— Мне плевать, кто они такие, Олег, — ответил Вадим. — Если в то время, когда происходят убийства на трассе, эти люди сидят в санатории, мне нет до них никакого дела. Пусть даже они трижды проворовавшиеся чиновники и спят со своими бультерьерами. Мы взяли их на заметку и должны следить. Ну, все, — остановил он парня, увлеченно орудующего тряпкой, — скоро дыру протрешь в своем стекле. Будем считать, что заочно познакомились. Поехали. Сколько еще адресов осталось — три?
У магазина в Ершовке подхватили товарищей, а выехав на трассу, стали свидетелями любопытного зрелища. Недалеко от поворота в Каланчак стоял неприлично новый микроавтобус «Мерседес» с надписью «НТВ». Вокруг него кучковались люди. Медленно протащились мимо. Амбарцумян вполголоса замурлыкал: «А когда примчались две телеслужбы НТВ и бригада местного ОМОНа…» Оператор на профессиональную камеру снимал журналиста (довольно узнаваемого, примелькался уже на голубом экране), тот увлеченно жестикулировал, показывая рукой то на трассу, то на обочину, и при этом что-то красноречиво говорил. В стороне набирались терпения несколько человек — видимо, жители района, желающие стать героями «горячих новостей». Поодаль стояла патрульная машина — охраняла журналистов и участников репортажа от других жителей района (а может, от убийц, рыскающих по трассе).
— Тьфу, слетелись уже шакалы, — презрительно бросил Жилин. — Конечно, ходовая тема, когда убивают людей целыми семьями… А слабо им ночью выйти и сделать репортаж «с колес», так сказать? Черта с два, ночью они уже далеко будут…
— Смотри, какие пронырливые, — удивился Рудницкий, — уже свидетелей преступления нашли. А что, молодцы, журналюги. Менты неделю роют, ни одного очевидца в глаза не видели, а эти только приехали, и все удовольствия к их услугам — и охрана, и почет с уважением, и десяток очевидцев зверских преступлений…
— Сочувствую Пал Палычу Погодину, — вздохнул Любавин, — на него и так все шишки сыплются, теперь еще и СМИ свою лепту внесут, окончательно наших ребят в дерьмо втопчут…
— Не обращайте внимания, — разозлился Вадим, — каждый делает свою работу — вруны врут, убийцы убивают, сыщики ищут…
— Да ради бога, нам не жалко, — фыркнул Жилин. — Напрягает только то, что из перечисленных тобой только сыщики получают меньше всех.
На базаре в Грибанове церемониться не стали. Согласно переписи, в селе проживало семь тысяч населения, и базар тут был самый крупный в районе. На рынок приезжали не только местные, но и люди из окрестных сел, из Глазова и даже оптовики из Бабаева, поскольку цены тут были божеские и товар на прилавках не залеживался. Арбузы и дыни уходили «с колес», их даже не выгружали из фургона на лотки. Низкая цена компенсировалась частотой поставки товара. К чернявым продавцам с характерными носами даже выстроилась небольшая очередь.
— Ты посмотри, какой арбуз! — приговаривал самый старший в компании, суя под нос сельчанину громадный кавун с вырезанной «попкой». — Бери, чего кривишься? Такой арбуз в Астрахани не найдешь. Или не бери, мне плевать, другой возьмет.
— Семеныч, кончай кочевряжиться! — гудела очередь. — Забирай арбуз и пинай до дома, ты же не один!
— Ну, все, граждане, объявляется обеденный перерыв, — проговорил Любавин, выступая вперед с открытым удостоверением. — Лавочка временно прикрывается.
— Командир, ты что, белены объелся! — возмутился продавец. Угрожающе заворчали люди из его компании, мерцающие за спиной. — Какого хрена, командир? Нас уже проверяли, ты сам же приезжал! Забыл — я Ахмат Замиров! За мир я, забыл? Мы не иностранцы, побойся бога, командир! Мы из Нальчика, свои, русские! Мы будем жаловаться, командир!
— Да мне по барабану, Ахмат, — улыбнулся Любавин. — Можешь созвать по этому поводу Совет Безопасности ООН, нам без разницы. Ладно, Ахмат, не выступай, мы тебе не налоговая и СЭС.
Лица кавказской национальности вели себя вызывающе. Всем, кому надо, заплатили, оттого появление полиции расценили как личное оскорбление. Они неохотно запирали фургон, вешали замок на клетку, в которой лежал товар. Расходились недовольные покупатели, обзывая «вымогателей-полицейских» нехорошими словами.
Все четверо кавказцев загрузились в свои вызывающе древние «Жигули» и «на коротком поводке» (микроавтобус со спецназом наступал им на пятки) отправились на съемную квартиру. Они арендовали частный дом на окраине Грибанова. Здесь явно проживал какой-то алкаш. На участке и в доме царило полное запустение. Компания перестала «митинговать» после того, как Любавин популярно объяснил цель наезда. Смотрели на спецназовцев исподлобья, попыток к бегству не предпринимали. Бойцы заблокировали калитку, осмотрели дом, приусадебную территорию. Так как в доме было шаром покати, обыск не затянулся. Оружия, взрывчатки, боеприпасов не обнаружили. В дальней пустой комнате лежали скатанные коврики для намаза, которые трогать не стали — видимо, из уважения к чувствам мусульман.
— Документы, — потребовал Вадим.
