— Можетъ быть, — заговорила Белла съ какимъ то непонятнымъ волненіемъ, объяснявшимся, вѣроятно, ея прежними, несовсѣмъ обыкновенными отношеніями къ убитому человѣку, — можетъ быть, воскрешая это имя, вы не желали дать его ребенку, который былъ бы вамъ менѣе дорогъ, чѣмъ настоящій Джонъ Гармонъ. Вы такъ его любили.
— Милая моя, — проговорила мистрисъ Боффинъ, нѣжно прижимая ее къ себѣ,- благодарю, что вы подыскали такую причину. Я бы желала, чтобъ это было такъ, да оно, пожалуй, и въ самомъ дѣлѣ было такъ немножко, несовсѣмъ. Впрочемъ, теперь это не относится къ дѣлу: вѣдь рѣшено, что объ имени у насъ конченъ разговоръ.
— Мы откладываемъ его въ сторону, какъ воспоминаніе, — сказала задумчиво Белла.
— Или еще лучше: откладываемъ для воспоминанія… Такъ вотъ я и сказала себѣ: уже если я возьму какого-нибудь сиротку, чтобы устроить его жизнь, то пусть онъ будетъ для меня не прихотью, не игрушкой, а чтобы я заботился о немъ единственно для его пользы.
— Такъ, значитъ, онъ долженъ быть некрасивъ? — спросила Белла.
— Да, — твердо отвѣтила мистрисъ Боффинъ.
— И непривлекателенъ?
— Да… А впрочемъ, какъ случится. Подвернись мнѣ только добрый мальчикъ, хотя бы и некрасивый собой, но честный и трудолюбивый, и если онъ нуждается въ помощи и заслуживаетъ помощи, и если и искренно хочу, въ самомъ дѣлѣ хочу не себя только тѣшить, а сдѣлать доброе дѣло, я должна взять его на свое попеченіе.
Тутъ въ комнату вошелъ лакей и, подойдя къ Роксмиту, доложилъ извиняющимся тономъ: «Мистеръ Слоппи».
Всѣ четыре члена совѣта переглянулись и замолкли.
— Прикажете просить, сударыня? — спросилъ Роксмитъ.
— Да, просите, — сказала мистрисъ Боффинъ.
Лакей вышелъ, затѣмъ снова вошелъ въ сопровожденіи Слоппи и съ омерзеніемъ удалился.
Материнская заботливость мистрисъ Боффинъ облекла мистера Слоппи въ черный суконный костюмъ, при изготовленіи коего авторъ костюма, портной, употребилъ, по указаніямъ мистера Роксмита, всѣ ухищренія своего ремесла, чтобы прикрыть всѣ стягивающія и поддерживающія его пуговицы. Но недостатки корпуса мистера Слоппи — оказались сильнѣе самыхъ сильныхъ средствъ портняжной науки, и теперь онъ предсталъ предъ совѣтомъ, какъ истый стоглазый, то бишь стопуговичный Аргусъ, блистая, сіяя, моргая, мерцая сотнею металлическихъ, начисто отшлифованныхъ глазъ и ослѣпляя зрителей. Артистическій вкусъ какого-то невѣдомаго шляпнаго мастера украсилъ его шляпу черной лентой нескончаемой длины, сгофрированною сзади отъ верхушки до полей и завязанною бантомъ, положительно пугавшимъ воображеніе и возмущавшимъ разсудокъ. Какая-то таинственная сила, которою были надѣлены его ноги, уже успѣла вздернуть его лоснящіяся брюки надъ ступнями и вздуть ихъ мѣшкомъ на колѣняхъ, а такая же сила въ рукахъ оттянула рукава его верхней одежды отъ кистей и собрала ихъ на локтяхъ. Въ такомъ нарядѣ, съ добавочнымъ украшеніемъ въ видѣ хвостика, зачѣмъ-то пришитаго сзади, и съ зіяющей выемкой на жилетѣ, стоялъ мистеръ Слоппи передъ совѣтомъ.
— Ну что, мой милый, какъ Бетти? — спросила его мистрисъ Боффинъ.
