кусок и впивается в него белыми зубами.
Мою пиццу жрет!
– Это не тебе!
– Не зуди, тебе все равно не осилить всю, – огрызается Дикий. В чем-то он, конечно, прав. С голодухи я заказала самую большую, но трех кусков мне за глаза… – У меня стресс. На нервах я жру. Привыкай, ты теперь моя девушка.
– Ага, разбежалась! – нервно выдаю я. – Ты вообще никогда ни с кем не встречаешься, и я сильно подозреваю, что ты и не сможешь не заваливать всех вокруг.
– Пока всех не надо. Надо одну, – набычившись, Дикаев делает еще шаг ко мне, а я опять увеличиваю сократившееся расстояние.
– Я не буду с тобой заниматься сексом!
– Почему? Я же буду твоим парнем. Где логика? Ты хотела со мной встречаться, ты своего добилась.
Да мне головой об стенку хочется постучаться!
Когда это я говорила, что хочу быть с Дикаевым?
– Ты не подходишь для отношений, – отрезаю я.
По идее такой кобель должен со мной согласиться, но Кир, наоборот, звереет.
– Зато ты мне подходишь! – нависает надо мной стрессанутый.
Я зажмуриваюсь и выпаливаю:
– Не подхожу! У меня еще ни разу не было!
Глава 21. Кир
– Ты чего? – спрашивает, дожидающийся меня в квартире Ник.
Я без слов швыряю ключи на полку и падаю на пуфик прямо в прихожей, устало вытягивая ноги.
– Ты в порядке? – не получив ответа, Рамзаев отлепляется от экрана телефона.
– Нет, – я вцепляюсь себе в волосы. – Похоже, что я в порядке, блядь?
– Да что случилось? – он даже убирает телефон в карман.
Что случилось? Я с какого-то хера предложил встречаться девчонке. И кому Истоминой!
Как объяснить Рамзесу, что сивая коза, походу, сломала мне мозг? Погнула к хуям центральную ось организма.
– У меня еще ни разу не было!
Как обухом по голове.
Смотрю бестолково на сивую макушку.
– Врёшь? – с надеждой спрашиваю я.
Мотает головой.
Перед глазами темнеет. Второй кусок пиццы идёт в дело.
Жадина отбирает у меня коробку, но я успеваю выхватить ещё и третий кусь.
– Все? Теперь ты от меня отстанешь?
Она втыкает в меня свой взгляд, как нож, а что я? Жую.
Стресс намахивает, набирая обороты.
Я молча натягиваю майку и подхватываю куртку, но обещать ничего не тороплюсь.
Нет, я, конечно, приставать к девственнице не собираюсь. Мне такие траблы не нужны, но, может, стоит подождать? Истомина ведь однажды перестанет ею быть.
Эта мысль вызывает у меня приступ такой лютой агрессии, что глаза заволакивает красная пелена.
Я хватаю козявку и стискиваю изо всех сил. Не ожидавшая нападения, коза начинает сопротивляться с запозданием. Пока я лапаю теплое тело, дубасит меня по плечам, как будто, всерьез. Вот пусть так и колотит всех, кто протянет к ней лапы.
Через пару минут вроде отпускает.
Но хватает ровно до того момента, как я доезжаю до дома, а там меня накрывает опять. Из машины выйти не успеваю, как догоняет и по башке сверху бьет.
Это я сегодня мог её лишить…
Блядь, да как так-то?
Истомина – перченая штучка. Горячая, как лава, и меня с пол-оборота заводит!
А как она меня целовала, когда я её соски в пальцах катал, а ведь наверняка есть ещё чувствительные места, до которых я не успел добраться…
Член стоит как флагшток. Хуже. Сука, как флюгер, указывает в сторону общаги. И мне до сих пор мерещится вкус ее сливочной кожи на языке. Даже фамилия у нее горячая. Истомина – истомить, чтобы стонала.
И сейчас Рамзес спрашивает, в порядке ли я. Мне впору дрова рубить, а потом к психиатру. Я сам добровольно чуть не связал себя на хер ненужными отношениями.
– Ну как там подарочек? – ехидничает он, верно поняв, кто меня подкосил.
– Цела.
И меня опять плющит. Целочка. А если кто-то будет первым?
Какой-то мудак узнает, как она стонет и всхлипывает? Какой-то наглый придурок возьмёт и, не спросив, поцелует, завалят на кровать, стащат кофту и…
– Это пиздец! – реву я.
Тянет, что-нибудь пошвырять, но под рукой ничего нет, и мозг судорожно ищет, что можно сломать.
– Я все жду внятного рассказа, – продолжает поъебывать Ник.
Что, блять, ему рассказать?
Как у меня в голове сейчас семафорят неоновые буквы «Оля Истомина»?
Как меня корежит от всего сразу?
Что девочка, что мне там делать нечего, что не дала, что хочу, что никто до меня не делал и что однажды возьмёт и сделает. Может, уже даже на первом курсе, а может, и в общаге, прям на той кровати…
Кровь закипает при одной только мысли об этом. Халк, мать его, просыпается.
Руки оторву всем! Моё!
Кстати, о руках.
– Ник, давай-ка прокатимся, – я сгребаю ключи обратно.
– Куда? – потягивается Рамзаев.
– Да тут недалеко. До Руса. Разговор есть.
– А я тебе там зачем? – удивляется друг.
– Ну вдруг у него серьезные аргументы будут, и я не смогу вести тачку.
– А, – тянет Ник, – ну, погнали.
Собственно, Рамзесу даже не приходится выходить из тачки.
Спустившийся по звонку Рус отхватывает сразу в челюсть и, поскуливая, сообщает, что берега попутал и на чужое не претендует. Но у меня все кипит, клокочет. Ник говорил, что тот Истомину трогал своими аспирантскими граблями.
Н-на тебе и по спине, и по почкам.
– Где ты еще ее лапал? – рявкаю я в лицо Русу.
– Нигде, нигде больше не трогал… – подвывает тот.
Тьфу, блядь. А выглядел крепким. Даже напряг не сбросить.
– Это, Рус, последнее китайское предупреждение. Очень жаль, что ты не понимаешь с первого раза, но еще раз облажаешься, и тебе совсем не понравится. Ты меня понял?
– П-понял, – сплевывает он.
– Вот и чуденько.
И я со всего размаху впечатываю кулак в его лопатку.
Некоторое время ему будет херово работать за ноутом, ну ничего.
За плечо он ее трогал, мудак.
– Спустил пар? – спрашивает Рамзаев, когда я плюхаюсь на водительское место.
Он, походу, даже не смотрел в окно, так и сидел, уставившись в экран.
– Нет. Что там у тебя? – я тянусь
