – расшаркался Донской. – Я думал, вам будет приятно смотреть на эту фотографию и понимать, что даже самого примерного семьянина вы можете заманить в свои сети.
– Андрей Александрович, вы неверно обо мне думаете.
– Я думаю о вас очень верно, – не успокаивался Донской. Обида за весь когда-либо обманутый мужской род заставляла его ерничать дальше. – Возьмите, вам пригодится очередной трофей, повесите на стену. Вы ведь за этим сюда пришли, для этого разыграли комедию? Вы еще в первый свой визит вычислили, что я случайно наткнулся на ваш анонимный дневник, и принялись писать откровенности. Рассчитали, что я заинтересуюсь, увлекусь, а сами заигрывали с Пашкой. Веселое было зрелище, а? Что молчите, Нина?
Он хотел засунуть снимок в карман пиджака Гордеевой. Она отступила, и рука Донского скользнула по ее телу.
Дверь позади скрипнула. Андрей резко обернулся и отступил от Нины. В дверях стоял Пашка, сжимавший обеими руками сверток с колбасой. Отлученный от семьи, он шел перекусить и, услышав шум в палате, решил узнать, в чем дело. Он растерянно переводил взгляд с Андрея на Нину и неслышно шевелил губами.
– Извините, – наконец выдавил Пашка, – я помешал…
– Павел, вы не так поняли, – шагнула к нему Нина.
– Извините, – повторил Пашка и вышел, тихо притворив за собой дверь.
«Говорил же ему, стучаться надо. Теперь черт-те что себе вообразит, влюбленный болван! С другой стороны, так даже лучше! Пускай наша фам фаталь ищет другую жертву», – подумал с досадой Андрей.
Он обернулся к Нине и посмотрел ей в глаза.
– Ты ничего не понял. Господи, до чего же ты глупый. Воображаешь себе какой-то немыслимый ад, не понимая, что он находится здесь. – Нина дотронулась пальцами до его лихорадочно горевшего лба.
Донской почувствовал вдруг, как волна желания накатывает на него, дурманя голову.
«Почему в самом деле я решил, что эта женщина – безжалостная хищница, которая так и норовит зажевать очередную дичь? А что, если… если она и в самом деле полюбила меня. Вот так, просто, после нескольких коротких встреч…»
Он схватил ее, привлек к себе. Рука Нины, прохладная, нежная, скользнула по его лицу, по набрякшим векам, по губам. Ничего больше не соображая, Андрей поцеловал ее в полураскрытые губы.
Ночь была необыкновенной, не похожей ни на какую другую. В квартире Нины, в просторной спальне, где занавески вздымались парусами, а на низком столике трепетали огоньки множества свечей, он ласкал ее гибкое податливое тело, снова и снова припадая к нежным губам, как к живительному источнику, чувствуя, как постепенно иссякает горечь, наполнявшая его душу, и остается лишь свежесть, искренность первого человека, ступившего на землю на шестой день сотворения мира. Она не просто обнимала его, она словно хотела впитать его всего каждой клеточкой своего естества, раскрывалась доверчиво и бесстрашно, в полной мере осознавая, что ничем теперь не защищена от его возможной грубости и предательства. Однако и помыслить сейчас о чем-то подобном он не мог, впервые добровольно смиряя себя, подчиняясь женщине, понимая, что только ей теперь посвящена будет вся его жизнь.
– Люблю тебя! Люблю! – хрипло шептал он, не отрывая губ от ее рта.
– И я. С самого начала. С первого дня, – вторила она, ловя его горячее дыхание.
Снова и снова схлестывались и распадались их тела, сплетались руки, путались волосы. И темные судороги, пронзавшие плоть, делали их еще ближе, хотя, казалось, ближе уже невозможно.
Он приехал домой под утро, открыл дверь своим ключом, не зная еще, что скажет Галине, осознавая лишь, что то, что произошло с ним ночью, не обычная ни к чему не обязывающая интрижка, никак не мешающая его многолетнему браку. Нужно будет объясниться, что-то решить, договориться о разводе.
«Да какая разница, потом, потом…»
Странная тишина поразила его. Пройдя по комнатам, он не обнаружил ни жены, ни дочери. И лишь найдя на письменном столе в кабинете записку от Галины, понял, что жена наконец ушла от него.
Андрей скомкал листок и плеснул в стакан виски. Все еще оглушенный этой волшебной ночью, он ничего не чувствовал: ни досады, ни облегчения. Казалось, все это: жена, дочь, работа, друзья – детали какого-то другого мира, в котором он пребывал раньше и из которого неожиданно вырвался. И его новая неведомая жизнь настолько разительно отличалась от былого, что он все еще не мог отдышаться, судорожно хватая воздух и ощущая жжение в легких.
В дверь позвонили. Андрей пошел открывать, не удивившись даже, что кто-то решил навестить его в семь утра. Возможно, в этой новой реальности такое было в порядке вещей. Он увидел Пашку, который стоял, прислонившись к дверному косяку и вжимая большой палец в кнопку звонка.
– Привет, – поздоровался Донской.
Пашка, отодвинув его, ввалился в квартиру, обдав Донского алкогольными парами. Андрей присвистнул. Пашка, пошатываясь, прошел в гостиную и остановился посреди комнаты.