— Покорнѣйше благодаримъ, — отвѣчалъ мистеръ Слоппи. — Она такъ себѣ, живетъ помаленьку. Приказала кланяться и благодарить за чай и за всѣ милости, и узнать о здоровьѣ.
— Вы только что пришли?
— Только сейчасъ.
— Значить, еще не обѣдали?
— Нѣтъ, сударыня, но я не прочь пообѣдать. Я не забылъ вашего милостиваго приказанія никогда не уходить отъ васъ, не поѣвъ хорошенько говядинки и пуддинга съ пивомъ… Ахъ нѣтъ, постойте: ихъ тамъ четыре было, я считалъ намедни, когда ѣлъ. Говядина — разъ, пиво — два, да еще бобы и картофель. А что же четвертое-то?.. Ахъ да, пуддингъ: онъ-то четвертый и есть.
Тутъ Слоппи закинувъ назадъ голову, разинулъ ротъ и восторженно заржалъ.
— Какъ поживаютъ ваши питомцы? — спросила мистрисъ Боффинъ.
— Ничего, сударыня, поднялись, — поправляются понемножку.
Мистрисъ Боффинъ переглянулась съ тремя другими членами совѣта и потомъ поманила къ себѣ пальцемъ мистера Слоппи.
— Что прикажете, сударыня? — спросилъ онъ.
— Подойдите поближе, Слоппи… Послушайте: хотѣли бы вы получать здѣсь обѣдъ каждый день?
— Всѣ четыре блюда? О, сударыня!
Взволнованныя чувства мистера Слоппи заставили его крѣпко стиснуть шляпу и согнуть одну ногу въ колѣнѣ.
— А хотѣли бы вы, чтобъ о васъ всегда здѣсь заботились, конечно, если вы будете работать и вести себя хорошо.
— О, сударыня!.. Но какъ же тогда мистрисъ Гигденъ? — вдругъ перебилъ себя Слоппи, умѣривъ свои восторги. И, отступивъ назадъ, онъ покачалъ головой съ серьезнымъ лицомъ. — Какъ же тогда мистрисъ Гигденъ? Мистрисъ Гигденъ прежде всего. Ужъ такого друга, какъ она, я никогда не найду. Надо вѣдь кому-нибудь вертѣть колесо у катка. Куда она дѣнется, если никто не станетъ вертѣть ей колесо?
Отъ одной мысли, что мистрисъ Гигденъ можетъ попасть въ такую бѣду, мистеръ Слоппи поблѣднѣлъ и выразилъ самыя горестныя ощущенія всѣмъ своимъ лицомъ и фигурой.
— Ваша правда. Слоппи, и я ни слова противъ этого не скажу, — сказала мистрисъ Боффинъ. — Но ужъ это наша забота. Бетти Гигденъ ничего не потеряетъ, и вы можете переѣхать къ намъ съ чистой совѣстью. О васъ будутъ заботиться всю вашу жизнь и дадутъ вамъ возможность помогать вашему другу другимъ способомъ, а не катаньемъ бѣлья.
— Да и отчего бы не катаньемъ, сударыня? — подхватилъ восхищенный Слоппи. — Вѣдь катать можно и по ночамъ. Я могу проводить у васъ цѣлый день, а ночью буду катать. Спать мнѣ не нужно: на что мнѣ сонъ?… А если когда захочется вздремнуть, — прибавилъ мистеръ Слоппи послѣ минутнаго размышленія, — такъ я могу вздремнуть и за каткомъ. Со мной это частенько случалось, и я это умѣю.
Въ пылу признательности мистеръ Слоппи схватилъ руку мистрисъ Боффинъ и горячо ее поцѣловалъ. Потомъ, отступивъ на шагъ, чтобы имѣть больше простора для своихъ ощущеній, онъ закинулъ голову, раскрылъ ротъ во нею его ширину и протяжно завылъ. Это, конечно, дѣлало честь его сердцу, но невольно наводило на мысль, что, пожажалуй, онъ можетъ иногда тревожить сосѣдей. Лакей заглянулъ въ комнату и попросилъ извиненія, увидѣвъ, что его не звали, но прибавилъ въ свое оправданіе, что онъ подумалъ, не кошка ли забралась въ домъ.
