— У вас есть дети? — прервал его размышления Александр Николаевич.
— Нет, хотя я очень хотел бы, чтобы они у меня были.
— Павлик — славный мальчик. Он очень умен. Консуэла Аркадьевна утверждает, что он очень способный. Вы знаете, он — страшный фантазер. Все время сочиняет невероятные истории про пришельцев и дикарей. Он всего Фенимора Купера и Майна Рида осилил. И это в его–то возрасте! — сказал с гордостью Арсеньев.
— В самом деле? — удивился Киноша.
— Павлик очень похож на свою мать, — продолжал Александр Николаевич. — Он от нее унаследовал способность чувствовать прекрасное. Ведь Алла очень музыкальна. У нее великолепный голос: колоратурное сопрано. Она училась в консерватории, но принесла свою карьеру в жертву мне…
Было видно, что им овладела неодолимая потребность говорить — говорить, чтобы скрыть за словами свой страх, свое беспокойство, свою тревогу. У него больше не осталось сил ждать молча. Он был готов говорить о чем угодно, лишь бы заполнить словами паузу в ожидании звонка от похитителей.
Киноша не мешал ему выговориться. Он предпочитал слушать.
Они ждали этого звонка, и все же он прозвучал столь внезапно, что мужчины вздрогнули. Банкир включил спикерфон, а Викеша склонился над ноутбуком.
Все сразу узнали бесцветный, лишенный тембра голос:
— Александр Николаевич?
— Да, это я.
— Вы приготовили деньги?
— Да.
— Старые?
— Да.
— Хорошо. Слушайте меня внимательно: сложите деньги в черную спортивную сумку типа рюкзака. Завтра в четырнадцать тридцать возле выхода метро «Пушкинская» на той стороне, где кинотеатр, на троллейбусной остановке, вы будете ждать моих дальнейших указаний. Я с вами свяжусь. Повторите.
— В четырнадцать тридцать на троллейбусной остановке с черной спортивной сумкой в виде рюкзака я буду ждать ваших дальнейших указаний.
— Все правильно! И смотрите, без шуток!
— Одну минуту! — взволнованно вскричал Александр Николаевич, чувствуя, что похититель вот–вот прервет разговор. — Что с моим сыном? Как он там?
— С ним все в порядке. Самочувствие хорошее.
— А Пульхерия Афанасьевна?
— Аналогично, — ответил человек голосом без эмоций.
— Когда вы освободите их?
— Через час после того, как будет получен выкуп. О месте я сообщу дополнительно.
— Я хочу услышать голос своего сына. Пока я не удостоверюсь, что он жив, о деньгах можете не мечтать, и на встречу я не приду! — неожиданно для всех сказал Александр Николаевич.
— Я вам перезвоню.
Незнакомец закончил разговор.
Арсеньев вытер ладонью лоб. От волнения он покрылся мелкими каплями пота.
— Похититель исключительно четко излагает свои мысли, — заметил Киноша.
— Да, ничего не оставил без внимания, — поддакнул Викеша.
— Вы думаете, он нам скоро перезвонит?
— Не исключено, что он выполнит вашу просьбу, хотя я на это не очень бы рассчитывал, — ответил Киноша.
— Что вы намерены предпринять?
— Прикрепим к рюкзаку жучок, проследим передвижение того, кто придет за ним. Разумеется, будем предельно осторожны. Это главное условие. Совершенно очевидно, что мы имеем дело с очень умным и очень осмотрительным типом. Не сомневаюсь, что он примет все меры предосторожности.
— Да, пришла ваша очередь действовать, — медленно сказал банкир. — У вас есть шанс. Постарайтесь его не упустить. Иначе… — В голосе его отчетливо прозвучала угроза.
Минутная слабость, которую банкир позволил себе недавно, не ввела майора Киношу в заблуждение. Он отдавал себе отчет в том, что имеет дело с опасным и безжалостным человеком. Достичь вершины бизнеса невозможно без этих качеств.
— Боюсь, что речь идет не о том, чтобы упустить или не упустить свой шанс, — спокойно ответил Киноша. — Передо мной поставлена задача: спасти вашего сына, и я обязан найти ее решение. Свои дальнейшие действия я хочу обсудить с начальством. О том, к какому решению мы придем, я обязательно сообщу вам. Но сначала давайте немного подождем, вдруг похитители выполнят вашу просьбу и предоставят вам возможность услышать сына.
Звонок прозвучал ровно через два часа.
Дверь подвала открылась, и в ее проеме появился здоровяк с подносом в руках. Он спустился по лестнице, и я увидела, что на подносе стоит внушительная кастрюля, две тарелки с двумя ложками и половником, а также буханка черного хлеба, нарезанная на небольшие кусочки.
Он поставил все это на стол и сказал:
— Вот я вам супчику сварил. Не хотите поужинать, пока горячий?
