— Такъ, значитъ, онъ теперь здоровъ?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ Слоппи.
Тутъ онъ сокрушенно покачалъ головой и сталъ объяснять, что, по его мнѣнію, Джонни захватилъ болѣзнь отъ питомцевъ. Когда его спросили, что онъ хочетъ этимъ сказать, онъ объяснилъ, что болѣзнь выступила у Джонни по всему тѣлу, особенно на груди. Когда же его попросили объясниться точнѣе, онъ сказалъ, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сыпь такъ крупна, что ее сикспенсомъ не накроешь, и такъ красна, какъ самая яркая красная краска.
— Но пока она снаружи, сэръ, такъ еще большой бѣды нѣтъ, — прибавилъ мистеръ Слоппи. — Надо постараться, чтобъ она не ударилась въ нутро.
Джонъ Роксмитъ выразилъ надежду, что ребенку была оказана медицинская помощь.
— О, да! Его носили разъ къ доктору, — сказалъ Слоппи.
— Какую же болѣзнь опредѣлилъ докторъ? — спросилъ Роксмитъ.
По нѣкоторомъ размышленіи Слоппи отвѣчалъ, просвѣтлѣвъ:
— Онъ назвалъ ее какъ-то очень длинно.
Роксмитъ спросилъ, не корь ли.
— Нѣтъ, — сказалъ увѣренно Слоппи. — Нѣтъ, сэръ, гораздо длиннѣе.
(Мистеръ Слоппи положительно гордился этимъ фактомъ и полагалъ, повидимому, что онъ дѣлаетъ честь маленькому паціенту.)
— Мистрисъ Боффинъ будетъ огорчена, когда узнаетъ, — замѣтилъ мистеръ Роксмитъ.
— Мистрисъ Гигденъ такъ и говорила, сэръ, а потому и не извѣщала ее: все надѣялась, что нашъ Джонни скоро поправится.
— Но поправится ли онъ? — спросилъ Роксмитъ, быстро оборачиваясь къ посланному.
— Надо полагать, что поправится, если только сыпь не ударится въ нутро, — отвѣчалъ Слоппи.
Потомъ онъ прибавилъ, что Джонни ли захватилъ болѣзнь отъ питомцевъ, или питомцы отъ Джонни, только оба питомца разосланы по домамъ и тоже захворали. Потомъ сказалъ еще, что такъ какъ мистрисъ Гигденъ проводитъ теперь дни и ночи съ маленькимъ Джонни, не спуская его съ рукъ, то вся работа на каткѣ обрушилась на него, на Слоппи, и потому тяжеленько приходилось ему все это время. Тутъ это невзрачное олицетвореніе доброты все просіяло при одномъ воспоминаніи, что и оно тоже на что-нибудь пригодилось.
— Прошлой ночью, — продолжалъ Слоппи, — когда я вертѣлъ колесо, мнѣ казалось, что катокъ работаетъ точь-въ-точь такъ, какъ дышитъ нашъ Джонни. Началъ онъ славно, а потомъ, какъ покатился впередъ, — задрожалъ и зашатался. Потомъ покатился назадъ, загремѣлъ и словно какъ на сторону завалился, а потомъ опять пошелъ ровно. Такимъ манеромъ все и шло, и я-ужъ потомъ не могъ разобрать, что катокъ и что нашъ Джонни. Да и самъ Джонни наврядъ ли разбиралъ. Всякій разъ, какъ катокъ задрожитъ, онъ говоритъ: «Бабушка, мнѣ душно!» а мистрисъ Гигденъ приподыметъ его у себя на колѣняхъ и скажетъ мнѣ: «Постой чуточку, Слоппи», и всѣ мы вдругъ-стопъ, и такимъ манеромъ мы всѣ маршъ-маршъ…
Разсказывая все это, Слоппи безсознательно все больше таращилъ глаза и осклаблялся. А когда замолчалъ, то весь какъ-то съежился, удерживаясь отъ слезъ, и подъ предлогомъ, что ему стало жарко, обтеръ себѣ глаза обшлагомъ рукава, неловко вывернувъ руку.