XI
Кой-какія сердечныя дѣла
Маленькая миссъ Пичеръ внимательно наблюдала за предметомъ своей затаенной привязанности изъ своего маленькаго оффиціальнаго жилища съ окошечками, напоминавшими игольныя ушки, и съ дверьми не больше книжныхъ переплетовъ. Хоть любовь, какъ вообще увѣряютъ, и одержима слѣпотой, она тѣмъ не менѣе можетъ служить бдительнымъ сторожемъ. И понятно, что миссъ Пичеръ прибѣгала къ этому сторожу для усиленнаго наблюденія за мистеромъ Брадлеемъ Гедстономъ. И это не потому, чтобъ она была отъ природы, склонна къ шпіонству, не потому, чтобъ у нея была низкая, способная къ интригѣ душа, а просто потому, что она любила не любившаго ее Брадлея всѣмъ богатымъ, непочатымъ запасомъ любви, которая еще ни разу не подвергалась экзамену и никогда еще не получала свидѣтельства объ успѣхахъ. Если бъ ея вѣрная грифельная доска имѣла скрытыя свойства симпатической бумаги, а ея грифель — свойства невидимыхъ чернилъ, то изъ-за сухихъ цифръ писавшихся на этой доскѣ школьныхъ упражненій выглянуло бы, подъ согрѣвающимъ дѣйствіемъ влюбленнаго сердца миссъ Пичеръ, много, много маленькихъ разсужденьицъ, которыя удивили бы ея ученицъ. Ибо миссъ Пичеръ, когда у нея не было уроковъ, когда она могла вполнѣ пользоваться своимъ тихимъ досугомъ, часто, очень часто повѣряла своей вѣрной грифельной доскѣ свои мечты о томъ, какъ на сосѣдней площади, въ садикѣ, въ часы благораствореннаго лѣтняго вечера, прохаживаются двѣ человѣческія фигуры, и какъ одна изъ нихъ — фигура мужчины — наклоняется къ другой маленькой, пышкообразной женской фигуркѣ — и тихимъ голосомъ говоритъ: «Эмма Пичеръ, согласны вы быть моей женой?», и какъ въ отвѣтъ на это головка женской фигуры припадаетъ къ плечу мужской фигуры, и какъ вслѣдъ за тѣмъ кругомъ раздаются соловьиныя пѣсни. Брадлей Гедстонъ, незримый для ученицъ и безъ ихъ вѣдома, присутствовалъ на всѣхъ школьныхъ урокахъ. На урокѣ географіи онъ торжественно вылеталъ изъ Этны и Везувія, предшествуя лавѣ, невредимо варился въ горячихъ ключахъ Исландіи и величаво плылъ по теченію Ганга и Нила. Когда исторія повѣствовала о какомъ-нибудь царѣ древнихъ временъ, рядомъ съ царемъ непремѣнно выросталъ Брадлей въ своихъ сѣренькихъ панталонахъ, съ солиднымъ шнуркомъ отъ часовъ вокругъ шеи. Когда занимались чистописаніемъ, то у большинства дѣвочекъ, учившихся подъ руководствомъ миссъ Пичеръ, прописныя буквы Б и Г на цѣлый годъ опережали всѣ остальныя буквы азбуки. Умственное рѣшеніе ариѳметическихъ задачъ, которыя изобрѣтала миссъ Пичеръ, очень часто посвящались тому, чтобы снабдить мистера Гедстона гардеробомъ баснословныхъ размѣровъ: четырежды двадцать, да еще четыре галстуха по два шилинга девяти съ половиною пенсовъ за галстухъ, двадцать четыре дюжины серебрянныхъ карманныхъ часовъ по четыре фунта пятнадцати шиллинговъ за штуку, семьдесятъ четыре черныя шляпы по восемнадцати шиллинговъ каждая, и множество подобныхъ несообразностей.