— А что за суп–то? — поинтересовалась я.
— Гороховый, — ответил он и приоткрыл крышку кастрюли.
Вкусный аромат, донесшийся до моих ноздрей, чуть не сшиб меня с ног. В животе сразу по–голодному заурчало.
— Гороховый, говоришь? — потянулась я к кастрюле вслед за моим носом. — Решил, значит, вооружить нас?
— Это как? — не понял великан.
— Съедим с Павликом вашего супа и начнем от вас отстреливаться длинными зловонными очередями, — пояснила я.
Здоровяк громко захохотал, но Павлик меня не понял. По его недоуменному лицу я догадалась, что он никогда не ел горохового супа.
— Тебя как зовут, мужчина? — спросила я нашего похитителя.
— Зовите меня просто Горой.
— Почему не Холмом? — тут же поинтересовалась я.
— При чем здесь холм?
— А при том, что Гора — женского рода, а Холм — мужского. Какое–то у тебя странное погоняло, с нездоровым, скажем так, оттенком. Ты, часом, не голубой?
— Ты первая, кто мне об этом говорит, женщина. Я подчеркиваю, — повысил голос великан, — женщина! Если бы ты была мужчиной, я бы тебя сейчас за твои слова по стенке размазал.
— Мужчина, это погоняло не я тебе придумала. Я только обратила твое внимание на то, что оно звучит двусмысленно. — Я встала с кровати, уперла руки в бока и тоже слегка повысила тон: — А если ты до этого раньше не допер, моей вины в том нет! Наливай свой суп, Джомолунгма, а то он, пока мы здесь с тобой отношения выясняем, остынет.
Гора засопел и стал разливать половником суп в тарелки.
— Мне немножко, — подал голос до этого молчавший Павлик.
— Кстати, у моего сына на горох — жуткая аллергия. У тебя, Павлик, с этим как? Все в порядке?
— Не знаю. Я гороха еще никогда не пробовал.
— На вкусную еду аллергии не бывает, — философски изрек Гора.
— Ну не скажи. Вот у моего сына от гороха мог быть отек гортани, удушье и смерть от асфиксии. А вдруг у мальчика тоже аллергия? И накроются ваши два миллиона медным тазом. Ферштейн?
— Разве такое возможно? — спросил Гора недоверчиво.
— В нынешнее время, когда бушуют СПИД, атипичная пневмония и прочие инфекции, а тотальное ожирение населения, вследствие массовой гиподинамии, делает наши стройные ряды менее стройными, все возможно.
— Аллергия и раньше была, только ее тогда золотухой называли. И никто от нее не умирал. — Гора никак не хотел соглашаться со мной.
— Когда мой сын первый раз пошел в детский сад, я для таких непонятливых, как ты, на его медицинской карте красным фломастером написала, что ему нельзя есть горох и яйца. Так что вы думаете? Через пару дней мне на работу звонит испуганная воспитательница и говорит, чтобы я срочно приехала. Я бросаю дела, мчусь к ним па всех парах, приезжаю и вижу своего сына с круглым, отекшим лицом, заплывшими глазами и вывернутыми наизнанку губами. Его накормили гороховым супом. А бестолковая нянечка мне испуганно говорит, что весь горох она из его тарелки выловила.
— Пуля, у тебя есть сын? — удивленно спросил Павлик.
Я кивнула.
— А сколько ему лет? — в свою очередь поинтересовался Гора.
— Много. Я даже уже бабушка. Моему внуку — скоро год исполнится.
— А ты хорошо выглядишь, — сделал мне комплимент здоровяк. — На нас, толстяках, время почти не отражается. Может, действительно мальчику что–нибудь другое принести? Ну его, этот суп!
— Нет, я хочу попробовать! — сказал Павлик и подбежал к столу.
Он зачерпнул немного супа, проглотил его и замер в ожидании.
Мы с Горой тоже уставились на него. Ничего ужасного не происходило.
Павлик съел еще пару ложек.
— Классно! Я вкуснее ничего не ел, — заявил он и заработал ложкой с огромной скоростью.
Вскоре его тарелка опустела, он приподнял ее и потребовал еще. Здоровяк весь зарделся от удовольствия. Суп действительно оказался очень вкусным, и я с аппетитом съела пару порций.
Когда Гора ушел, Павлик спросил у меня:
— Пуля, а правда, Гора — хороший?
Я даже опешила от его вопроса.
— Это кто, пик Коммунизма хороший?
— Почему пик Коммунизма? — не понял Павлик.
— Ну, это одна гора так называется, только не помню где.
— Почему ее так смешно назвали?
— А бог ее знает почему. Наверное, потому, что коммунизм в чистом виде так же недостижим, как и вершина этой горы. Ее, вероятно, уже в пик Капитализма переименовали.
