На улице к нему подошел улыбающийся Джексон Дэнмайр, одетый в коричневый твидовый костюм. Пыль все еще летала над дорогой. У его ног прыгали кузнечики.
— Мистер Тинсли? Как поживаете? Джексон Дэнмайр. Уже два года собирался к вам заехать и предложить «Морнинг Глори». Возможно, это лучшее, что есть на рынке, — они спасают наше фермерское мясо в эти проклятые пыльные деньки. Да, все собирался и собирался, но был так занят на ранчо, а потом разъездами туда-сюда по торговым делам, что и дома-то почти не был. — Он улыбался так, будто улыбку ему приклеили намертво. — Мой отец, мои братья и я — у нас есть пять этих охладителей в Рокин-Бокс.
— Я не занимаюсь фермерством. Овечий бизнес начинал, но что-то у меня со скотиной не ладится. Я только немного занимаюсь огородом и пчелами. Хочу взять двух голубых лисиц на следующий год. Может быть. Но у нас все в порядке. Не думаю, что нам нужен охладитель.
— Ну, при такой чертовой засухе, как у нас, его очень удобно использовать. Проведите себе электричество. Сделайте резервуар для воды. Это крутая вещь: можно купаться, ловить рыбу, и от пожаров защитит. А главное — вы ж не знаете — а вдруг ваш дом загорится? А вокруг так сухо, что дело может дойти и до пожара в прерии.
— Не знаю. Сомневаюсь, что мне по карману такие расходы. Эти вещи ужасно дорогие для человека в моем положении. Черт, я даже не могу купить себе новые шины. А они мне очень нужны. Но дорого.
— Ну, уверен, вы говорите правду. Некоторые вещи и правда очень дорогие. Согласен. Но не «Морнинг Глори». — Джексон Дэнмайр достал сигареты и предложил Хорму.
— Я никогда не курил эти штуки. — На дороге показалось облако пыли в четверти мили от дома Тинсли.
Да уж, охладители, подумал Хорм. Он, наверное, проехал мимо мальчика на дороге.
Дэнмайр курил, кивал головой и поглядывал вокруг.
— Да, небольшой прудик был бы тут очень к месту.
Старый Баки — неоседланный, взмыленный и уставший — обогнул угол и вошел во двор. Лицо Раса, восседавшего на нем, было искажено, глаза сияли. Он проехал мимо фургона так близко, что запачкал бок.
— Ну, и что это было? — спросил Джексон Дэнмайр, бросая обсосанную сигарету в пыль и туша ее носком ботинка.
— Это Рас. Мой сын.
— Черт побери. Так это же тот самый остряк, который машет своими причиндалами перед женщинами. Слышал об этом? Кто знает, может он скоро схватит какую-нибудь маленькую девочку да обесчестит ее? Есть люди, которые отрежут ему эту штуку, чтобы не размахивал, где попало. Так что лучше бы его маленько успокоить.
— Так в этом все дело, да? К черту охладитель. Это из-за Раса вы сюда приехали? Слушайте, он сильно пострадал в автомобильной катастрофе. Он неопасен, он сам — жертва обстоятельств.
— Ну, я-то это понимаю. Мне жаль. Но, кажется, именно эта часть тела у него не пострадала, раз уж ему так хочется всем ее показывать.
— Почему бы вам не убрать эту гребаную машину из моего двора? — сказал Хорм Тинсли. — Он изуродован, но он такой же мужчина, как и любой другой.
Черт, теперь этот сукин сын и его семеро братьев не отвяжутся.
— Да, мне пора. Вы слышали все, что я сказал. Только помните: я продаю охладители, но я не идиот.
В загоне Рас чистил Баки щеткой, а конь жадно пил воду. Человек жесткий, с характером, забрал бы у него лошадь. Но Хорм Тинсли колебался. Единственной радостью в жизни мальчика была верховая езда. Он поговорит с ним через день-два, заставит его понять.
Но неожиданный ливень уничтожил несколько молодых арбузов, и Хорм несколько дней был занят, а потом потребовалось время для поливки помидоров. Забот было по горло. Первые арбузы уже созрели, когда на них пришли охотиться койоты, и Хорму пришлось спать на улице. Наконец арбузы — большие и маленькие — были собраны, помидоры почти дозрели, и потребность в воде уменьшилась. Стояло позднее лето, но солнце продолжало все так же нещадно палить.
Рас, ссутулившись, сидел в кресле-качалке. В кои-то веки он был дома. Он выглядел несчастным — волосы спутались, руки были грязными.
— Рас, — сказал Хорм, — мне надо поговорить с тобой. Слушай меня внимательно. Ты не можешь ездить и делать то, что тебе хочется. Я знаю, Рас, ты молодой человек и в тебе есть мужская сила, но так поступать нельзя. Кроме того, я считаю, что тебе не надо отказываться от надежды жениться — возможно, если мы поищем, то найдем девушку, которая согласится выйти за тебя замуж. Но то, что ты делаешь… Ты их только пугаешь. А эти ковбои — Дэнмайры — могут что-нибудь сделать с тобой. Могут тебе навредить. Они дали слово, что, если ты не перестанешь приставать к девушкам, они тебе кое-что отрежут. Понимаешь, что я имею в виду? Ты понимаешь, что именно они собираются отрезать?
