мог. Да и не он один в Петербурге, знавший давно о существовании заговора, — всё-таки был взят врасплох событием и глазам не верил, видя и слыша то, что вдруг случилось.
Рано утром весь измайловский полк был на ногах и братья Гурьевы тоже.
В восемь часов появилась государыня, сопровождаемая теми же ненавистными Гурьевым братьями Орловыми. Полк присягнул, целуя крест. Братья Гурьевы поневоле, в числе прочих...
И в три дня совершилось нечто похожее на волшебный сон. Без единой капли крови, на улицах города и в окрестностях — по единогласному признанию всех сословий, воцарилась императрица Екатерина II. Она стала самодержавным монархом.
Правда, не будь у неё сына, потомка Петра Великого — то, быть может, ничего бы и не удалось. Россия, в лице сената и синода, придворных и гвардии, взглянула на новую императрицу, как на правительницу до совершеннолетия цесаревича Павла. К тому же ежедневно ждали учреждения императорского совета, для управления государством в помощь новой государыне.
Но прошёл месяц, другой, а в третий — государыня поехала в Москву на коронацию. Об совете и помину не было, а энергия нового правительства, разумная и крепкая рука, чувствовалась во всех мерах и распоряжениях.
Братья Гурьевы слепо видели в новом порядке — только одно: ненавистных им ныне счастливцев, братьев Орловых. Всё им удалось! Не пришлось ингерманландцу видеть неудачи богатырей. Напротив, приходилось видеть их теперь осыпанных милостями новой императрицы.
— Маху дали! — наивно и добродушно сказал младший брат Иван.
И теперь он часто повторял это кротко и задумчиво, а Семён начал от этих слов раздражаться на брата.
— А коли маху дали, так надо справиться! — сказал наконец Семён Гурьев пред самым выступлением полка из Петербурга на коронацию. — У меня Гришка поперёк горла стал...
И ещё на пути, на стоянках, а затем по прибытии, в Москве, трое братьев стали незаметно центром нового кружка недовольных. Всё обойдённое наградами, забытое, или озлобленное и обиженное каким-либо пустяком — стало группироваться около братьев Гурьевых.
Понемногу в Маскве Гурьевы уже собрали человек до 70 офицеров, которые все ворчали на новое правительство. Главный враг их — были двое братьев Орловых.
Два месяца назад они были простые офицеры, их товарищи, с которыми все пили в трактирах, играли на биллиарде, катали в тройках за город, пели, шумели и кричали как друзья-приятели. Теперь оба брата — вельможи и сановники, помещающиеся под одной кровлей с государыней. Григорий не цалмейстер — а генеральс-адъютант, один такого звания на всю Россию. Алексей не сержант, а секунд-майор... Феодор не прапорщик, а капитан своего полка... Этого мало... на днях, в день коронации, все будут графами Российской Империи. Не только офицеры, а знатные вельможи ищут дружбы и благоволения этих Орловых. На приёме у того и у другого — горницы полны генералов и сановников.
"Не глупее я их! Не хуже и родом! — думал Семён Гурьев про себя и день и ночь. — А хитрости, да осторожности, да уменья — у меня будет поболе, чем у Григория".
И теперь, в сентябре месяце, в квартире братьев Гурьевых повторялось буквально то же самое, что было когда-то, в марте, в квартире братьев Орловых в Петербурге.
Те же вечеринки и сходки под предлогом карт. Та, же вольная беседа о делах "правления государственного". Там повторялось имя Екатерины Алексеевны; здесь повторялось имя Ивана Антоновича. Там повторялись имена: Панина, Разумовских, Трубецкого, Дашковой. Здесь тоже повторялись имена тех же: Панина, обманутого обещанным, регентством, Трубецкого, Ивана Шувалова, бывшего полицеймейстера Корфа и других.
Всё было то же... да не то!..
У братьев Орловых была твёрдая почва под ногами, общая любовь к опальной государыне и ненависть к немцам, общее молчаливое согласие всех сословий на перемену.
У братьев Гурьевых было честолюбивое мечтанье о себе... и "одно враньё", по выражению Борщёва.
XVI
Рано утром, чуть не со светом, поднялся сержант и,перейдя поляну, вернулся в дом Гурьевых.
Пройдя прямо в конюшню, он приказал себе седлать лошадь и, съехав со двора, рысью пустился по сонным ещё улицам Москвы. Но вместо того, чтобы ехать в центр города, он повернул влево и, объехав берег Пресненского пруда, полем, а затем лесом, выехал на Петербургскую дорогу. Здесь, уже при восходе красного осеннего солнца, он двинулся прямо на подмосковное село Петровское, где остановилась государыня и её приближённые.
Чрез час езды сержант был уже около палат Разумовского и, отдав лошадь первому попавшемуся конюху, вошёл на маленькое боковое крылечко, указанное ему одним солдатом.
В сенях и горницах всё ещё тихо. Видно было,что обитатели палат не только ещё не просыпались, но что до часа их вставанья ещё остаётся много времени.
В сенях сержант нашёл двух солдат, из которых один спал на ларе, а другой, сидя, потягивался и зевал, очевидно только что придя в себя и как бы не решаясь начать бодрствовать.
При появлении сержанта, он не встал, ничего не спросил и даже, глядя на него заспанными глазами, по-видимому и не собирался что-либо спросить.
— Господин Орлов в какое время принимает просителей? — спросил сержант.
— Не знаю... не сразу — ответил солдат, но из приличия, нехотя, поднялся на ноги.
— Ведь принимает он всякий день...
— Кто?
— Ну, генеральс-адъютант! — как-то нехотя произнёс Борщёв это званье... — Орлова, нешто не знаешь, Григорья Григорьевича?
— Как нам их не знать!..
— Ну, когда же он принимает просителей и всякого звания людей по делам службы?
— Это не наше дело... Вы спросите у Митрей Игнатьича.
— Кто такой это?
— Митрей-то Игнатьич? А их лакей. Только он вряд встамши.
И солдат вдруг стал будить спящего товарища, толкая его в бок.
— О-о-о! — бессмысленно проорал тот, вскакивая и садясь на ларе.
— Чего дрыхнешь, чёрт. Вон барин спрашивают Митрей Игнатьича.
Не сразу очухался второй солдат, но вполне придя в себя от вопросов Борщёва, оказался понятливее товарища.
— Всякий день принимают!.. Чего вам Митрия Игнатьича ждать! Он до десяти часов, им бывает, спит. Его дело княжеское, а не лакейское. Зачем он рано встанет. Вы приезжайте в полдень. Самый раз будет. Тут из города завсегда все в полдень бывают у генерала Орлова.
Разузнав ещё подробнее от проходившего придворного лакея всё, что было нужно, относительно часов приёма генеральс-адъютанта — сержант вышел и, сев на лошадь, двинулся назад.
При самом выезде он встретил офицера, драгуна по
