Девочка слушает все эти разговоры и думает, что она сошла с ума или ей все это снится. Она даже ущипнула себя больно. Но нет, это не сон…
— Пульхерия, ты меня прости, что я тебя так бесцеремонно прерываю, — сказал вдруг Гора, — но, насколько я помню, в этой сказке гуси–лебеди в Америку сбегать не собирались. А у тебя они уж больно современные.
— Видите ли, уважаемый похититель, я всех подробностей этой сказки не помню, но фольклор, на то он и фольклор, чтобы из уст в уста народом передаваться. Цивилизация не стоит на месте, и народ вместе с нею. А раз условия жизни меняются, следовательно, жизнь вносит свои коррективы и в сказки, которые этим народным творчеством, собственно говоря, и являются. Ферштейн?
— Да я–то ферштейн, только непривычно как–то, — не унимался он.
— А мне нравится, — вмешался в наш разговор Павлик. Он снисходительно посмотрел на непонятливого великана: — Пуля прикольно рассказывает. А если тебе не нравится, забирай свои тарелки и не мешай нам. Что там дальше было?
— Все, молчу, — стушевался Гора от возмущенного тона мальчика. — Я буду вести себя тихо, как мышка.
И я продолжила…
Гуси еще пороптали немного на несправедливое к ним отношение со стороны бабы–яги и улетели. Девочка, когда пришла в себя, вдруг вспомнила, что о гусях–лебедях давно уже слава идет нехорошая: вроде как детей они воровали. А когда она сегодня с подружками играла, то видела, как над их деревней стая птиц кружилась высоко в небе. И поняла девочка, что это они ее брата похитили. Выбралась она из стога, но птицы были уже далеко.
Отправилась девочка в том направлении, куда птицы улетели. Идет по полю, видит, стоит печка. Подходит она к ней, а печка вдруг заговорила:
— Здравствуй, девочка. Куда путь держишь?
Девочка так и остолбенела, чуть в обморок от удивления не грохнулась: посреди поля печь говорящая стоит. Но она быстро себя в руки взяла, резонно подумав, что говорящая печь ничем не чуднее говорящих гусей, и печке как можно вежливее ответила:
— Брата ищу. Его гуси–лебеди для бабы–яги похитили. Вы не скажете, уважаемая, где эта баба–яга живет?
— Съешь моего пирожка, тогда скажу, — отвечает печка.
Девочка прикинула, что от таких экзотических пирожков ей может быть плохо, поэтому отказалась:
— Спасибо, дорогая печка, за угощение, только я со вчерашнего утра одними пирогами питаюсь, у меня еще несколько штук осталось. От мучного поправляются сильно, боюсь фигуру испортить.
— Ну так иди, куда шла! — грубо отреагировала обидевшаяся печка.
Пошла девочка дальше, чутье и интуиция вели ее в верном направлении.
Сколько она прошла, пока ей яблоня в чистом поле не встретилась, про то история умалчивает, только, увидев ее, она присела в тенечке и сказала самой себе:
— Где же мне искать эту бабу–ягу?
А в ответ услышала:
— Съешь моего яблочка, тогда скажу.
Девочка подумала, что у нее от усталости галлюцинации начались. Говорящие гуси, говорящая печка, теперь вот говорящая яблоня — есть, от чего прийти в отчаяние, но, в конце концов, она решила: «Я же не алкоголичка или наркоманка законченная, не может мне все это мерещиться. У всего должно быть рациональное объяснение». Девочка взяла себя в руки и вежливо ответила:
— Спасибо, мне что–то не хочется. Здесь воды нет, а у меня со вчерашнего вечера руки немытые. Мне батюшка с матушкой строго–настрого наказывали мыть руки перед едой, иначе можно дизентерию подхватить.
— Дизентерия — это что? — прошелестела яблоня.
— Понос, — пояснила девочка.
— От моих яблок даже бабу–ягу никогда не проносило, — обиделась и яблоня, — проваливай, куда шла.
— Я бы тоже у этой яблони плоды есть поостереглась бы, — сделала я некоторое отступление от темы.
— А я бы не отказался. Они же у нее наливные были, то есть сорт «белый налив», — мечтательно произнес Гора, — а я этот сорт очень уважаю. Штрифель — тоже неплохие яблоки.
— Коричные вкуснее, — сказала я. — Когда их ем, всегда детство вспоминаю. У моих родителей на даче два таких дерева есть. Старенькие уже, но ничего, плодоносят.
— А из антоновки первоклассное варенье получается, — продолжил тему Гора.
— Нет, девочка правильно сделала, что от яблок отказалась, — сказала я.
— Это почему же? — спросил великан.
— Дерево же говорящее. Вдруг Яга его с человеком скрестила? Представляешь, какие у яблони могли быть кровавые яблочки?