— Ахъ, какое несчастіе! — проговорилъ мистеръ Роксмитъ. — Надо пойти разсказать мистрисъ Боффинъ. Побудьте здѣсь, Слоппи.
Слоппи остался и разсматривалъ узоры на бумажныхъ обояхъ, пока секретарь не вернулся вмѣстѣ съ мистрисъ Боффинъ. Съ ними вошла еще одна молодая леди (миссъ Белла Вильферъ по имени), на которую «можно было больше заглядѣться, чѣмъ на самые дорогіе обои», подумалъ про себя мистеръ Слоппи.
— Ахъ мой бѣдненькій малютка Джонъ Гармонъ! — воскликнула мистрисъ Боффинъ.
— Правда ваша, сударыня! — подхватилъ сочувственно Слоппи.
— Неужели вы думаете, что онъ очень опасенъ? — спросила добродушная женщина съ неподдѣльнымъ огорченіемъ.
Отъ Слоппи требовали правды, но правду ему было непріятно сказать; поэтому онъ откинулъ назадъ голову, протяжно завылъ и закончилъ этотъ вой, отрывисто потянувъ воздухъ носомъ.
— До такой степени опасенъ? О Боже! — сказала мистрисъ Боффинъ. — И Бетти Гигденъ ничего не дала мнѣ знать раньше!
— Она боялась, сударыня, — проговорилъ съ запинкой Слоппи.
— Чего же, Бога ради?
— Должно быть, боялась повредить нашему Джонни, — отвѣтилъ Слоппи съ грустной покорностью судьбѣ. — Отъ болѣзни бываетъ много хлопотъ, много денегъ нужно бываетъ…
— Но какъ она могла подумать, что я пожалѣю чего-нибудь для милаго ребенка? — сказала мистрисъ Боффинъ.
— Нѣтъ, сударыня, этого она не думала, а, должно быть, такъ ужъ, по привычкѣ боялась, какъ бы не повредить нашему Джонни: должно быть, хотѣла выправить его такъ, чтобы ни котъ, ни кошка не знали.
Слоппи зналъ, что говорилъ. Укрыться въ болѣзни, какъ это дѣлаетъ животное, уползти подальше отъ всѣхъ глазъ, и, свернувшись гдѣ-нибудь въ укромномъ мѣстечкѣ, умереть, — стало инстинктомъ этой женщины. Схватить на руки больного ребенка такъ горячо любимаго, спрятать его отъ людей, какъ какого-нибудь преступника, отстранить отъ него всякую помощь, всѣ пособія, кромѣ тѣхъ, какія ей могла внушить собственная ея нѣжность къ нему и собственное терпѣніе, — вотъ что составляло материнскую любовь по понятіямъ этой женщины, пуще всего боявшейся благотворительности рабочихъ домовъ.
— Бѣдное дитя! — сказала мистрисъ Боффинъ. — Ему нельзя тамъ оставаться… Что намъ дѣлать, мистеръ Роксмитъ? Посовѣтуйте.
Онъ уже обдумалъ, что дѣлать, и потому совѣщаніе было непродолжительно. Онъ все устроитъ въ полчаса (сказалъ онъ), и тогда всѣ они поѣдутъ въ Бретфордъ.
— Пожалуйста возьмите и меня, — сказала Белла.
Согласно съ этимъ было приказано заложить большую карету, а пока ее закладывали, мистеру Слоппи былъ поданъ обѣдъ въ комнату секретаря, гдѣ и сбылись всѣ его волшебныя грезы въ образѣ говядины, пива, бобовъ съ картофелемъ и пуддинга. Пуговицы его, благодаря этому, выступили передъ глазами публики рельефнѣе прежняго, за исключеніемъ двухъ или трехъ у самаго пояса, скромно спрятавшихся въ складкахъ.