Паспорта у торговцев были самые обыкновенные. «Заслуженные», мятые, побывавшие в переделках. Он неторопливо их пролистывал. Вполне «уважаемые» семейные люди, зарегистрированы в городе Нальчике, подкопаться не к чему. Ахмат Замиров, Мурат Нагишев, Дадаш Гулямов, Мухтар Карамов… Черт ногу сломит. Документы на ведение «бизнеса» тоже имелись. Все требуемые подписи — заместителя главы Бабаевской администрации, начальника отдела потребительской торговли. Парочка паспортов была просрочена, но это не дело спецназа.
— Ну, и чего сидим? — Рудницкий подошел к одному из торговцев, который сидел на табуретке, прямой, как штык, скрестив на груди руки, словно гордая птица на вершине Кавказа. Он выразительно опустил глаза на ножки табуретки, которые придавили к полу старенький коврик.
— А ордер есть? — запоздало спросил торговец.
— Ага, щас, — буркнул Рудницкий. — Слазь с табуретки, кому сказано!
Спецназовцы насторожились, слегка отодвинулись, чтобы лучше контролировать гордых горцев. Торговец со вздохом поднялся. Рудницкий ногой отмел коврик. Вскрылась крышка люка, ведущего в подпол. Особой паники среди «населения» это не вызвало, только Замиров как-то раздраженно поморщился. Рудницкий и Капралов спустились в погреб, повозились там несколько минут и поднялись — с жестяной коробкой от леденцов, обмотанной полотенцем.
— Ух ты! — без особого интереса прокомментировал Балабанюк. — Секретное издание Корана и инструкции от саудовского принца?
В коробке лежали деньги, перетянутые резинкой от трусов. Обычные российские деньги в купюрах разного достоинства — на глазок примерно тысяч двести.
— Не, — протянул Амбарцумян, — банковскую ячейку нашли.
— Это произвол! — возмутился Замиров. — Деньги запрещены, да? Это наши деньги, мы их заработали!
— Непосильным трудом, понимаем, — кивнул Вадим. — Граждане, вы бы помолчали, а? Не нужны нам ваши деньги. И это все? — обернулся он к Рудницкому. Тот пожал плечами — больше ничего, ни наркотиков, ни оружия.
Сумма в коробке была не такой уж впечатляющей, чтобы хвататься за наручники. Понятное дело, что работают не за спасибо. Замиров мгновенно прибрал коробку, обнял ее, как родного сына. Ситуация возникала глупая. Хватать всех подозреваемых, вести в районное СИЗО? Камеры треснут, да и нет на это никаких оснований, пока в районе не введут режим ЧП. Вадим приказал товарищам присматривать за фигурантами, а сам с Любавиным прошелся по ближайшим соседям. На это ушло еще минут сорок. Люди с опаской на них поглядывали, даже корочки Любавина не открывали настежь все двери. О своих соседях, арендовавших хату у алкоголика и тунеядца Сеньки Трухина (сам Сенька перебрался к собутыльнику, где и пропивал вырученные за аренду деньги), они не могли сказать ничего вразумительного. Днем их не видно, вечерами музыка, ароматы жареного барашка. Что касается ислама, то не такие уж они фанатики — временами из-за забора доносится женский смех, по утрам арендаторы выбрасывают на помойку звонкие мусорные пакеты, вызывая острую зависть местных безденежных пьяниц. Но вроде без эксцессов — не дебоширят, женщины во время секса на помощь не зовут. Были ли они дома вчера ночью? Вроде были. А позавчера? Этот вопрос многих соседей поставил в тупик. Кто-то говорил, что были, другие сомневались — вроде свет за шторами горел всю ночь, но криков и голосов не слышали.
Злость брала нешуточная. День был не резиновый — обеденное время уже прошло. Извиняться перед торговцами не стали, предупредили, что теперь они будут находиться под негласным наблюдением, и поспешили покинуть Грибаново. Вовка Балабанюк сидел нахохленный на своем сиденье. Максим Рудницкий ехидно поинтересовался: почему молчим, товарищ лейтенант? Ведь это точно ОНИ! Балабанюк огрызнулся, отвернул голову. Деревня Лиман находилась неподалеку — на западной стороне автомагистрали «Дон». Можно было не выезжать на трассу, чтобы добраться до нее. «Газель» тряслась на ухабах, спецназовцы терпеливо помалкивали, хотя многие уже пенились. Деревенька была так себе — несколько завалюх, практически никакой инфраструктуры. Но столбы электропередач имелись — невзирая на то, что население было, мягко говоря, небольшое. Дом семейства Буркевичей располагался на околице, огород сползал к речушке Калятне, где имелись чахлые мостки. Ограда вокруг хаты с просевшей крышей была символической, огород зарос бурьяном — только возле крыльца просматривались относительно возделанные грядки. На обочине у дома стоял дохлый пикап — кузов был завален мешками. Любавин остановил «Газель» недалеко от пикапа, люди выбрались из машины, закурили. Капралов и Жилин отделились от компании, зашагали по единственной деревенской улочке — добывать информацию у сельчан о вынужденных переселенцах. Психологическое давление продолжалось недолго. Из дома выбралась упитанная женщина средних лет, поинтересовалась, какого черта надо. Любавин предъявил «корочки», объяснил цель визита — проверка приезжих в свете всем известных терактов.