— Я об этом как–то не подумал, — почесал бритый затылок здоровяк.
— Я какой–то фильм смотрела про друидов…
— А кто такие друиды? — спросил меня Павлик.
— Люди, которые кустам молятся, — ответила я. — Так вот, там было дерево, питающееся людьми.
— Насколько я помню, про дерево–людоеда в сказке ничего не было, — попытался реабилитировать говорящую яблоню Гора.
— Прямо не говорилось, а ты читай между строк. Где ты видел говорящие яблони? А? — не успокаивалась я.
— Так ведь это же сказка! — вмешался в наш разговор Павлик. — Хватит вам препираться. Пуля, что там дальше было?
Пришлось девочке по солнцу ориентироваться. Идет она через поля и леса. Много прошла, бабу–ягу не встретила. На пути повстречался ей ручей. Обрадовалась девочка, ее уже давно жажда мучила, наклонилась она к ручью, а в нем оказалась не вода, а настоящее молоко текло. И берега у ручья были не простые, а кисельные. Девочка уже устала удивляться.
— Ты, ручей, тоже небось говорящий? — спросила она.
— Говорящий, — прожурчал тот. — Поговори со мной. Я по культурному общению скучаю. Баба–яга меня не очень разговорами балует, а гуси–лебеди только за кисельные берега щиплют.
— А где они живут? — поинтересовалась девочка.
— Так я тебе и сказал! Ты сначала моего молочка отведай, киселем закуси.
— Тебя не поймешь: то с тобой поговори, то отведай и закуси, — заупрямилась девочка, — выбирай что–нибудь одно, а то мне некогда. Мне брата надо из беды выручать.
— Мое дело предложить, твое дело отказаться. Не хочешь, можешь валить дальше, — нагрубил ей ручей.
Баба–яга печку, яблоню и ручей сделала говорящими, можно сказать, уникальными, а вот вежливости их не научила.
Я взглянула на своих слушателей. Павлик и Гора слушали с упоением, раскрыв рот.
В этот момент дверь подвала открылась, и по лестнице на пару ступенек спустился Лимон.
— Гора, тебя к телефону. Шеф на проводе.
Здоровяк быстро вскочил, собрал посуду и стремительно взбежал по лестнице наверх.
Банкир нервно мерил шагами комнату. Киноша сидел на стуле и смотрел в окно, которое выходило во двор. Шофер Владик вот уже минут десять протирал стекло машины и без того кристально чистое.
— Скажите, майор, а ваши техники что говорят? Ведь по номеру телефона можно установить адрес и личность звонившего.
— Раньше с этим было намного проще, а сейчас с развитием сотовой связи положение усложнилось. Похититель звонит всякий раз с ворованного мобильного телефона, который после разговора тут же выбрасывает, не оставляя, естественно, отпечатков пальцев. На радиорынке такие аппараты стоят сущие копейки. Преступники умело используют достижения науки и техники.
Звонок прозвенел, как всегда, неожиданно. Александр Николаевич взглянул на телефон и тут же перевел взгляд на Киношу. Майор кивнул ему, и банкир нажал на кнопку спикерфона.
— Сейчас вы услышите своего сына, — раздался механический голос похитителя.
— Павлик с вами? — Голос Арсеньева дрогнул.
— Разумеется, нет. Это запись на диктофоне. Итак…
Небольшая пауза, и все услышали слабый голос Павлика:
«Добрый день, папочка и мамочка! Это я, Павлик. У меня все хорошо, я здоров, меня нормально кормят и не обижают. С Пульхерией Афанасьевной тоже все в порядке. Нам с ней очень хочется домой. Пожалуйста, отдайте им поскорее то, что они просят, чтобы они нас отпустили. Крепко вас целую. До свидания».
Голос мальчика замолк.
— Ну вот, — снова зазвучал равнодушнобезличный голос, — я выполнил вашу просьбу. Жду вас завтра в условленном месте.
Не дожидаясь ответа, неизвестный повесил трубку.
Глава 11,
в которой встреча с похитителями не состоялась, но Киноша считает, что преступниками так и было задумано
Киноша и Викеша стояли возле плаката, висевшего за стеклом вестибюля метро «Пушкинская». Время от времени они бросали внимательный взгляд на площадь перед зданием.
День был солнечным. Редкие легкие облачка плыли по синему осеннему небу. Полчаса назад набежала маленькая тучка, пролился небольшой дождь. Порыв ветра отогнал тучу в сторону, и небо опять стало ярко–синим. Только мокрый от воды асфальт напоминал о том, что еще недавно шел дождь.
Киноша уже успел изучить обстановку. Люди, стоявшие на площади, подолгу на ней не задерживались. Кто–то садился в троллейбус, кто–то спешил в метро или, сойдя с троллейбуса, направлялся по Тверской в сторону кинотеатра.
