1991,1993
10. "ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ..."
... "От безвкусицы, вульгарности, халтуры совсем недалеко до прямой аморальности. Недавно в пионерском лагере "Орленок" чудесный музыкальный руководитель Виктор Малов разговаривал с детьми о песне <...>. Зашел разговор о песне В.Высоцкого "Друг", которая распространилась с помощью радио среди молодежи и даже среди детей. Причины популярности этой песни просты: мелодия сверхэлементарная, тема -- как будто о дружбе. А о дружбе всегда и всем хочется петь. А о чем она на самом деле? Если парень в горах "оступился и в крик, значит, рядом с тобой -- чужой" -- и тут же вывод: "Ты его не брани -- гони". Что это за философия?! Ну споткнулся, ну закричал, допустим, даже испугался -- так его сразу же назвать чужим и гнать?
Мы привыкли думать, что друзья познаются именно в беде, в трудную минуту. А впрочем, Высоцкий тоже так думает, но только по отношению самого себя. И потому дальше поет так: "А когда ты упал со скал, он стонал, но держал... значит, как на себя самого, положись на него". Вот это выходит друг! Вот как Высоцкий понимает дружбу... Какая аморальная позиция"116*.
И снова: правомерен ли подход к художественному тексту как к реальной ситуации? Может ли иметь значение, что описанного Высоцким в этой песне на самом деле быть не могло? Ну, например, человека, невнятно поступившего на равнине, ни один здравомыслящий альпинист в горы бы не потащил. Опять же никто бы в горах никого не "гнал" с ледника.
На такой подход дает право жизнеподобность образов, сюжета. Те, кто с этим не согласен, обычно говорят о специфике художественного текста, не тождественного реальности, всегда преобразующего жизненный материал; о главенстве в художественном слове переносного и приращенного, контекстного смысла. Однако же прямой его смысл никуда не девается, и если, не ограничиваясь чем-то одним, попытаться расслышать движение обоих смысловых потоков, можно обнаружить их взаимодействие. Это только обогатит восприятие текста. Иное дело, что прямой смысл не выводит в реальную биографию автора, на основе только его анализа не стоит делать выводов ни об авторской позиции, ни о художественных достоинствах текста.
А теперь посмотрим на жизнеподобный сюжет по-житейски. От какой "печки" пляшет эта история? В ее зачине -- некий морально сомнительный поступок друга (Если друг оказался...). Точнее, поступок даже не оказался, а всего лишь показался таким (Если сразу не разберешь...). А герой, чтобы рассеять собственные сомнения, советует тащить этого друга в горы. Между прочим, без всякого встречного энтузиазма (Парня в горы тяни...). То есть он готов подвергнуть реальному риску не только свою, но и чужую жизнь -- ради собственной прихоти117.
Да нет же, -- могут возразить, -- не из прихоти, а чтоб быть уверенным в друге и знать, что на него можно положиться.
Ну конечно, если в связке одной с тобой окажется хлюпик, неумеха, трус -- и на равнине не поздоровится, что уж про горы говорить. Но ведь это ты тянул его вверх, значит, ты в ответе за него, пока вы в горах (взялся за гуж...). А получается:
Если сразу раскис и -- вниз,
Шаг ступил на ледник и -- сник...
... Ты его не брани -- гони.
Между прочим, заметим, что Не бросай одного его сказано на равнине. Какая трогательная забота, когда другу ничто фактически не угрожает. А Ты его не брани -- гони произнесено в горах, где велик реальный риск для жизни. Я думаю, это -- своеобразное отражение умонастроений времени создания песни, когда повсюду слышались разглагольствования о совести, морали, душевности -при полном нечувствии ценности человеческой жизни.
Еще один штрих к ситуации: герой осознает риск для себя (тяни -- рискни) -- он берет в горы сомнительного человека, а риска для чужой жизни -непрошеного, нежеланного -- не ощущает. Опять же выходит, что чужая жизнь ничего не стоит. Вот тут мы и вспомним Д.Кабалевского, который возмутился двойной бухгалтерией героя. "Двойной счет" в тексте объективно есть. Не прав же именитый современник Высоцкого в том, что Шаг ступил на ледник и сник -это все-таки не тот масштаб, не та беда, когда зовут на помощь друзей.
Но, с другой стороны, что значит гони? Парень ведь в горах, не в парке культуры и отдыха. То есть гони -- это с ледника, со скалы. И кого гнать -хлюпика, неумеху, труса? Представляете результат? (Тем более что спуск сложнее подъема).