Что-то было не так. Рас хитро посмотрел на отца здоровым глазом и расхохотался ужасным каркающим смехом, которого Хорм еще никогда не слышал. Он понял, что это был смех, но не мог понять, что послужило его причиной.
Той же ночью Тинсли отправился к жене и все ей рассказал, не щадя ее женской чувствительности.
— Не знаю, понял ли он то, что я говорил. Думаю, не понял. Он смеялся, опустив голову. Господи, если бы можно было хоть как-то узнать, что происходит у него в голове. Бедный мальчик, у него бушуют гормоны, и ничего нельзя с этим поделать.
Воцарилась тишина, только тихонько всхлипывала миссис Тинсли.
— Ты можешь поехать с ним в Лэреми, — неожиданно сказала она. — Ночью. В такой дом. — Ее лицо сверкнуло в темноте.
— О, нет, — испуганно отозвался муж, — я не могу заниматься подобными вещами.
На следующий день Хорм решил, что Рас все-таки понял его, поскольку остался дома и сидел, почти не двигаясь, на кухне перед тарелкой хлеба с джемом. Миссис Тинсли осторожно приложила руку к пылающему лбу сына.
— У тебя лихорадка, — сказала она и показала пальцем в сторону спальни.
Рас, кашляя, поплелся вверх по лестнице.
— Он, наверное, подхватил ту же летнюю простуду, что и ты, — сказала она мужу. — Думаю, я следующая на очереди.
Чуть позже Рас лежал в постели, а миссис Тинсли смачивала водой его ужасное, изуродованное лицо и руки. Но и через два дня лихорадка не прошла. Только Рас больше не кашлял, а тихо стонал.
— Господи, хоть бы ему стало лучше, — сказала миссис Тинсли, — думаю, ему может стать лучше, если его искупать и всего натереть алкоголем. Это снимет жар. Ох уж эта жара, все простыни мокрые. Ненавижу летние простуды. Думаю, от такой процедуры ему станет легче. Он все еще одет в грязную одежду, он насквозь провонял грязью, потом и болезнью. Он просто сгорает. Может, разденешь его и искупаешь? — деликатно спросила она у мужа. — Будет лучше, если этим займется мужчина.
Хорм Тинсли кивнул. Он знал, что Рас болен, но не думал, что ванная может что-то изменить. Однако понял, что жена имеет в виду, что Рас так воняет, что она просто не может больше находиться рядом с ним.
Миссис Тинсли налила в корыто теплой воды, дала белую мочалку, мыло и новое, еще ни разу не использованное полотенце.
Хорм пробыл в комнате больного довольно долго. А когда вышел, пнул корыто, бросил полотенце в раковину, сел за стол, уронил голову на руки и начал всхлипывать.
— Что такое? В чем дело? — спросила жена. — Ему хуже?
— Господи, неудивительно, что он рассмеялся мне в лицо! — простонал несчастный. — Они уже сделали это. Они сделали с ним это, пользуясь грязным ножом. Он вернулся с гангреной. Она расползлась по всему паху и ногам до самых ступней. — Он наклонился вперед, почти касаясь лицом ее лица и глядя прямо в глаза. — Ты! Почему ты не осмотрела его, когда укладывала в эту чертову кровать?
Утренний свет разливался по краям большого мира, проникая через окна в дома, освещая стены и полы, стелил свое желтое одеяло на провонявшую кровать, кухонный стол и чашки холодного кофе. На небе не было ни облачка. Тысячи желточерных кузнечиков прыгали у западной стены дома.
Это случилось шестьдесят — или даже больше — лет назад. Те тяжелые дни давно закончились. Дэнмайры уехали из страны, за годы засухи их ранчо развалилось. Тинсли похоронены где-то там. Рогатый скот остался там, где рождаются звезды и луна. А мы шагнули в новое тысячелетие, где столь ужасные вещи уже не случаются.
Если вы верите в это, вы способны поверить во что угодно.
перевод: В. Михайлюк
На обочине мира
Край был похож; на пустые земли — море полыни и клевера, странное небо, маленькие стайки птичек и нечеткий, слабый след, ведущий к красной стене горизонта. На могилах не было подписей, покосившиеся деревянные домики и загоны для скота сожжены старыми походными кострами. Ничего, кроме погоды и расстояний — расстояний от единственной фермы, — и на север, до самой границы.
В этом странном районе держала ферму семья Тоухей: старый Рэд, девяноста шести лет, его сын Аладдин, жена Аладдина Ванета, их сын Тайлер — единственная надежда Аладдина — и дочери: Шан и бич семьи Отталина.