Пунктуально въ назначенный часъ явились и карета, и секретарь. Онъ сѣлъ на козлы, а мистеръ Слоппи украсилъ собою запятки, и всѣ направились къ «Тремъ Сорокамъ», какъ и въ первый разъ. Тамъ мистрисъ Боффинъ и миссъ Белла вышли изъ экипажа и въ сопровожденіи секретаря пошли пѣшкомъ къ жилищу мистрисъ Гигденъ.
Они зашли по пути въ игрушечную лавку и купили тамъ гордаго коня на полозьяхъ, разсказъ о которомъ, съ подробностями обо всѣхъ его статьяхъ и о сбруѣ, такъ утѣшилъ въ прошлый разъ сироту, всецѣло поглощеннаго мірскими помыслами въ тѣ недавнія времена. — Купили еще Ноевъ ковчегъ, желтую птичку съ искусственнымъ голосомъ и офицера, такъ превосходно обмундированнаго, что будь онъ одного роста съ гвардейскими офицерами, никто бы не подумалъ, что это просто кукла. Съ подарками въ рукахъ, они приподняли щеколду двери Бетти Гигденъ и увидѣли ее въ самомъ дальнемъ, темномъ углу съ больнымъ Джонни на колѣняхъ.
— Ну что мой мальчикъ, Бетти? — спросила мистрисъ Боффинъ, садясь подлѣ нея.
— Плохъ, очень плохъ! — Я начинаю не на шутку бояться, что не быть ему ни вашимъ, ни моимъ. Всѣ его близкіе отошли къ Всемогущему Богу, и мнѣ думается, что они зовутъ его къ себѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — горестно воскликнула мистрисъ Боффинъ.
— Такъ отчего же онъ сжимаетъ свою рученку, такъ крѣпко сжимаетъ, словно держитъ чей-то невидимый палецъ? Взгляните, — сказала Бетти, откидывая одѣяло, подъ которымъ лежалъ разгорѣвшійся ребенокъ, и показывая ей его зажатую маленькую правую ручку, лежавшую на груди. — Вотъ онъ всегда такой: даже и не взглянетъ на меня.
— Онъ спитъ?
— Нѣтъ, кажется. Ты спишь, мой Джонни?
— Нѣтъ, — проговорилъ ребенокъ тономъ какого-то покорнаго сожалѣнія о себѣ и не открывая глазъ.
— Вотъ наша леди, Джонни, а вотъ и лошадка.
Джонни остался совершенно равнодушенъ къ леди, но не къ лошадкѣ. Приподнявъ свои отяжелѣвшія вѣки, онъ тихо улыбнулся, увидѣвъ передъ собой великолѣпное явленіе, и хотѣлъ взять его въ руки. Но лошадка была слишкомъ тяжела для него и потому ее поставили на стулъ такъ, чтобъ онъ могъ держать ее за гриву и любоваться ею. Онъ, впрочемъ, скоро позабылъ о ней и снова закрылъ глаза.
Но онъ что-то бормоталъ съ закрытыми глазами. Мистрисъ Боффинъ не могла разобрать, что онъ говоритъ, и Бетти наклонилась къ нему ухомъ, стараясь вслушаться. Она попросила его повторить, что онъ сказалъ. Онъ повторилъ два или три раза, и тутъ оказалось, что когда онъ открывалъ глаза, чтобы взглянуть на лошадку, онъ увидѣлъ больше, чѣмъ можно было подумать, такъ какъ бормотанье его состояло изъ словъ: «Кто эта красивая леди?», т.-е. красивая леди была Белла. Это замѣчаніе бѣднаго ребенка тронуло бы ее и само по себѣ; теперь же оно показалось ей еще трогательнѣе, напомнивъ ей, какъ она недавно жалѣла своего бѣднаго маленькаго папа и какъ они шутили вдвоемъ насчетъ «прелестнѣйшей женщины». Ничего страннаго поэтому не было въ томъ, что она опустилась на колѣни на кирпичный полъ, чтобы обнять ребенка, который съ дѣтскимъ влеченіемъ ко всему юному и прекрасному сейчасъ же приласкался самъ къ «красивой леди».