В третьем куплете возможен любопытный поворот темы: а может, твое "падение со скал" -- результат твоей же халатности, непрофессионализма, лихачества? И это, между прочим, не пустое фантазирование. В середине 1997 года случилось несколько трагедий при горовосхождениях на разных горных массивах. Причиной трагедии в одном случае стала спешка, когда альпинисты начали восхождение в неблагоприятных условиях -- лишь бы опередить другую группу и оказаться на вершине первыми. В других случаях тоже были нарушены общепринятые правила (эти трагические истории широко освещались в прессе) 118.
Кстати, от горовосходителей мне доводилось слышать, что едва ли не все мыслимые ситуации в горах многажды случались, и правила поведения альпинистов до мельчайших подробностей отработаны, "расписаны", так что несчастья в горах -- почти верное свидетельство нарушения тех или иных правил техники безопасности. В таком свете падение со скал выглядит особенно неоднозначно.
Что в остатке? Махровый эгоцентризм героя. Выходит: гони -- потому что твоя задача решена, твои сомнения рассеялись, а дальше... Не твоя забота, что случится дальше. Финал песни:
Значит, как на себя самого,
Положись на него, -
рождает неизбежный вопрос: ну а на такого друга, как наш герой, положиться можно? Человек, на одну чашу весов положивший свои сомнения, а на другую -- чужую жизнь, -- это друг?
x x x
Известна в подробностях -- редчайший случай -- история написания песни о друге. ВВ создал ее на одном дыхании (это мы еще вспомним), под впечатлением рассказа альпиниста Л.Елисеева, вспоминавшего об этом так.
"История простая. Летом 1955 года мы совершали обычное спортивно-тренировочное восхождение <...> Я шел руководителем, в группе было шесть человек -- три связки: Елисеев-Ласкин, Морозов-Иванова, Гутман-Кондратьев. Все шло нормально. <...> решил все три двойки связать в одну связку, чтобы только первый шел с нижней страховкой.
Я до сих пор убежден, что действовал правильно, хотя есть и другие мнения. Но у гор "его величество случай" всегда в запасе, и события приняли непредвиденный оборот. Быстро прошли ледовый склон, вышли на скалы <...> я организовал надежную страховку за скальный выступ -- точнее, за огромную скалу-монолит <...> принял к себе идущего вторым Ласкина, своего старого напарника по связке. С ним мы ходили на вершины высшей категории трудности, попадали в разные переплеты, из которых он выходил, как говорится, с честью.
Ласкин быстро переналадил страховку и стал принимать к себе идущего третьим Славу Морозова <...> Я продолжал подъем <...> пройдя несколько метров, услышал душераздирающий крик. Я оглянулся и увидел, что верхняя часть скалы, на которой держалась вся наша страховка, медленно отходит от стены -- видно, пришло ее время упасть. Кричал Ласкин: он, похоже, потерял голову от происходящего и ничего не предпринимал, хотя стоял рядом, вполне мог сбросить с отходящей скалы наши веревки -- и все было бы нормально. Правда, скала при падении могла еще задеть идущих ниже, но мы поднимались не строго вертикально <...> так что могло никого и не задеть, как впоследствии и оказалось.
Меня охватили гнев и досада: так нелепо, без драки, без ожесточенной борьбы, надо погибать. Сейчас скала сорвет Ласкина, он -- меня, я -остальных, если не выдержит страховка. <...> Шансов уцелеть никаких <...> Особенно неудачно падал Слава Морозов"119* (здесь и далее в воспоминаниях Л.Елисеева выделено мной. -- Л.Т.).
Все обошлось благополучно -- альпинисты остались живы. "О самой транспортировке, которая <...> требовала только больших физических затрат, я Володе не рассказывал. Хотя люди вели себя там по-разному... После продолжительной паузы Володя спросил: "А что было со Славой?" Я ответил, что у Славы серьезных повреждений не оказалось, он <...> через месяц даже отработал одну смену инструктором в альплагере. <...> Вот такую историю рассказал я Высоцкому. Конечно, разговор шел иначе: он уточнял детали, переспрашивал непонятное. Разговаривали несколько часов"120*.
А когда наутро Высоцкий запел сочиненную ночью песню "Если друг оказался вдруг...", Елисеев "сидел как завороженный. <...> Я узнавал и не узнавал свой вчерашний рассказ. С одной стороны, это был сгусток, самая суть нашего вчерашнего разговора. С другой -- все стало ярче, объемнее, стало н о в о й п е с н е й"121.
В этом рассказе есть несколько деталей, делающих в общем стандартную историю неординарной. Ее опорные моменты выделены в тексте. Схематизируем рассказ Елисеева. В его основе -- одно происшествие и два поступка. Происшествие -- откололась скала, и создалась угрожающая ситуация для альпинистов, шедших в одной связке. Поступки -- решение руководителя группы, Елисеева, вместо традиционных "двоек" сделать одну связку и -- бездействие Ласкина
